А успеем за десять дней-то? — спросил Аскольд.
— Да куда ж мы денемся-то, — успокоил я его, — с этой подводной лодки. Должны успеть и точка… ну а если на день-два задержимся, я думаю, никто нам слова не скажет.
И ещё у меня состоялся достаточно тяжёлый разговор с Ниной — она откуда-то узнала про мои шашни с Олечкой, вот и высказала мне всё, что накопилось. Я в основном молчал, вставляя неопределённые междометия в редкие паузы между её тирадами, а под конец не выдержал:
— Вот что, Нинок, я тебе не муж, не родственник и не хахаль, с чего бы такие истерики-то на ровном месте устраивать?
На это уже она не нашлась, что ответить, кинула на меня огненно-ненавидящий взор и скрылась в своей комнате. Вот же новая проблема, со вздохом подумал я, в институте уже она вполне может теперь мне жизнь испортить, а не мифический Наумыч. А потом вспомнил, что говорила на этот счёт Скарлетт О’Хара и плюнул — подумаю об этом в другой раз.
И снова домовой
В отряде между тем нашлось немало завистников нашим будущим заработкам, во время обеда я не раз ловил на себе откровенно ненавидящие взгляды. Да и хрен бы на них на всех положить, на чужой роток, как говорится, не набросишь платок, тут только кляп поможет. Оля тоже подошла с вопросами.
— Как это вам удалось-то с дорогами? — спросила она, — наш грим помог?
— Грим это по другому поводу был, — отбрехался я, — а как удалось… случайно, Ольга Михайловна, чисто случайно — миром, если ты не знала, вообще правят случайности. А не закономерности.
— А меня не возьмёте в свою бригаду? — спросила она, наивно хлопая глазами.
— Ну ты сама посуди, что тебе там делать? Асфальт таскать и каток водить? Не женская это работа…
И она ушла на вторую половину сегодняшнего рабочего дня сильно расстроенная. А мы вчетвером начали заниматься дорожными работами…
— Так что там всё-таки с армянами-то стряслось? — спросил меня в перерыве Аскольд, — что они так резко с места сорвались.
— Этого их носатого… как его… Армена кто-то сильно напугал в той самой деревне, где мы вчера лесника видели, да еще и ножом пырнул, — отвечал я.
— Лесник, наверно, и напугал, — ответил после небольшого раздумья тот, — больше некому. Как думаешь, почему он Армена ножом полоснул, а нас отпустил?
— Да кто его знает… может понравились мы ему, а может днём он не нападает, а только ночью. И вообще может это и не лесник виноват, а что-то совсем новое появилось.
— Мне и одного лесника за глаза хватит, — буркнул Аскольд, берясь за лопату, — пошли работать, солнце ещё высоко стоит.
А вечером Аскольду загорелось выпить чего-нибудь крепко-алкогольного, давно не пил.
— Слушай, — сказал он мне, — мешки-то те так и лежат на пашне… а бабка Федосья так же охотно меняет их на самогон… и самосвал у нас свой теперь — сгоняем, как стемнеет?
— А лесника-домового не боишься? — спросил я.
— Я атеист, — гордо ответил Аскольд, — во всю эту чушь не верю.
— Чушь — не чушь, но кто-то же пырнул там Армена?
— Бомба два раза в одну воронку не падает, — сообщил он мне избитую истину, — к тому же мы в деревню заходить не будем, заберём мешочек и свалим назад.
— А если Пугачёв поймает?
— Вчера же никого от него не было, сам говорил, почему сегодня должно по-другому случиться?
— Стрёмное это дело, Вульф, — отвечал я ему в раздумьях, — можно и будущих заработков лишиться, и срок себе с пола… то есть с пашни поднять.
— Кто не рискует, тот не пьёт шампанского, — продолжил он бомбить меня истёртыми до дыр поговорками, — или ты зассал?
И развёл он меня на слабо, как последнего пацанчика развёл… за руль я его посадил, нашим ребятам сказали, что по делам отъедем на полчасика, и мы рванули по макарьевским ухабам и колдобинам навстречу новым приключениям… без адреналина и жизнь не жизнь, думал я, когда мы объезжали по краю бескрайнюю пашню с озимым ячменём.
— Вон наша куча, — заметил Аскольд, ловко подруливая прямо к месту, — никуда не делась. Быстро взяли, быстро закинули и сделали ноги — правильно?
— Стой, — взял я его за рукав, когда он собирался выпрыгнуть их кабины, — вон там что-то поблёскивает.
— Где? — Аскольд тут же передумал вылезать и начал озираться.
— Показалось, — ответил я, — пошли…
И мы оба выпрыгнули из кабины и подошли к мешкам. Только взялись за свои края, как из-за соседнего дерева раздалось:
— И что это мы тут делаем? — глумливый такой голосок был, — никак колхозное добро расхищаем?
Мы тут же бросили мешок, сердце у меня немедленно ушло в пятки и перестало там стучать на некоторое время. А от сосны отделилась тень, преобразовавшаяся в того самого маленького и кудрявого лесника-домового.
— А тебе какое дело? Ты кто ваще такой-то? — справился я со своим волнением и задал сразу два вопроса.
— За колхозное добро радею, — ответил он. — А кто я, тебе же вчера было всё сказано — лесник местный…
— Нет в этом районе никаких лесников, — хмуро отвечал я, — я справлялся, так что не гони.
— А я из соседнего района лесник, из Тоншаевского, — сказал он и вынул правую руку из кармана своей куртки, в ней что-то заблестело.
— Валим, — не выдержал и отчаянно заорал Аскольд.
Мы одновременно прыгнули к дверям ЗИЛа, он к водительской двери, я к пассажирской — успели вовремя, лесник этот бегал медленнее, чем мы. Аскольд врубил заднюю и выжал газ до предела… через пару десяток метров вывернул руль вправо, мы развернулись на пятачке, выбросив фонтан чернозема из-под колёс и рванули обратно.
Аскольд гнал, как психованный, так что меня регулярно подбрасывало головой в потолок кабины, но как оказалось, это были ещё не все наши приключения на сегодня — где-то на полпути к трассе из-за кустов вырулил УАЗик и перегородил нам дорогу.
— Так-так-так, — сказал Пугачёв (а именно он был за рулём), — что это
