следовал, я не знаю… до сих пор, а я на 747-х летаю с 74 года, у меня ничего похожего не случалось. Военные борта сопровождали, было такое и не раз, но они же все зелёного цвета… или серебристые… и нам всегда заранее сообщали о сопровождении — а тут совсем ничего.
— Знаешь, Чон, — решил я открыть перед ним карты, — я боюсь ошибиться, конечно, но похоже, что этот второй боинг, который голубого цвета, сбит над Сахалином… я об этом только что сообщение по радио прослушал.
— Жалко, — поморгал глазами Чон, — ни за что пропали парни. А нас отсюда когда вывезут?
— Сейчас, насколько я знаю, идут переговоры с американскими и корейскими властями — когда договорятся, тогда и вывезут, — дипломатично отвечал я.
Но тут открылась дверь, а из-за неё мне сделал знак тот самый гэбэшник, выходи, мол, строиться.
— Минуту, — сказал я Чону, — я щас вернусь, — и я вышел из лазарета.
— Ты чего там лишнего болтаешь? — начал укорять меня этот товарищ, — зачем рассказал про сбитый боинг?
— А ты по-корейски понимаешь? — сделал я удивлённо-восхищённый вид.
— То что надо, понимаю, — буркнул он.
— Так всё равно же он обо всём узнает, — продолжил я, — и очень скоро, а тут сообщение ему неких конфиденциальных сведений может создать атмосферу доверительности.
— Самый умный, да? — окрысился гэбэшник, — иди продолжай беседу, но уже без утечек информации.
— Есть, — взял я под козырёк и вернулся к Чону.
— Что-то серьёзное? — спросил он.
— Да не, — мотнул головой я, — мелкие инструкции получил. Так на чём мы там остановились-то?
— На том, когда нас вывезут из вашего ГУЛАГа, — усмехнулся Чон.
— На Камчатке ни одного лагеря нет, — сообщил я ему, — это территория, свободная от ГУЛАГа, как ты называешь нашу систему исправительно-трудовых лагерей.
— И почему так? — удивлённо переспросил он, — у вас везде есть лагеря, а тут нет.
— Так вот договорились, — развёл руками я, — и потом, снабжение слишком затруднительное, всё по воздуху — так и разориться недолго.
— А морем из Владивостока? — проявил он знание предмета.
— Слишком далеко и моря тут неспокойные по дороге… и потом, удобных бухт для стоянки судов на Камчатке всего две штуки, Авача и устье реки Камчатки. Сплошные неудобства… так что лагерей тут нет, даже не надейся.
— А ты сам-то как сюда попал и откуда знаешь наш язык? — задал он сразу два вопроса.
82 год, колхоз «Заветы Ильича», дорожные работы
Я вернулся в свою родную уже баню за полночь. Аскольд спал, но проснулся и начал задавать вопросы.
— Ну чего там, рассказывай?
— Чего-чего, — ответил я, — как обычно… всё пошло не по плану, но мне сдаётся, что так даже лучше будет.
— Что не по плану-то пошло?
— А не приехал никто нас ловить с краденым зерном, — ответил я, — ты послание-то куда сунул?
— УАЗика не было, на перила крыльца положил, — ответил он, — и камнем придавил.
— Ну одно из двух — или его ветром сдуло или тот, кто нашёл, посмеялся и выбросил. Но получилось даже лучше, чем задумали…
— Не тяни кота за хвост, вываливай уже всё до конца, — попросил Аскольд, а я и вывалил…
— И короче говоря, армяне сворачиваются и делают ноги отсюда, так их напугал рассказ Армена.
— А мы, выходит, не из пугливых? — спросил Аскольд.
— Угу, мы смелые парни, — не очень уверенно отвечал я, — завтра ещё надо будет понравиться председателю, чтоб он нас на замену взял. Утром просимся на ток и там в течение дня Вася с Фомой с нами свяжутся. А сейчас спать давай, поздно уже.
Но и на этом мои сегодняшние приключения не закончились — от общаги раздалось сразу несколько удивлённо-громких криков типа «Смотри-смотри» и «Ё-моё».
— Надо посмотреть, что там, — сказал Аскольд, натягивая куртку, а я двинулся за ним.
И на площадке перед общагой мы увидели группу наших бойцов, изумлённо взирающих в ночное небо — там слева, если от дороги смотреть, к общаге примыкал здоровенный луг с парой копён сена, и вот над этим лугом висела очень интересная картинка. Из нижнего левого угла вправо и наверх шла такая серебристая полоса, ну как от реактивного самолёта. А на вершине этого следа что-то там поблёскивало время от времени.
— Первую ступень сбросил, — прокомментировал кто-то отделение части от верхушки, она, эта часть, полетела вниз по баллистической траектории, отчаянно кувыркаясь.
— А ещё вторую ступень наверно должен отбросить, — сказал Аскольд, щурясь на эту картинку. — Где-то там космодром есть, Плесецк называется, вот и запустили очередную хрень на орбиту.
— Постой-постой, — остановил его Паша-киноман, — у нас два космодрома, оба на юге, Байконур и Капустин Яр…
— А это третий, — меланхолично ответил Аскольд, — секретный. Но кому надо, все про него знают. Пошли спать, — обратился он уже ко мне, — больше тут ничего интересного не будет.
Мы было повернулись к бане, но народ очередной раз возбуждённо загалдел — это вторая ступень отвалилась.
— Через пару минут на орбиту выйдет, — сказал Аскольд, и на такой фразе этот бесконечный день всё-таки завершился.
А утром мы ещё поимели длительный разговор с девочками насчёт вчерашнего — я держался, как мог, и сумел почти ничего им не сказать. На работу мы, как и договаривались, поехали на ток… да это оказалось и несложным, сегодня всех туда загнали.
Фома появился уже ближе к обеду, нашёл меня в одном из амбаров, я грузил остатки ячменя в мешок, который держал Аскольд.
— Пошли, -сказал мне Фома, — Пугачёв ждёт.
— Может, я тоже с ним? — спросил Аскольд, но я его остановил.
— Хватит тебе предыдущего общения с председателем, здесь подожди.
И мы направились в правление — Пугачёв сидел там один в своём кабине, в больших роговых очках и просматривал какую-то лохматую конторскую книгу.
— Привёл, Степан Анатольич, — с порога сказал ему Фома.
— Вижу, — буркнул тот, — ты вот что, ты погуляй, а мы пообщаемся с товарищем.
Фома молча
