что «мы обязательно придём».
И не обманул.
Утром в воскресенье после почти полуторачасовой зарядки я уже привычно, но заслуженно похвалил старания Мишиной мамы. Четыре месяца диеты и ежедневные физические упражнения заметно преобразили фигуру Ивановой. Складки на её боках исчезли не полностью. Однако теперь они смотрелись скорее пикантно, а не безобразно. Да и сама Надежда Сергеевна за осень будто помолодела. Она сейчас выглядела едва ли не юной студенткой. Надя обзавелась модной причёской. Сменила наряды. Исчезли серые мешки, что уродовали её лицо (и это несмотря на ежедневные «подработки»). Движения Ивановой обрели уверенность и лёгкость. Испарилась и грусть из её взгляда. Немаловажную роль в Надином преображении сыграла улыбка, что осенью и в начале зимы стала частой гостьей на лице Мишиной мамы.
Я послушал краем уха Надино воркование по телефону, пока наряжался в «парадную одежду». Иванова обговаривала с Виктором Егоровичем, точное время нашей с ним встречи. Я вновь удивился тому, что многие «взрослые» до сих пор казались мне едва ли не глупыми и наивными детьми. Пылкие (всё ещё не «остывшие») отношения папы и Надежды Сергеевны напоминали мне о том, что я когда-то уже вырастил двоих детей (пусть и уделил им тогда недостаточно времени). Они меня радовали… и пробуждали в душе грусть. Будто я был древним стариком, у которого «лучшие» времена остались в далёком прошлом. В обществе «взрослых» я теперь чувствовал себя неуютно, будто в чужой компании. Уже заметил, что с большей охотой общаюсь с детьми (будто с собственными внуками). А ещё мне нравились беседы с Фролом Прокопьевичем.
При общении с генерал-майором Лукиным я не ощущал себя взрослым и опытным человеком. Но не потому что ветеран Великой Отечественной войны обладал сверхинтеллектом, энциклопедическими знаниями или гениальностью. За свою жизнь Фрол Прокопьевич накопил огромный жизненный опыт. Мои приключения в «бандитские девяностые» не шли ни в какое сравнение с испытаниями, выпавшими на его долю во время Второй мировой войны. А мои потраченные на коммерцию годы не принесли мне знакомств с «историческими» личностями, о которых генерал-майор отзывался словно о «простых смертных» и своих «старинных» приятелях. Я регулярно навещал Лукина (пусть и не задерживался у него надолго). И мне казалось, что Фрол Прокопьевич всякий раз радовался моему появлению: встречал меня будто любимого племянника.
Мы регулярно разговаривали с генерал-майором о моих «снах». Пенсионер конспектировал мои рассказы в тетради — после переписывал на отдельные листы бумаги (лишь те моменты, которые собирался выдать за собственные предсказания). Фрол Прокопьевич не отчитывался передо мной, кому именно пересылал свои записи (хотя и упоминал, что «дарит» их не только сыну). Я не выпытывал у него имена и должности адресатов. По сути, перед бывшим лётчиком я словно исповедовался: доверял ему в основном те свои знания о будущем, которые (как велела совесть) необходимо было если не исправить, то уж точно не помешало бы последствия тех событий «смягчить» (как от тех же землетрясений в Армении). При случае я поинтересовался у Лукина, почему он изображал провидца даже перед собственным сыном — не раскрывал истинный источник информации.
— А зачем мне это делать, Мишаня? — сказал Фрол Прокопьевич. — Информация, которую я скармливаю в соответствующие инстанции, по сути своей безлика. Ты ли будешь доказывать её достоверность, или это сделаю я — не имеет большого значения. Вот только она несёт немалую опасность для своего источника. Потому что не должна попасть «не в те» руки. Тут-то и заметно преимущество моей кандидатуры на роль провидца. Не считаешь?
Генерал-майор развёл руками.
— Я ведь старый, Мишаня. И предсказуемый. Все мои знакомые хорошо осведомлены о моих привычках. Им прекрасно известно, что я нелюдимый домосед. И никуда не уеду от могилы старшего сына. А потому-то меня легко контролировать. Да и ждать, пока я замолчу навсегда естественным путем — совсем недолго. К тому же… мне приятно напоследок почувствовать себя значимым и важным.
Пенсионер улыбнулся.
— Или ты переживаешь, что я отберу твою славу? — спросил он.
Я заверил тогда, генерал-майора, что не мечтаю о славе предсказателя.
— И правильно делаешь, Мишаня, — сказал Фрол Прокопьевич. — Потому что большая часть этих пророчеств совсем скоро устареют…
Он помахал тетрадью.
—…И станут лишь фантазией на тему: «Что могло бы быть, если бы…»
Лукин положил тетрадь на стол.
— Ещё до нашего с тобой знакомства, Мишаня, — сказал он, — мы с Юрой Каховским обсуждали твоё будущее. И пришли к единому мнению, что «такая корова нужна самому». То, что ты видел во время своего долгого сна — безусловно важная информация. И эти сведения, бесспорно, следует передать в соответствующие инстанции. Вот только нет нужды передавать туда и тебя. Ты понимаешь, о чём я говорю?
Я кивнул.
— Потому что главная твоя ценность — это не рассказы о развале страны и всяких там «перестройках». Что бы мы ни изменили в том будущем, о котором ты рассказывал, спокойным и безбедным оно не станет. Для нас с Юрой — так уж точно. Да и для тебя, Мишаня, тоже. Поэтому мы с Каховским и решили попридержать тебя в нашем городе, поближе к себе. Для нас, Мишаня, возможность пожимать тебе руку — важнее любых историй о будущем.
Фрол Прокопьевич развёл руками.
— Говорю тебе правду, Мишаня, — сказал он. — Ты уж прости старика за подобную прямоту.
Лукин пожал плечами.
— Для тех, кому предназначены твои истории о будущем, — сказал пенсионер, — не имеет значения, кто стал их источником информации: десятилетний пацан или выживший из ума старик. А вот для нас с Юрой есть огромная разница, кто своевременно получит другие твои предсказания — те, что касаются скорой смерти. И это не потому, что я или подполковник Каховский так уж сильно переживаем за свои жизни. Не в это дело.
Он выпрямил спину.
— Мы переживаем не за себя, а за свои семьи, — сказал Фрол Прокопьевич. — Они для нас сейчас являются наивысшей ценностью. Скажу тебе честно, Мишаня: узнать заранее о возможной гибели близкого человека — многократно более ценная информация, чем имя следующего генсека. Это я говорю тебе, как отец, переживший смерть наследника. Я очень сожалею, что не встретил тебя до того, как застрелили моего мальчика.
Лукин вздохнул, потёр рукой щёки (будто намеревался вытереть заблестевшие вдруг глаза, но постеснялся прикоснуться к ним у меня на виду).
— Моего старшего сына уже не вернёшь, — сказал он. — Хотя я, не задумываясь, отдал бы остаток своей жизни за возможность обнять его снова. Но я вижу своего старшего мальчика теперь только во снах. Не поверишь: сплю по десять часов и не хочу просыпаться. Да, уж. Я теперь лучше сплю по ночам, зная: в ближайший месяц не раздастся звонок и мне не скажут по телефону, что и с Серёжей случилось… непоправимое.
Фрол Прокопьевич вздохнул.
— После случая с моим старшим сыном, я постоянно боялся вновь услышать подобный звонок, — сказал он. — В одиночку выходил против троих немцев не боялся. А теперь…
Лукин покачал головой.
Сказал:
— Знаю, что Юрину дочку ты уже уберёг. Молодец. Можешь не сомневаться, Мишаня: Каховский об этом не забудет. Другого ребёнка у них с женой уже не будет. А потому, до появления внуков он станет с тебя пылинки сдувать. Да и потом — тоже: сам знаешь, какие трудные времена грядут. Юра и рассказал мне о тебе только при условии, что мы сохраним информацию о твоих «приступах» втайне. Ты уж прости старика за откровенность…
Фрол Прокопьевич выдержал паузу.
—…Но эти твои «приступы» и есть самое важное в тебе, Мишаня. Не знание о грядущих катаклизмах и не твоё совсем недетское поведение — именно они. Вот так вот. Скоро ко мне приедут внуки и дочь — познакомлю тебя с ними. Устрою всё так, чтобы и они, и Серёжа проведывали старика раз в месяц-полтора. И встречались с тобой. Не великий труд… для тебя. А мне, Мишаня, ты подаришь спокойствие. За которое я непременно тебя отблагодарю.
Лукин тогда не намекнул, чем именно намеревался меня «благодарить».
Но позже он охотно согласился «приютить на денёк» (в грядущее воскресенье) мою новую семью (чтобы у Виктора Солнцева и на этот день появилось «железное» алиби).
Мне даже почудилось, что генерал-майор обрадовался моему предложению познакомить его с Надей, Виктором Егоровичем и с «моим будущим сводным братом».
* * *
По адресу улица Первомайская, дом тридцать семь, квартира три нас встретила невестка Лукина. Она поприветствовала нас, велела войти. Надя неуверенно вручила ей масленый торт и две банки сгущенного молока (к блинам).
