и выдвигаемся!
— Понял, Каххар-джан…
Оттикала четверть часа, и тихий свист послал вперед группу разграждения. Неуклюжий Расул преображался в эти минуты, становясь ловким и гибким. Защелкали кусачки, зашуршала колючая проволока…
— Вперед!
«Воины Аллаха» торопливо проползли на территорию военчасти, волоча за собой гранатометы. Группа прикрытия Хакима шуршала в стороне, тихонько лязгая затворами «калашниковых». Сам Хаким возился с излюбленным «ручником».
— Работаем!
Джихадисты разбежались, низко пригибаясь к земле. В темноте сверкнули слабые вспышки бесшумных пистолетов — снимали часовых.
Из темноты выдвинулся молчаливый Махмуд, глянул вопросительно.
— Действуй, — вытолкнул Набиев.
Махмуд даже не кивнул — нырнул в ночь, и пропал. Каххар зябко передернул плечами — этого равнодушного убийцу он и сам побаивался. Но надо же кому-то исполнять грязную работу! Например, вырезать спящих рядовых в казарме, начиная с дневального…
Полчаса — и все заняли свои позиции.
«А вот теперь — пошумим!» — ухмыльнулся Каххар, полагая, что изгиб его тонких губ выглядел бы зловеще при свете дня.
На фоне темной приземистой казармы вспыхнул огонек спички. Замерцал, описывая круг, и потух.
— Аллах акбар!
Короткий грохот выстрелов смел тишину. Пьяно вихляясь, пролетели гранаты, и рванули, просаживая тонкие стенки кунгов. Вспышка взрыва запечатлела, как клонятся и падают решетки локаторов. Из выбитых дверей кабины вырвалось пламя, его суетливое колыханье осветило место битвы.
Автоматная очередь, застрочившая из ночной черноты, поразила троих. Взвизгнул Саид, ломаясь в поясе. Упал Абдулла.
— Руси! Руси!
Проклиная всё на свете, Набиев вскинул гранатомет, и выстрелил по кунгу радиолокаторного запросчика — стреляли оттуда. Взрывом вышибло боковую панель, кудрявый сполох огня осветил вскочившего стрелка. Грохнул «Кольт» Махмуда, и «руси» упал, роняя «калаш».
Успокаивая тарахтящее сердце, Каххар приблизился к врагу. Тот был еще жив — сидел на земле, раскинув ноги, прислонившись к колесу кунга, и зло щерился, рукой зажимая распоротый живот.
— Заполучил, русский свиноед? — оскалился Набиев, замечая неподалеку Махмуда с Расулом.
— Ч-чурки… — заклекотал руси. — Заполучи, фашист!
Свободная рука смертельно раненого человека дернулась в последнем махе. Каххар ощутил поганое тепло между ног — кишечник опорожнился от мгновенного ужаса — но почувствовать стыд не успел. Заляпанная кровью «лимонка», посверкивая ребристым рифлением, взорвалась.
Четверг, 4 июня. Ночь
Пакистан, Пешавар
Седьмой час полета вымотал весь экипаж. Наверное, именно поэтому командование разбило маршрут надвое. С Диего-Гарсии в Пакистан, на «аэродром подскока», а уже оттуда — к цели.
«Стратофортресс» мог вполне долететь до чертова Тюратама, разбомбить чертов космодром, и вернуться, но в Вашингтоне побоялись «человеческого фактора»… К тому же, надо было убедиться, что отряды джихадистов нейтрализуют ПВО. Иначе не фиг «вторгаться в воздушное пространство СССР»…
Мак-Рэшли уныло вздохнул. Он терпеть не мог ночных посадок, но выбирать не приходилось.
Полный мрак вокруг, вверху и внизу, и только редкая россыпь огоньков наискосок — военная база в Пешаваре угодливо подстелила плохо освещенную взлетно-посадочную полосу.
— Корбен, набор две тысячи футов влево.
— Понял вас.
— Правым разворотом, курс первоначально ноль-три-ноль.
— Вас понял. Уточни схему захода.
— Набирай эшелон сто восемьдесят.
— Набираю.
— Слабый ветер на эшелоне сто восемьдесят, — донесся корявый английский с базы. —. Видимость восемь миль. Сцепление ноль запятая семь.
— Информацию принял.
— Расчетное снижение… Снижаюсь тысячу двести.
— Работайте с посадкой. Удаление тридцать, правее двести.
— Подходи к глиссаде!
— Понял… Вошел в глиссаду, шасси выпущено. К посадке готов!
— Удаление пятнадцать. На курсе. На глиссаде. Посадку разрешаю.
— Принял.
Бомбардировщик сотрясся, грузно касаясь бетона, и покатил.
— Посадка! Освобождайте полосу!
— Полосу освободил, работаю с рулением.
Коротко выдохнув, Уолтер объявил глухим голосом:
— Запас времени — пожрать и подремать. До Тюратама — два часа лету! Пошли, перекусим хоть…
Корбен обессиленно привалился к спинке кресла. Над русским полигоном они появятся на рассвете. Два часа туда, два обратно…
«Успеем? Или…» — пилот болезненно сморщился.
Думать об «или» не хотелось совершенно…
Тот же день, позже
Байконур, площадка № 112
Это был настоящий подвиг — встать затемно, сварганить себе яичницу, сонно сопя на скворчащее яство… Спуститься по пустынному подъезду, впервые посочувствовав прикрепленным, что ночевали в «Москвиче» через улицу, и сесть в подкатившую «Волгу».
— Етта… Как спалось? — браво спросил Вайткус, выкручивая баранку.
— Вашими молитвами, — буркнул я.
Ромуальдыч хохотнул, набавляя скорости. Фары, подметавшие асфальт, высветили лохматую псину, не спеша трусившую поперек проспекта.
— Зато увидишь старт вблизи! — громко толковал водитель. — Говорят, незабываемое зрелище.
Успев задремать, я ответил, не раскрывая глаз:
— Лучше бы сон досмотреть, хоть он и забудется!
— Есть кофе в термосе, — глянув на меня, деловито сообщил Вайткус. — Дать?
— На меня кофе не действует… Ну, дайте…
Наверное, Ромуальдыч заварил особые зерна — я выхлебал половину алюминиевого стаканчика, и сонливые мозги будто кто щеткой протер.
— Крепок, зараза…
— А то!
На востоке, у далекого края степи, лишь зачинался рассвет, вытягиваясь серыми сумерками, а на космодроме всё давно пришло в движение. Бодро горели желтые фонари, голубоватые лучи прожекторов выхватывали из тьмы великанскую башню обслуживания.
Досталось электрического сияния и ракете. Н-1 только-только подвезли, и громадный транспортер-установщик с усилием расправлял свои гидравлические члены. Ракета, вытянувшись под углом, медленно, как минутная стрелка часов, поднималась к вертикали — вся серая, и только последняя ступень опрятно белела.
— Етта… Красавица!
— Угу…
Ромуальдыч свернул к МИКу, где снаряжали космические аппараты, и остановился у ангара. Возле запертых ворот бдели десантники — я узнал того самого громилу, которого встретил вчера на КПП. Жека звал его «Квадратом» — один в один!
«Квадрат» ухмыльнулся, словно читая мои мысли, и лихо козырнул. Но документы все равно проверил — служба.
— Бди, бди… — проворчал Вайткус, пряча пропуск. — А то ходят тут всякие…
Мы вошли в гулкое помещение, и включили свет. Корнеев, дежуривший ночью, заморгал, прикрывая глаза ладонью.
— Поспать уже не дадут… — забрюзжал он, причесывая растопыренными пальцами взлохмаченную шевелюру.
— Дрыхнем на посту? — грянул я с театральным негодованием. — Ромуальдыч, к стенке его!
— Етто можно! — кровожадно улыбнулся техдиректор.
— Да ну вас! — обиделся Витёк. — Я чуть не поверил, что… того… в расход… Спросонья!
Посмеиваясь, я обошел ангар. Грозный «Факел» под белым обтекателем соседствовал с «танком», и МИУ казалась «Запорожцем», припаркованным рядом с «БелАЗом».
— Хэ-э-э… — раззевался Корнеев, и мой рот тоже повело вкось.
Если хорошо подумать, в нашем дежурстве не было особой нужды. Только, если вдруг Москва передумает — и даст команду срочно запустить на орбиту инвертор, чтоб янкесам неповадно было.
«Не-е… — зевнул я, уверенный в миролюбии Кремля. — Не даст…»
Ромуальдыч, хоть и не чистокровный прибалт, но сердцем разделял идеи немецкого орднунга. А посему трудолюбиво запускал ЭВМ и прогонял тесты по «Факелу».
Ну, а мне, стопроцентному русскому, сам бог велел отлынивать. Я выглянул «на улицу», и столкнулся с Зенковым.
— Привет, «кусок»! — ухмылка моя вышла, как у гопника.
— Но-но-но! — заносчиво выразился Жека. — Эта роль ругательная, и я прошу ее ко мне не применять! Здравия желаю! Что, дублирующая полезная нагрузка?
— Типа того!
— А мне, между прочим, скоро поступать! — Зенков поднял палец и задирал его все выше с каждым определением: — В Рязанское гвардейское высшее воздушно-десантное командное…
— Да понял я, понял! — мой смешок сменился вздохом. — Все растут, один я…
— Так ты вырос уже, Мишка! Впору Михаилом Петровичем величать! Осталось в академики выйти, стать директором института, и…
—…Отлить себя в бронзе, — усмешливо кивнул я, продолжая ряд.
Мы помолчали, глядя на восход. Там небо по всему горизонту наливалось розовым. Зоревые лучи расталкивали ночную тьму, освобождая дорогу солнцу. И вот краешек светила заалел, вытягивая смутные тени. С добрым утром!
— А Пашка где сейчас, не знаешь? — спросил Женька, прищуром встречая зарю.
— Их сейчас щупают, просвечивают, просят сказать: «А-а-а»… Или, может, уже скафандры примеряют.
— Да-а… — зажмурился Зенков. — Хороший у нас класс был!
— Почему был? Он и сейчас никуда не делся.
— Ну, да! Вот, и академик из наших выйдет, и кинозвезда, и межпланетник…
—…И генерал, — подхватил я, и растопырил пальцы буквой «V». — Два генерала!
— Объявляется часовая готовность! — разнеслось по громкой связи.
Мне вдруг стало хорошо, радостно даже, а в голове
