вниз обуял следователя, понявшего, что он сидит на крыше своего собственного дома, расположенного в том же районе, где он работал, глядя вниз на свой собственный двор. Руки его были стянуты чем-то очень тонким, при каждом резком движении отдаваясь сильной болью в запястьях, будто их отрезали.
— Как думаешь? — раздался вопрос от ненавистного мотоциклиста справа от Куравлева, продолжавшего спокойно болтать ногами. — Летать хорошо?
— Что? — опешил следователь.
— Ну вот если сейчас ты спрыгнешь, то успеешь почувствовать радость от полета? — шлем повернулся к лицу смертельно испуганного Куравлева.
— Ты псих! Ты знаешь кто я? — попытался надавить, привыкшей к своей безнаказанности следователь-взяточник.
— Грязь под ногами, — спокойно ему ответили. — Мразь и моральный урод.
— Я…я… — он понял, что этот сумасшедший его сейчас просто и незатейливо столкнёт вниз.
— А ведь ей было всего восемнадцать! — шлем отвернулся и визир уперся в вид погружающегося в темноту города. — Ей бы жить, да жить.
— Я не понимаю, — чуть не сорвался на визг Куравлев. — Ты о чём?
— Инна… — шлем повернулся обратно. — Инна Королёва. Ты же помнишь её?
— Я не понимаю о ком ты говоришь!
— Ложь! — спокойно парировали ему. — Я же по твоим глазам вижу, что ты врешь.
— Тебя найдут, — что-то надо было сказать, наверное.
— Всё может быть, — философски ответили следователю. — Но за всё в этой жизни надо платить. Иногда — жизнью. Ты так не думаешь?
— Да они никто, а ты… — его шею сжали так, что ему показалось, что сейчас захрустят шейные позвонки.
— Это ты — никто! А она человек. Да и надоел, ты, мне, сильно, — человек в шлеме будто и не сидел, а оказался на бортике, встав на него ногами, потом отлепил от правой руки кусок заранее приклеенного лейкопластыря, и разбив губы шлепком залепил рот Куравлева.
— М-м-м… а-а-м… м-фм-фмф… — следователь орал, вернее пытался, через заклеенный пластырем рот, а его тело, сдернутое с парапета тело находилось полностью над бездной внизу, легко удерживаемое на вытянутой левой руке.
— Не, дети гуляют, а тут такая некрасивая клякса на асфальте, — он передумал, решив, что не стоит, а потом успевшее обмочиться от ужаса тело одним движением было закинуто на крышу.
Тело содрогалось в судорогах от пережитого ужаса, лежа на спине, ощущая изодранные в кровь руки, ободранные об жесткую бетонную крышу. Глаза лихорадочно отыскали фигуру, что отвернулась, посмотрела ещё раз на город, а потом одним прыжком оказалась рядом с Куравлевым.
— Крак! — раздался влажный хруст. — Крак! — и забившееся от боли тело на крыше.
— За всё в этой жизни надо платить, — ещё раз было произнесено, а потом неизвестный будто исчез с крыши, оставив корчиться от дичайшей боли на крыше тело.
— Герман, твою мать, ты где шляешься? — он даже в кабинет не успел зайти, как на него накинулся Кузнецов. — У нас массовое убийство, а ты где-то с утра ходишь.
— Чё сразу шляешься⁈ — обиделся Герман, кивнув сидевшему в этом же кабинет Титову. — Я утром в городской администрации был, документы забирал в канцелярии, а потом сразу сюда.
— А опера тебе зачем? — не успокаивался начальник. — Послал бы кого из них.
— Они преступников должны ловить, а не за бумажками ездить, — пробурчал Герман, усаживаясь напротив Романа. — Тем более мне по пути было.
— Ты же в курсе, что вчера вечером подорвали автомобиль с четырьмя только что вышедшими из-под ареста из СИЗО?
— Конечно, всё утренние новости этим забиты, да и по радио не умолкают, — подтвердил Герман.
— Роман? — начальник Германа повернул голову к нему.
Тот вздохнул, а потом открыл лежавшую рядом с ним папку и стал выкладывать из неё документы и фотографии:
— У нас тут вот такой натюрморт. Просто неземная «красота», — он подтолкнул к Герману несколько цветных фотографий. — Вон как её раскурочило.
После подрыва огнесмеси машина напоминала какой-то сюрреалистический будто раскрывшийся «цветок»: крыши сорвана и отогнутая лежит на асфальте, а боковины с дверьми выгнуло вбок и вниз.
— Неизвестный произвёл выстрел из РПО «Шмель», — говорил Роман, пока Герман рассматривал фотографии. — В результате — четыре трупа.
— Откуда известно, что это «Шмель»? — решил прояснить ситуацию Герман.
— Эксперт-криминалист, осматривавший место происшествия в армии гранатомётчиком служил, воевал в первую Чеченскую войну. Сказал, что настрелялся из РПГ-7 и «Шмелей» до умопомрачения. И опознал воздействие на автомобиль именно как подрыв капсулы реактивного огнемёта. Но точнее завтра скажет, — ответил Роман на заданный вопрос, пока Герман рассматривал фотографию, сделанную с близкого расстояния, а именно салон автомобиля. Вернее, то, что от него осталось.
Хорошо сделанная работа, она всегда прекрасно выглядит. И четыре скрюченных обугленных трупа в салоне доказывали, что всё было сделано правильно и на хорошем уровне…
— Что медики говорят? — не успокаивался Герман.
— По его оценке — их смерть была мгновенной, — ответил ему Роман, — судя по повреждениям от минно-взрывных травм и высокой температуры. Окончательно скажет после вскрытия.
— Место откуда стрелял этот гранатомётчик обнаружили? — внёс свою лепту Кузнецов.
— Да, мы нашли место, откуда был произведён выстрел, — вздохнул Роман. — В тридцати метрах от взорванной машины. Там бетонный забор, а за ним металлические гаражи. Вот с крыши одного из гаражей неизвестный и произвёл выстрел.
— Что-то нашли? — невзначай спросил Герман.
— Да ни хрена, — поморщился Роман. — Ни окурков, ни бутылок каких, ни бумажек. Пара каких-то следов на стенке и крыше металлического гаража, но когда и кем они были оставлены? Чёрт его знает. Вот, смотри, — он протянул Герману очередную пачку фото, сделанных рядом с гаражом.
— Свидетели? — рассматривая фотографию бросил ему Герман.
— Никто и ничего! Единственное, пару пацанов за два дома от того места, откуда был произведён выстрел из огнемёта видели мотоциклиста, уезжающего через несколько минут после произошедшего.
— Поздравляю! — саркастически сказал Кузнецов. — У нас есть всё — от слова — ни хрена!
— Ладно, я впечатлился! — не стал реагировать на эту сентенцию Герман. — Меня зачем позвал?
— Бери материалы и возбуждай дело, — «обрадовал»
