— Государь, по твоему приказанию, начальник караула СМЗ, второй ночной смены, Николай Трифонов прибыл! — отрапортовал он, пытаясь успокоить учащённое дыхание.
— Начкар, что у тебя за бардак на постах творится? — спросил я у него тихим таким, спокойным голосом. — Сегодня неуставные разговоры на постах ведут, а завтра могут начать при пересменке за встречу — проводы с поста хмельное выпивать, дальше можно уже будет и баб приводить, чтобы, значит, одному ночью скучно не было. Этого ты хочешь? — взревел я и подтянул начкара к себе за грудки.
— Никак нет, госу …
— Молчать! За пренебрежение в службе денежным штрафом в размере зарплаты за седмицу наказываю все посты твоей смены, кроме двенадцатого. Этих балаболов, я думаю сослуживцы сами с ними разберутся, как посчитают нужным. В следующий раз накажу, как и положено, по Уставу караульной службы, палки получат не только говоруны, но и ты вместе с ними! Ясно? — спросил я, отпуская раскрасневшегося от переживаний начкара.
— Так точно, государь!
— Надо будет вам всем устроить экзамен, испытания на знание Устава! А что, так и быть, через месяц всех вас оболтусов испытаем, чтобы служба мёдом не казалась. Знающих Устав и служащих без нареканий повысим в званиях, а неучей накажем как — либо, в совхозах при складах тоже охранники служат, вот туда всех ра…здяев и направим.
— А теперь слушай команду! Крууугом! Бегом марш!
Вначале оба охранника рванули и бежали плечом к плечу. Однако метров через двадцать рядовой слишком уж ускорился, а за ним подозрительно так, по пятам, бежал начкар, размахивая вытащенным из кобуры пистолем. Рядовому ещё более ускориться мешало висящее на плече ружьё, и начкар стремительно сокращал расстояние, наконец, ухватил проштрафившегося за шиворот. Далее они завернули за склад с готовой чугунной продукцией, он то и помешал мне узреть дальнейшее представление. А я с чувством выполненного долга поскакал во дворец. По моему глубокому убеждению, любые воинские формирования, время от времени, нуждаются в показательных порках, чтобы излишне не расхолаживались.
В столицу на галерах прибыли два новых полка — 32-й и 33-й Туровские — так начинался первый этап скрытой переброски и сосредоточения войск в Вологде. На северо-восток войска должны были начать отправляться под видом купеческих караванов. Уже к зиме на берегах реки Сухоны, по моим планам, должен быть расквартирован 5-й корпус, состоящий из трёх ратей или девяти полков под командованием Бронислава, сумевшего недавно взять этот отдалённый край Новгородской земли под контроль Смоленска. Сейчас же в Вологде стоял только 28-й Гродненский полк, так и оставленный там по завершении последней зимней кампании.
А вообще ситуация складывалась не очень радостная. Если успеем развернуть новые полки, активно сейчас создаваемые главным образом на базе Новгородской области, то к зиме моя армия будет насчитывать в общей сложности 66 полков, причём, что печально, половина из них — полки Припятьской, Волынской, Новгородской областей, три полка Смоленской области формируемых на основе бывшего Торопецкого княжества вообще не будут иметь боевого опыта, по крайней мере в рамках моей армии. К тому же Новгородские и Торопецкие полки будут изрядно разбавлены прибалтийскими народностями, из числа полонённых кнехтов, новгородских данников и «добровольцев» любезно предоставленных латышскими, финскими, эстонскими, литовскими и прусскими «новыми русскими» боярами.
А в 5-м корпусе Бронислава, ситуация в этом смысле вообще складывается аховая! Из девяти полков будет только один ветеранский — 28-й Гродненский, остальные полки, кроме 46-й Пересопницкий, 32-го и 33-го Туровских, будут из числа Новгородских, что подразумевает присутствие в них в огромных количествах балто- и финноязычных инородцев. Весь этот «неликвид» я сбагрил Брониславу, так как направление, в котором он должен действовать будет вспомогательным, второстепенным, но, при наступлении определённых обстоятельств, очень даже важным.
— Здравия желаю, государь! — вытянулся по стойке «смирно» комроты Предраг, приложив правую ладонь к виску.
— Здорово, ротный! — ответил я как можно мягче, сознательно убрав из голоса все командные и повелительные нотки.
Дело в том, что перед повышением в должности хотелось поговорить с этим человеком неофициально, так сказать, по — душам. Разведка уже собрала определённые сведения о биографии этого молодого командира, но мне хотелось составить о нём своё личное мнение. Так как знаком с витебчанином Предрагом я был во многом заочно и всё по тем же канцелярским отчётам и служебным запискам.
— Присаживайся на лавку рядом, Предраг и не тянись так, не на смотре. Будем с тобой разговаривать!
— Благодарствую, государь! — ротный неуверенно опустился на самый краешек скамьи.
— Со своими смоленскими командирами я хорошо знаком уже не первый год. Теперь хочется получше познакомиться с новым пополнением из новых смоленских земель. Поэтому давай начинать. Где ты вырос, кто твои родители, как прошло детство?
Предраг прочистил горло нервным покашливанием и начал излагать свою биографию.
— С родителями мы жили подле Витебска в небольшой общине, недалече от болот. Отец был обычным пахарем, рыбачил, охотился на зверя, мать тоже из простых людин. С детства во всём помогал отцу — и охотиться, и лес рубить, и пни корчевать под пашню, и сено косить на болотных кулигах.
— Земли не хватало?
— Лучшую общинную земли захватил наш боярин то ли сам, то ли с позволения витебского удельного князя, нам то было неведомо, — замялся Предраг.
— Ясно! Продолжай, тяжело приходилось?
— Да уж, не легко! Летом домой возвращались когда уж солнце пряталось за камышами растущими на наших зловонных болотах. А частенько вообще ночевали на сенокосе — не было никаких сил идти домой.
Тут Предраг замолчал, его лицо резко взгрустнуло. Я тактично молчал.
— Детство моё кончилось, как родители с младшим братом и двумя сёстрами угодили в холопство. Меня от сей участи спасло то, что мне тогда четырнадцать вёсен исполнилось, а потому стал считаться взрослым и за долги отца ответ уже не держал.
— Как же это случилось?
— Да как у всех бывает, вернее, ранее бывало, сейчас — то, благодаря тебе государь, храни тебя Господь Бог, — при этих словах Предраг привстал и перекрестился на висевшие в углу крест с иконой, — сейчас такого в Смоленской Руси нету.
— Ладно, Предраг, спасибо на добром слове, но продолжим …
— В то лето урожай побило градом, он почти весь сгинул. Чтобы с голоду не помереть отец взял в долг зерна у боярина, три года отдавал — резы набежало больше самого долга, но всё же отдал! А тут беда приключилась — отец на охоте поранился, опять пришлось в долг брать. И сызнова беда приключилась! Почти всё, что в долг брали, отобрали служилые люди витебского князя, нагрянувшие с соседского погоста за срочным, внеочередным податным сбором! Опять к барину пришлось идти в ноги кланяться, да новый займ просить, но тот … в общем, не дал! Осенью отдавать долг было нечем — и прощай воля! Всё семейство моё угодило в холопы к боярину. Остатки своих сбережений отец мне отдал и поселился я на выселках. Охотой, да рыбной ловлей промышлял до весны, шкурки обменивал на зерно, да выкорченное поле засеял рожью. Урожай на новом месте выдался богатый, дом отстроил, присмотрел себе невесту …
Предраг опять горестно вздохнул.
— Только женился — опять напасть, война со Смоленском приключилась, — Предраг бросил на меня украдкой взгляд, пытаясь понять мою реакцию, но я продолжал сохранять невозмутимый и даже дружелюбный вид. Но продолжать рассказ он не решался, пришлось мне прийти ему на помощь.
— Как в смоленских войсках оказался?
— Хитростью выманили! — робко улыбнулся ротный, продолжая с опаской на меня поглядывать.
— Предраг! Я тебе приказываю говорить правду, как на исповеди! Хватит тебе уже отмалчиваться, да ходить вокруг, да около!
— Слушаюсь, государь! — Предраг вскочил со скамьи, пришлось его усадить обратно и потребовать продолжение рассказа.
