3.
Целый ряд фактов нарушений устава в несении караульной службы является следствием отсутствия инструктажа и проверки со стороны командиров и политруков рот. Случаи выпивок, нарушений дисциплины объясняю также отсутствием со стороны командиров и политруков жесткой требовательности.
ПРИКАЗЫВАЮ:
командирам и политрукам рот использовать полностью предоставленные дисциплинарным уставом права, не оставлять ни одного проступка без соответствующего наказания.
4.
Ряд командиров и начальников используют полевую связь для никчемных переговоров, для посылки никому не нужных телефонограмм, тем самым нагружая связь работой, никакого отношения не имеющей к оперативной службе. Например: помначштаба Хованский передает шифрованную телефонограмму, что начальники обозно-вещевого довольствия и артснабжения своевременно явились из командировки. Часто по полевой
связи вызывают парикмахера и т. д.
ПРИКАЗЫВАЮ:
начальнику связи подобных разговоров по полевой почте не допускать и телефонограммы, не относящиеся к оперативной работе, боевой подготовке и хозобеспечению, не передавать.
5.
Наблюдаются случаи нарушения командирами и политруками рот распорядка дня и расписания занятий, утвержденных командованием батальона. Некоторые командиры рот допускают отсебятину в деле боевой подготовки. Например, командир 1-й роты Косарев вместо того, чтобы использовать каждую минуту для обучения бойцов владению в совершенстве оружием, правильно подавать команду и грамотно принимать решения, вытекающие из задач роты, занимающей укрепленный участок обороны, ни с кем не согласовав, организует занятие роты в целом наступательного характера. Это говорит о том, что командир и политрук роты до сих пор не уяснили свою боевую задачу и не изучили сами основы действия пулеметно-артиллерийской роты, занимающей укрепленный участок обороны. Предупреждаю командиров и политруков рот, что буду строго наказывать за нарушение распорядка дня, невыполнение планов боевой подготовки и самовольное отклонение от расписания занятий. Начальнику штаба и помкомбату Трофимчуку обеспечить повседневный контроль за организацией и проведением боевой подготовки в ротах.
Командир батальона — Демьянов, Комиссар батальона — Казначеев, Начальник штаба — Бохман.
Ленинградский Военный Пересыльный Пункт
г. Ленинград
Набережная Фонтанки, 90
13 августа 1941 года
14 часов 45 минут
— Итак, — гэбэшник оторвался от своей писанины, поднял голову и промокнул пот на лбу рукавом гимнастерки, — вы утверждаете, что связаться с Гальперн Жанной Моисеевной 1918-го года рождения, еврейкой, вас попросил лейтенант Полевой Всеволод Владимирович, с которым вы вместе проходили лечение в госпитале ЭГ-118. Правильно?
Как же меня достал уже этот сраный мусор со своими дешевыми понтами для лохов. За эти два часа он уже три раза спрашивал в каком я госпитале был и даже записывал. Думает на третий раз я ему другой назову?
— Никак нет, товарищ старший лейтенант госбезопасности, я лежал в госпитале ВГ-191, говорил же уже.
Он нагнулся и что-то исправил в своих бумажках. Ничего не понимаю. Ты, что дебил, старлей? Ты там, что пишешь? Сочинение на вольную тему? С трех раз не смог запомнить две буквы и три цифры?
— Военном госпитале ВГ-191. — прочитал он вслух исправленное. — Так? Дальше все верно?
— Дальше так. — согласился я.
Он отложил протокол, взял пачку «Казбека», точнее уже из-под «Казбека», убедился, что она пуста, в раздражении смял ее, бросил в корзину для мусора и спросил:
— Почему не доложили об этом?
— О чем? — вполне искренне изумился я. — В том, что сосед по палате просил невесте передать, что у него все нормально?
— А почему он тогда вам письмо для нее не передал? — с подозрением в голосе спросил гэбэшник раз, эдак, в надцатый. Я уже со счету сбился, сколько раз задал он мне и этот вопрос тоже.
Я тяжело вздохнул:
— Товарищ старший лейтенант, ну сколько раз вам рассказывать? Руки у него были обгоревшие. Он вообще редко в сознание приходил.
Если верить памяти Мальцева, лейтенант-танкист Полевой в сознание вообще не приходил, но пока эти долбаные мусора пошлют запросы в Архангельск, где мой курсант и этот танкист проходили лечение, а потом дождутся ответов, я буду либо в своей квартире, либо в братской могиле. Второе более вероятно, но менее желательно.
— Вы же можете все проверить сами. — для убедительности сказал я.
— Проверим, товарищ младший сержант. — сказал он строго. — Обязательно проверим.
Так, теперь, главное, не переусердствовать. Один вопрос и все.
— А что эта Жанна шпионка? — спросил я, добавив в голос немного испуга перед, замаскированным под еврейку-лаборантку, врагом советского государства.
— Вопросы здесь задаю я! — повысил голос старлей.
Опа! Неужели импортные детективы достигли СССР еще в 30-ых?
Он посмотрел на меня пристально и строго несколько секунд, потом протянул мне перьевую ручку и листы протокола.
— Читайте.
Я прочитал. Мои анкетные данные, а потом пол-листа с рассказом о том, откуда и с чем я попал в госпиталь, что лежал вместе с лейтенантом Полевым, который попросил меня связаться в Ленинграде со своей невестой, о чем я сообщил политруку Ветрову и на этом поиски закончил. Была еще бумажка с адресом, но я ее выбросил за ненадобностью.
Мои немногочисленные пожитки обыскали, но ничего не нашли кроме личных вещей и книжки Зощенко. Она подозрений не вызвала. Хорошо хоть бабки графинины догадался спрятать еще вчера. В этой самой канцелярии, за диваном.
Риск конечно был для Полевого, которого я знать не знал, но судя по воспоминаниям Мальцева, этот танкист должен был уже давно отмучиться.
Натворил же я делов своими непрофессиональными в высшей степени действиями.
Как так вообще могло получиться?
С моим уровнем подготовки и опытом я вел себя, как полнейший идиот. Попросить политрука о помощи в розысках женщины, работающей в НИИ, где ведутся секретные разработки...
И как я не догадался поступить еще проще? Надо было вообще попросить Ветрова вызвать НКВД прямо сюда и сознаться, будто я немецкий диверсант. Кстати, что самое удивительное, сейчас я вроде понимаю весь идиотизм своих поступков, но, когда их совершал, я этого не осознавал вообще. Вот, как так? Внезапно поглупел, попав в прошлое? А насколько? Как узнать? Дурак ведь, в принципе, не может определить, что он дурак. Я вроде пока могу размышлять на эту тему. Может для меня не все еще потеряно?
А с Томской этой? У меня мозг включился только тогда, когда она собралась со мной сеанс гипноза провести и то, частично включилась. Ведь, как я ее вербовал? Да никак. Полнейший дилетантизм. А мозг, как включился, так и выключился. «Даю вам срок познакомиться со мной до завтрашнего вечера» — это что такое.
Что со мной происходит?
Я, то глупею, то умнею, то опять внезапно глупею?
Что за американские горки сознания? Кидает то вверх, то резко вниз. С ним что-то не то, с моим сознанием, но, что я пока не знаю.
Зато теперь я точно знаю, что означает фраза «мозги набекрень». Нихера не смешно.
— Прочитал?
А чего это мы на «ты» вдруг стали? Я заглянул в, красные от постоянного недосыпа, глаза гэбэшника. Совсем износился бедняга от постоянной борьбы со шпионами всевозможных разведок и внутренними врагами:
— Да.
— Подписывай. — он начал тыкать пальцем в самые разные места протокола. — Здесь. Теперь здесь. Пиши исправленному верить, подпись, а здесь «С моих слов записано верно, мной прочитано лично».
Вот же бля... А почерк-то у меня сейчас чей, мой или Мальцева? Я ж пока ничего и нигде не писал...
Хер с ним, он тоже вряд ли с подписью Мальцева знаком. Все равно выхода у меня как-бы нет.
Короче поставил я какие-то закорючки с буквой «М». там, где нужны были подписи, а вот с текстом получилось сложнее. Почерк был и мой, и не мой одновременно. Старлей проверил, там ли я расписался, потряс протоколом в воздухе, чтобы чернила просохли и убрал его в свой потертый портфель, после чего надел фуражку, встал, поправил форму привычным движением и сказал мне:
