С подобной демократией бойцы быстро сами начнут решать в атаку им идти или в тыл бежать. Причем их выбор всегда очевиден.
Солдат — человек подневольный, если ему дать право выбора служить или идти домой, он всегда выберет второе.
На войне и подавно.
Любовь к Родине и пресловутое чувство долга всегда должны поддерживаться жесткой дисциплиной, иначе при первых, увиденных смертях, быстро сходят на нет.
Можно, конечно, сделать армию чисто профессиональной, но это будет очень маленькая армия. Торговать собственными кишками не много находится идиотов. Я где-то читал, что нас таких всего 2% от остальной численности самцов вида хомо сапиенс.
Террорюг гонять еще получится, или плантации с коноплей жечь, а вот для большой войны не хватит. Быстро закончимся. Следующую партию бабы так быстро не нарожают, как хотелось бы политикам.
Потом еще же вырастить надо, обучить, мозги идеологией какой-нибудь засрать...
Короче, проще взять вот такого, как этот кэп, выдернуть из его НИИ, засунуть в форму и в бой. Если даже убьют, не жалко, нового можно взять. Вот такая она — формула войны. Проще, чем теорема Пифагора и два пальца об асфальт.
Это солдаты должны Родину любить, а чтоб Родина должна была им отвечать взаимностью, про то в уставах и прочих руководящих документах не сказано ни слова.
Что-то меня в высокие материи потянуло. Такое со мной только от голода бывает. Жрать действительно хотелось, как вымирающему мамонту в тундре. Растущий мальцевский организм требовал калорий постоянно. Обед доблестно проебан по милости бдительного НКВД и дефицита кадров у какого-то аспиранта.
Тем временем, капитан решил, наверное, что при отсутствии горничной можно вдуть и дворнику.
— Скажите, а вы карты рисовать умеете? — спросил он.
— Это, товарищ капитан, в армии называется «наносить обстановку», а рисуют пальцем на стене в сортире. — не удержался я в своей неистребимой неприязни к, всякого рода, «пиджакам» из которых, по милости нашего крайнего министра обороны, состояло на 90% все его ведомство, начиная с него самого.
В этот момент меня осенила свежая мысль, которую стоило подумать немедленно.
Пока они будут вместе или раздельно иметь меня за дерзость по отношению к старшим по званию, как раз успею.
Суть мысли сводилась к тому, что, оказывается, когда я злюсь и сильно, я умнею, то есть чувствую себя Светловым без налета Мальцева. Кстати, самое неприятное во всем этом то, что ты постоянно ощущаешь себя квартирантом, укравшим чужую жизнь. Вот насколько я, человек по большей части, обходящийся без всяких там моральных устоев и давно привыкший, без всякого сожаления, отбирать жизни у совершенно незнакомых мне людей по той лишь причине, что они носят форму немного другого покроя или еще как-нибудь незначительно от меня отличаются, но даже мне было очень дискомфортно осознавать, что где-то в моем мозгу сейчас живет еще одна личность. Личность, которая теперь не может ничего испытывать, но от этого не перестает чего-то желать.
Жопу вытирать у меня как-то получалось, через пень-колоду, другим способом, чем у моего предшественника, который совершал сей акт со стороны яиц, а на очко почему-то привык усаживаться лицом к стене, но желание трески в масле, увиденной в магазине, преследовало до сих пор. При этом мой личный мозг регулярно грозил в случае, если я решусь на употребление указанного продукта, отомстить мне изжогой, доставшейся в наследство от предыдущего организма.
С рефлексами предшествующего владельца тела тоже все было далеко не айс. В драке Мальцев был тормоз, зато вздрагивал, как девочка-пятиклассница, при любом громком звуке.
И привычки у него дерьмовые. Мальцев любил тереть кончик носа и противно плевать сквозь зубы.
Людей с идиотской привычкой хрустеть пальцами я всегда готов был мочить на месте и, надо же, мне досталось тело именно такого любителя, я бы даже сказал, профессионала.
Вот и попробуй всю эту херню контролировать, причем постоянно.
Добавим сюда перманентную вонь задних конечностей товарища курсанта, а также путаные сны, после которых я просыпаюсь вконец разбитым, и получим на выходе мое нынешнее существование. Сомнительное счастье, как по мне.
Если кто-то считает, будто сменить тело сорокалетнего мужика на тушку двадцатилетнего пацана — это подарок судьбы, то он идиот, полный и неизлечимый.
Однако теперь выяснилось, что, когда я злюсь, масса побочных эффектов исчезает. Злоба, что у нас? Эмоция. Достаточно сильная эмоция, насколько мне известно, и на время, пока я ее ощущаю, высвобождается мое «я».
Может и с остальными эмоциями тоже работает? Надо будет проверить. Только как? Я же сейчас успокоюсь и опять отупею.
Майор замолчал, переводя дух. Закончил, видать, распекать наглого курсанта. Пора.
— Виноват, товарищ майор! Исправлюсь.
— Конечно исправишься. — он достал несвежий мятый платок из кармана гимнастерки и вытер, вспотевшее лицо. — Подготовим твои документы и отправишься в распоряжение капитана Демьянова. — он кивнул на вчерашнего аспиранта, или кто он там был по должности раньше.
Доигрался хер на скрипке, очень музыку любил. В ополчуги записали. Надо сливаться как-то.
— В 267-ой ОПАБ пойдешь служить. — сказал майор, что-то записывая на листке, а потом заговорил с этим Демьяновым. — Командный состав я к тебе отправить права не имею, отправлю его, как пулеметчика, а, как придет аттестация, отправлю следом. Может его и не заберут. Вы ж КУРу подчиняетесь, а не Фронту.
ОПАБ? Выпускать Мальцева не хотелось. Потому напрягся сам. Из всех возможных расшифровок этих аббревиатур, если прикинуть хер к носу, подходили две. КУР, похоже Командование Укрепрайона, а ОПАБ тогда Отдельный артиллерийский батальон. «П»? Пулеметно-артиллерийский, видимо.
— Товарищ майор, разрешите обратиться! — сказал я тихо, но внятно.
— Обращайся. — разрешил он.
— Я не могу в ОПАБ. — сказал я.
— Это почему еще? — удивился майор и улыбнулся, как-то не очень по-доброму.
— Я пехотинец. Ходить должен пешком, как следует из смысла значения данного слова, — заговорил я, — а не сидеть в ДОТе на пятой точке.
— Поговори мне тут! — майор слегка привстал даже, чтобы страшнее казаться.
А, была-не была, дела у меня тут, а не на фронте у этого «пиджака» из института Арктики:
— Я не тут поговорю, товарищ майор, а там. — я сделал небольшую паузу, ровно настолько небольшую, чтобы он успел понять смысл сказанного, но не успел возразить. — Там, где вам объяснят, как разбрасываться командным составом в такое —ударение на последнем слове, — время.
— Ты мне угрожаешь, щенок! — заорал он, вскочил из-за стола и подошел ко мне вплотную.
Начальник пересыльного пункта был почти на голову ниже Мальцева и смотреть бы мне пришлось на него сверху вниз, но не пришлось.
— А ну, смирно! — заорал майор.
Я принял строевую стойку, уставившись, как положено, прямо перед собой. Есть глазами начальство не получалось. Не видел я этого начальства теперь ни в упор, ни в не упор.
— Ты у меня, сука, под трибунал пойдешь, а не в ОПАБ! — разорялся майор, брызгая слюной мне на гимнастерку в районе живота.
Когда майор вскочил, Демьянов тоже поднялся и попытался разрядить обстановку, как оказалось, довольно странным способом. Он обратился к майору:
— Разрешите.
Майор почему-то сразу успокоился, махнул рукой и вернулся за стол.
— Товарищ Мальцев, — заговорил Демьянов со мной, — мне действительно нужна ваша помощь. Весь мой командно-начальствующий состав люди глубоко гражданские. Бойцов нужно обучать. — он замолчал на секунду и тоже махнул рукой, — Да что там бойцов! Командиров надо обучать! Мы ничего не умеем в военном плане, а ответственность на нас лежит огромная. Ответственность за жизни людей.
Ага, нашел кому на идею давить. Срать я хотел давно на идейную составляющую военной службы. С другой стороны, судя по чистой форме и начищенным сапогам, от фронта ты далековато, капитан. Чисто выбритый, не заспанный. Уж с тобой-то проблем с выходом в город быть не должно, независимо от того, насколько ты далеко от него находишься. Все равно, чтобы ты там не пел сейчас, а все равно посадишь меня в штабе бумажки вместо тебя и твоего бухгалтера-штабана сочинять. Хер с ним.
