человечек мне и шепнул про тебя.
— Саныч, — я вытаращился на тренера. — Ты что, бывший зэк?
— Он самый, — кивнул тренер. — Ошибки молодости. Но вину искупил, как говорится, все осознал. А с ребятишками меня допустили работать, потому что судимость погашена и чиновник один подсуетился. Должность у него немаленькая. Когда-то он сам у меня занимался, а теперь сынишка его ко мне ходит. Не буду говорить кто, но сейчас речь не про это. Гоша Индия на тебя зуб точит. Говорят, ты карты краплёные вскрыл и ушел из заведения. Только после твоего ухода народ вникать в суть проблемы начал. И когда до них дошло, что происходит, половина вслед за тобой свалила. А там не только шелупонь была, там люди уважаемые были, многих из которых Гоша месяцами прикармливал. Представляешь какой удар по его репутации?
— Не хрен было мухлевать, — пожал я плечами. — А на репутацию Гоши мне с большой колокольни.
— Да я-то согласен, только катран — это завсегда мухлеж. Из города тебе надо уехать. На время хотя бы.
— Не, — замотал я головой, — спасибо Саныч, что переживаешь за меня и предупредил, но я не могу. У меня мать здесь, работа. А проблемы свои я привык сам решать. Все нормально будет.
— Ты мне лучше скажи, на хрена туда поперся?
— Изначально у меня другой план был. Прикрыть гадюшник, напустить на них ментов.
— Ха! Думаешь менты про катран не знают? Они Гошу не трогают.
— Так откуда ж я бы это знал? Теперь знаю. Но это дело не меняет. Вот мне интересно, кто Гошу крышует?
— А это загадка, — Саныч задумчиво сжал губы. — Человечек мой ничего про это не говорил.
— А как Гоша имя мое узнал?
— Там тебя докторишка какой-то опознал. Он тебя и слил Гошиным приспешникам.
— Завотделения Мытько, — процедил я. — Вот сука. Я лечился у него после ранения. Видел его в катране. А он сделал вид, что не узнал меня.
— Ты подумай, Андрей, может из города все-таки уедешь? У меня сестра в Самаре живет. Могу тебя к ней определить. А?
— Спасибо, Саныч, но я не привык бегать.
— Вот дурья башка, пришьют тебя где-нибудь в подворотне.
— Один раз меня уже убили, — ответил я. — И ничего. Выжил.
Саныч непонимающе вскинул на меня кустистые брови, но промолчал. Наверное, подумал, что я говорю про стычку с валютчиками. Пусть так и считает, а мне поразмыслить надо. Как выкрутиться, и как Гошу прижать. Может на Дубова выйти? В общем, подумать надо.
А сейчас скорее домой. Жрать хочу, как стадо сусликов после зимней спячки. Работа плюс тренировка — много сегодня калорий потерял.
Я пожал Санычу руку и вышел на улицу. Уже вечерело. У входа в спортзал меня ждал Быков.
— Я с тобой, — сказал он. — До дома тебя провожу.
— Я же не девка, чтобы меня выгуливать, — насмешливо ответил я.
— Где-то я уже это слышал, — улыбнулся Быков. — Но возражения не принимаются. Можешь делать вид, что ты не со мной. Я все равно следом пойду.
— Да пошли уже, — отмахнулся я. — Есть охота. Завтра на работу рано вставать.
* * *
— Что же ты, как тля кособокая по цеху ползаешь, а толку с тебя, как с безрогого козла? — ворчал на меня гитарных дел мастер. — Ты почему деку верхнюю не той стороной в пресс запихал? Никак зенки продрать не можешь? Всю ночь с девками кувыркался?
— Если бы так, Петрович, — миролюбиво ответил я (с декой мой косяк, теперь весь гитарный корпус на помойку), — не выспался я просто. На тренировке устал, как собака, а заснул поздно.
— Так какого рожна в потолок таращиться? Баба есть у тебя? С бабой и спится лучше. Дела свои с ней сделал, ее под бочок и спи — не хочу.
— Нет у меня никого, — отмахнулся я. — Не до этого пока.
— Ой! — всплеснул заскорузлыми лапищами фронтовик. — Смотрите-ка, дела у него. Какие такие дела? Стручок мусолить? Девок у нас на фабрике, как земли в колхозе. Пахать — не перепахать. Или у тебя организм с дефектом каким? Аль не работает что?
— Все работает, Петрович, — насупился я. — Еще тебя научу.
— Да мне-то оно зачем? Я уже от этих дел отошел давно. Эх… Квелая нынче молодежь пошла. Вот в наше время… Помню, пойдешь вечером на сеновал, а там тебя сразу три девчонки дожидаются. Дни попутаешь, и бывает забываешь, что всех в один вечер позвал.
— И как ты выкручивался?
— А никак, прятался и ждал, кто из них не выдержит и первым уйдет. А с последней оставался.
— Ну ты сказочник, Петрович! Прям сразу три?
— Ну, было раз такое. Да…
В цех зашел Илья. Озираясь по сторонам, кадровик приблизился к нам:
— Андрей, можно тебя на минуту?
— Не видишь? — ответил вместо меня Петрович. — Занят он. Пресса контролирует. Не мешай работать.
— Сейчас, — сказал я ботанику. — Минут пять еще и освобожусь.
— Хорошо, — закивал Трошкин, — я подожду в коридоре. Не буду вам мешать.
Кадровик скрылся.
— Что ему надо от тебя? — Петрович озадаченно почесал седую бровь с щетиной, как у обувной щетки.
— Не знаю, — пожал я плечами, — может, расписаться в бумажках каких-нибудь надо.
— Странный он какой-то. И бабы у него нет. Ходит, бродит по фабрике, глазки бегают, челочка, как у Адольфа прилизана, будто задумал чего нехорошего. Тьфу! В окопы бы его на пару деньков. Проверить, что за птица. Но, слава богу, война кончилась, а такие вот цуцики остались.
— Да ладно, не наговаривай на парня, — заступился я за Трошкина. — Все люди разные. Кто-то рельсы укладывает, а кто-то бумажки пишет. Ладно, пошел я, схожу до него.
Я вышел из цеха. Трошкин подпирал закопченную стену коридора. Увидев меня, он оживился и подскочил, будто дождался старого друга. Похоже, что на заводе с ним больше никто не общался.
— Смотри! — воскликнул он. — Как тебе?
— Что? — я непонимающе на него уставился.
— Ну как что? Это же джинсы! Настоящие!
— А-а-а… Джинсы. Новые? Класс, — только сейчас я обратил внимание, что худые ноги кадровика покрыты тканью цвета индиго.
— Югославские, сто писят рэ отдал! Это целая зарплата! И то через нужных людей доставать пришлось. В магазине такие не купишь.
— Замечательно, Илья, но я тут при чем? Ты пришел похвастаться? У меня работа, вообще-то.
— Нет, нет, я сегодня
