СССР 2061 - СССР-2061

   На радаре вспыхнул голубой прямоугольник - "Константин Симонов" летел к Луне. Алексей дал газу и развернул тральщик задом наперед. Во тьме горело множество огней. Первыми пилот различил красные габаритники. Малый шестигранник обозначал кабину, большой - пассажирский отсек. Потом проявились слабые синие огоньки - люминесцентная подсветка корпуса. И, наконец - белый свет "фонарей" экипажа. Гигантская махина приближалась все быстрей и быстрей. Наконец, корабль полностью заслонил собой Землю. Казалось, будто мимо несется совершенно бесшумный и невероятно быстрый монорельс. Белые огоньки иллюминаторов вытягивались линиями. На мгновенье линии прерывались, будто кончался один вагон, а затем начинался другой. Прошло несколько секунд и все исчезло, только кормовые габаритные огни сверкали в темноте, быстро уменьшаясь в размерах.

   Алексей вздохнул. Зеленые треугольники на радаре дружно плыли к нему. Ребята спешили к своему товарищу, чтобы эскортировать его к Центру. Все они остались еще на полсмены, делая свою опасную и очень нервную работу вместо отдыха в уютных каютах. Сердце пилота все еще бешено колотилось. Он рассеянно потянулся к полу и достал новую бутыль. Слегка дрожащие руки отвинтили крышку и освободили соску. Внезапно Алексей замер, критически осмотрел емкость, покрутил ее между ладоней и поставил обратно в ящик.

   Cynical_joker (Андрей Ченцов).

                                             05

                                            65

  До старта оставались считанные минуты. 'Зевс' замер перед прыжком, притушив все бортовые огни и поддерживая дюзы едва теплыми. Отчалил заправочный танкер, ЦУП уже проверил и перепроверил все системы корабля, двигатели выведены на прогревочный режим и ориентированы по магнитным полям планеты. Три рейдовых клинера несколько раз прошлись вдоль разгонной траектории, отловили весь мыслимый и немыслимый орбитальный мусор, и теперь не знали, чем заняться, беспокойно поводя радарами, словно преданные сторожевые псы ушами. Где-то в отдалении фоном переговаривались диспетчера. Хьюстон вроде бы давал добро, Плесецк пока медлил. Аквамарин Тихого океана тепло светил в обзорные экраны, даря напоследок любовь и напутствие покидающим его навсегда людям. Хотелось бы верить, что не навсегда...

   Михаил Рапопорт, командир 1-й межзвездной, не ощущал грусти. Волнение, гигантская ответственность, счастье - да, этого было в достатке. Но не грусть. У людей, родившихся на Марсе, восприятие дома и родины совсем иное. Коренным землянам этого не понять - тяжелая гравитация и мощная биосфера делают их слишком зависимыми от терпкой, ностальгической потребности в неподвижном доме, сочной, густой траве под ногами, запахе прелых осенних листьев, соленых брызг моря и главное - жгучем, всепроникающем солнце. Да, они ближе к природе - но это их природа, их сырой и горячий мир. Вот поэтому к Проксиме Центавра летели только марсиане. И он, привыкший к искусственному освещению купольных блоков и ледяным бурям южного полушария красной планеты, был их командиром.

   Так где же его родина? Неужели же бесконечные коридоры и тоннели Красногорска - первого города на Марсе? Или покрытые графеновыми коврами пандусы линейных лайнеров, пилотированию которых он отдал половину сознательной жизни? Он давно перестал считать миллиарды километров, накрученные в рейсах Марс-Луна-Земля. Никаких сожалений нет, он дитя Космоса - но это не его родина. Михаил задумался... Резкие, волевые черты его загорелого лица разгладились, из взгляда ушла пронзительная сосредоточенность. Та фотография... Старомодная, на выцветшей бумаге, пусть даже и покрытой крепленым пластиком. С едва различимой подписью чернилами - подумать только, чернилами! От руки было мелко и старательно выведено по-русски - 'Марсианский чемпионат-2061. Финал'. Лицо мальчика, лет десяти, с горящими восторженными глазами, устремленными куда-то вперед, совершенно не замечающего направленного на него объектива. Что-то необычайно важное происходит там, за кадром, что-то ослепительно радостное - потому что мальчишка вот-вот взорвется победным криком, и вскинет руки вверх, как и тысячи других зрителей, сидящих рядом. Лицо обычного марсианского мальчишки - советского мальчишки с Марса, счастливым случаем попавшего на финальный матч суперкубка по хоккею. Его лицо.

   В салоне лунного парома было тесно и шумно. Почти семь сотен пассажиров заполнили все три яруса пузатого корабля, так похожего на гигантского синего кита. Болельщики всех цветов и национальностей галдели каждый на своем языке, создавая плотное интернациональное марево из слов и восклицаний. Конечно, чаще других можно было услышать английскую и русскую речь, но китайцы и испаноговорящие тоже старались вовсю. А вот Мишке не повезло - отец умудрился купить ему билет прямо во французский сектор, и теперь десятилетний мальчишка грозно хмурился в окружении десятков маек с кленовыми листьями. Канадцы посмеивались над ним, что-то лопотали по-французски, шутливо грозили ему пальцем. Мишка молча посасывал через соломинку кока-колу и всё сильнее насупливал на лоб бейсболку с золотым логотипом СССР - ну и пусть ржут, мы всё равно выиграем. Через проход в соседнем кресле дремал старенький уже дед, в кожаной жилетке, каком-то древнем шерстяном свитере и потертых джинсах. Несмотря на возраст, шевелюра у деда была густая и крепкая, коротко стриженный седой ёжик не давал залысинам ни единого шанса. Дед кемарил, уронив голову на грудь, продолжая даже во сне удерживать руками лямки старого нано-керамического рюкзака - наверное, боялся упустить в невесомости. За кого болел пожилой пассажир, было совершенно непонятно - ни футболки, ни шарфа с опознавательной символикой Мишка на нем не заметил. А может, он вообще японец - широкие скулы и азиатский разрез прикрытых глаз наводили на такую мысль. В конце концов, иногда на финал чемпионата мира по хоккею летают и японцы!

   Мишка прислушался к оживленному спору группы фанатов, сидевших через пару рядов впереди. Беседовали на молодежном сленге, по-английски, но иногда проскальзывали и русские фразы - значит, наши там тоже были.

   - Я тебе говорю, в первом периоде 'медведи' будут играть от обороны, вот увидишь! А потом постепенно возьмут инициативу в свои руки и додавят к концу третьего!

   - Ну, может быть, в первом они и станут защищаться, но дальше уже не оправятся - 'листья' их просто закатают, там такие экзо-скелеты, у русских шансов нет!

   - Причем тут экзо-скелеты? Канадцы никогда не умели держать темп в колониальных матчах, и на этот раз выдохнутся! Спорим на сто баксов?

   - Ставлю триста, что во втором периоде 'листья' будут вести 4:2!

   - Принимаю, черт с тобой... Только как я тебя найду потом, хе-хе, после вашего разгрома?

   - Не проблема, меняемся айпи-картами! Эй, кто еще хочет сыграть? Билли будет букмекером, согласен?

   - Эй, возьмите и меня, ставлю сто, что русские в третьем периоде сравняют счет, и будет дополнительное время! Рэд мэшин форева!

   - Принято, сто долларов... А вы куда, струсили?

   - Да ну вас с вашими ставками, мы просто поболеть приехали...

   - Да не будет добавочного времени! Русские сольются после второго, я думаю, итоговый счет будет 5:3 или даже 5:2 в пользу 'листьев'.

   - Хо-хо-хо, и кто это говорит, Говард? Не ты ли, дружище, мне проспорил в прошлогоднем Сиднее пятьсот зеленых?

   - Это было в прошлом году, Роб! В этом у ваших нет Словцова, Кошкина и Симоняна - с кем вы будете играть, а?

   - Есть Никольский, есть Ким, да вообще команда зверская, молодые парни - порвут ваших 'профессионалов'! Брэдли хромает на оба колена, Джонсон стар, как Санта-Клаус, а вратарь у вас вообще грек! Не смеши меня.

   - Молодо-зелено, в этом году кубок наш! Гудбай, СССР! Водка-матрешка-перестройка!

   - Спи спокойно, Ванкувер! Я смотрю, уже боитесь!

   - Хахаха!

   Споры были горячие, но без настоящей агрессии. Как-то незаметно и без сожаления миновали времена мрачного разобщения народов и стран, времена безумных оголтелых фанатов и кровавых разборок на стадионах. Как однажды сказал ему отец - 'Мишка, ты просто не представляешь, в какое счастливое время живешь! Эх, пацан!...'. Мишка ничего не понял из этих слов, но часто останавливал взгляд на отцовском экзо-протезе - ему оторвало правую руку, когда он воевал в Корпусе мира. Отец не любил рассказывать про эти времена, но от матери Мишка знал: всё случилось при Урумчи, в синцзянско-пакистанском конфликте, лет за 15 до его рождения. Папа резко мрачнел при упоминании Пакистана, и его всегда смешливые карие глаза становились черными и холодными.