Иван Антонович попытался отвлечься, но мысли снова вернулись — будущая «колиивщина» страшила не на шутку.
«Вся вольница и восставшие крестьяне — запорожцы и гайдамаки — огнем и мечом пройдут по правобережной Украине, а за ними двинутся русские войска, соблюдая условия «раздела». И дойдя до Ровно, остановятся как вкопанные — дальше до Луцка и на Брест будет «Гетманщина», новое «псевдо-государство» гайдамаков и казаков из сечи. Бурлить этот котел будет долго — на первых порах нужно не дать австрийцам его раздавить, но потом самим утихомирить. И создать что-нибудь по европейски приемлемое. Типа «Галицийского королевства» времен князя Даниила Романовича, в котором иметь сильные позиции и влияние.
Всех активных повстанцев выслать в Сибирь на вечное поселение, туда же отправить недовольных «разделом» — места за Уральским хребтом обширные, двести тысяч человек там как песчинки пропадут. Расселить только надо мелкими группками, тщательно перемешивая. И взять в правило — как только националист появится, или кто о Речи Посполитой вспомнит — в Сибирь прямиком, пока ситуация иная не наступит. Но тогда внуки ее решать будут, а скорее правнуки.
Когда немцы основательно полякам мозги отформатируют, вот тогда мы явимся освободителями — и появится новый «буфер». Так что много времени пройдет, столетие, не меньше!»
Иван Антонович отвлекся от мыслей, вспомнив как удачно «отжал» у прусского короля Фридриха большую часть Восточной Пруссии с Кенигсбергом и Мемелем, прихватив маленький кусочек Померании. Сплошная манипуляция, перемешанная намеками, угрозами, наличием русских казаков и войск в Польше. Да еще приправленная обещаниями и посулами, а также военного союза, подкрепленного свадебным пиром. И как здоровенный шмат сала вместо вишенки на торте — вся польская Померания, плюс те земли, где есть «диссиденты», говорящие на немецком языке.
Затем датчане отдали выпрошенный у них в качестве приданного остров Борнхольм. А там давления не выдержала Екатерина Алексеевна — умная женщина сообразила, почему он так милостив к ней, и приняла покровительство России. Протекторат, если говорить откровенно, причем обставленный такими условиями, что вырваться из-под опеки будет невозможно. Зато ее сын Павел теперь встал последним в очередь на императорскую корону, и можно быть уверенными, что она до него не дойдет ни при каком из раскладов, об этом он уже сам позаботился. Зато «резервный» шведский монарх имеется — мало ли случайности могут быть?!
«С немцами все просто — они веками привыкли ощущать себя баварцами, саксонцами, пруссаками и прочими ганноверцами. А посему российское подданство восприняли совершенно спокойно, служить империи будут верно — как остзейские немцы, потомки псов-рыцарей, сменившие шведских королей на русских царей.
Так что наличие русской Германии восприняли спокойно, даже венцы в истерике не забились. А зря — это есть шлюз, в который мы начнем качать из германских земель всех тех, в ком нуждается Россия. И опора, которая никогда не даст возможность Пруссии объединить населенные немцами земли «железом и кровью».
Наоборот — дальнейшее существование Священной Римской империи в наших долгосрочных интересах. Следовательно, нужно сделать Россию привлекательной, а для этого помимо всего есть две вещи — колонизация на восток и университеты. В Кенигсберге уже два века существует такой, и там философ Иммануил Кант.
Враждебно настроенный к нам. Тайная экспедиция надзор установила, и фразу сказанную записали — «русские наши главные враги». Ой, как нехорошо, разубеждать придется. Остзейские бароны уже три раза челобитные отправляли, с просьбой восстановить Дерптский университет, прикрытый Петром Великим. Исправим ошибку — и ректором туда отправим Канта. В академики определим, просторы покажем, пусть проникнется — так потихоньку изменит свое мнение.
Перспективы еще есть?
А как же!
Выкупить у шведов их клочок Померании со Штральзундом, кроме убытков она им ничего не дает. И Ольденбург — но пока не представляю, как выцарапать это герцогство у датчан. Но будем думать на эту тему. А заодно прихватим Катин Йевер — тут есть хорошие возможности договориться.
Почему люди такие злые и недальновидные?!
Миних требовал ее смерти, я все взвесил, и риски, и выгоды, не стал торопить события — и получил Голштинию почти даром. Так что Павла вернут в Петербург, представлю ему тех же учителей, что и братьям. И плевать, что он от Салтыкова — если цинично посмотреть, то все равно он нам родственником приходится. Тем более, мой папаша в Холмогорах со служанками весело развлекался — у меня добавилось аж пять единокровных братьев и сестер. Ублюдки? Не стоит так считать — они все вместе сдружились за эти годы и будут верны. А моя задача дать им всем образование, дворянство и пристроить — родственная кровь не водица!»
Иван Антонович вздохнул, посмотрел на округлившийся животик Марии Васильевны, что прикорнула на диванчике, и уселся в кресло, пододвинув лежащие на столе бумаги…
Глава 4
Гродно
Государственный преступник
Алексей Орлов
после полудня 20 октября 1765 года
— А ты знаешь, паря, я ведь есть чудом спасшийся государь ампиратор Петр Федорович!
Алексей Григорьевич, набравший в рот вонючего пойла, от сказанных казаком слов поперхнулся. И выплюнул все в лицо собутыльника. Видимо, полученные от шляхтичей побои оказали воздействие на его разум и он гневно выкрикнул:
— Азм есть царь! Я невинно убиенный государь-император Петр Федорович! Собственными руками его удавил за шейку! А ты, бродяга похотливый, самозванец!
— От самозванца слышу!
Глаза казака налились кровью. Оба претендента на императорский престол схватили кружки и дружно плеснули из них в лицо оппонента. От попадания жгучей жидкости на едва зажившие рубцы и без того изуродованного лица, Алехан озверел. И рыкнул во всю мощь легких, перекрыв царящий в корчме гвалт:
— Удавлю! Бей поганцев!
Однако направленный в лицо казака удар не достиг цели. Детинушка оказался ушлый, и в кулачных поединках знал толк. Самозванец уклонился от богатырской «распалины», и сам врезал Алехану по уцелевшему глазу. От боли Орлов заорал, а потом впал в безумную ярость, ведь мог лишиться возможности видеть. Он сграбастал казака за бороду, дернув на себя с ужасающей силой, распластав «Петра Федоровича» на столе. И навалился сверху, орудуя кулаками.
— Бей поганцев!
— Пся крев!
— Курва мац!
От сильного удара Алехан свалился на пол, и чудом закатился под стол. А вокруг закипели настоящие страсти — разгульный народец в захудалой корчме, видимо устал страдать похмельем. Так что яростный рык Орлова был услышан и правильно воспринят — поганцев следовало бить, причем нещадно, не жалея сил.
А так как народец тут был лихой, ко многим из которых лучше не поворачиваться спиной, а от всех прятать содержимое карманов, то не любящий законы. Совершенно к ним наплевательски относящийся, без всякого должного почтения. А потому призыв воспринял буквально — бей соседа сразу, иначе он успеет ударить тебя.
И началось!
И завертелось…
Алехан участия в развернувшийся баталии не принимал. Резонно рассудил бывший граф и генерал-майор, что ничем хорошим она для него не закончится. Слишком часто за последний год, его, признанного когда то в гвардии силача, били все кому не лень, спасало только оружие — шпагой Орлов владел мастерски.
Вот только сейчас оружие никто не применял, обходились всем что под руки попадало. По воздуху летали кувшины и блюда, находя неразумные головы — от ударов глиняные черепки разлетались по всему залу, подобно осколкам бомб. В ход пошли тяжелые табуретки и лавки, громкие крики стали прерываться болезными стонами и отчаянными хрипами. Последние Алехану сильно не понравились.
Он воевал с пруссаками, и ему часто доводилось слышать на поле боя, как хрипят умирающие. Особенно, когда пытаются вздохнуть в последний раз уходящей жизни.
— Шолом…
Голос пройдохи-шинкаря визгливо взлетел к прокопченному потолку и замер на высокой ноте — видимо хозяина кто-то прирезал за то отвратительное пойло, что тот выдавал за венгерское. Теперь не сможет дальше привычный гешефт делать — кто-то со старым евреем рассчитался острой сталью, а не серебром монеты.
