чай. В худшем случае бранится, что князь задерживается. Видишь? У Гамулецкого темно. Пара свечей, и все…
Полковник рассуждал здраво. Если правое крыло здания, где сегодня давали концерт Филармонического общества, светилось огнями и из распахнутых окон над проспектом неслось грозное начало 9‑й симфонии Бетховена, то третий этаж левого крыла, отведенный под «Храм очарования», был мрачен и тих — мрачней и тише книжной лавки у входа, закрытой на ночь.
— Бетховен? Это хорошо, — буркнул Волмонтович, поигрывая тростью.
Свет ближайшего фонаря отражался в черных окулярах князя, делая его похожим на филина — хищника, в голодную зиму способного управиться даже с лисицей.
— Случись лишний шум, никому не будет дела. Надеюсь, мы успеем до «Оды к радости». [42] Не хотелось бы портить финал…
И князь спел с мрачной угрозой:
— Обнимитесь, миллионы!
Слейтесь в радости одной!..
Сейчас Волмонтович был такой, как всегда, и даже хуже, потому что злой до чрезвычайности. Бледные щеки горели красными пятнами — хоть прикуривай! Голос, дивный баритон, то и дело срывался в неприятную, нутряную хрипотцу. Торвен подумал, что князь стал похож на обычного человека — и слава богу. Зато два часа назад, когда Волмонтович, весь буря и натиск, ворвался в комнату, где кипел диспут на тему «Как спасать упрямого поляка?» — и с порога, ударив себя кулаком в грудь, закричал:
— Я болван, панове! Я — курвин сын, холера мне в печенку…
О, Зануда понял, что прожил жизнь не зря.
— Бейте меня, панове! Плюйте в глаза! Только выслушайте…
Диспут о мерах по спасению прервался сам собой. Обычно молчаливый, на этот раз Волмонтович разразился целым монологом. Всем остальным волей-неволей досталась роль слушателей. Если бы руководство Технологического института узнало, что за заседание проводит в гостином доме Общество по распространению естествознания, собрав под одной крышей двух датчан, поляка, француза и китаянку…
Рота жандармов уже ждала бы у подъезда.
Князь не скрыл ничего. Париж, отель Ламбер, поручение «короля де‑факто» — Эрстед молчал, темный, как ночь, ни словом не упрекнув друга. Заговор, борьба за свободу Польши, рассылка агентов — Торвен налил себе еще стакан чаю, понимая, что молодость, проведенная в чужом мундире, вернулась и, похоже, выйдет боком. Смерть тирану, Божья кара, молния, ждущая в «Храме очарования», — кусал губы Огюст Шевалье, не зная, встать горой за питерских «Друзей Народа» или обойтись без лишних баррикад.
Вражья Молодица, умопомрачение, ангел с валторной — неизвестно, что поняла из рассказа князя Пин‑эр, но китаянка подошла к Волмонтовичу и обняла его, как брата по несчастью.
— Магниты! — задумчиво сказал Эрстед. Во взгляде его разгорелось пламя научного интереса. — Проводник, помещенный в поле действия сильного магнита… Нет, не проводник, а «лейденская банка»! Утечка заряда, вращательный момент, ускорение флюида… Любопытный эффект, господа! Это революция не только в физике, но и в месмеризме! Я непременно должен отписать об этом брату…
Он вздохнул и поправился:
— Если, конечно, останусь в живых.
— Обратиться к властям? — предложил Торвен, морщась от собственной добропорядочности. — Сообщить о заговоре? О подготовке покушения на государя? Пусть примут меры…
Эрстед покачал головой:
— Нельзя. Князь пойдет на виселицу первым, как эмиссар Чарторыйского. В крайнем случае, учитывая чистосердечное раскаяние, его отправят на каторгу в какой-нибудь Зерентуй. Я потащусь рядом, звеня кандалами. Взрывчатки мне не простят. Сволочь Гамулецкий!.. горное дело, веселые фокусы… Ни один следователь не поверит, что я не знал истинной цели эксперимента. Если сильно повезет, меня вышлют из России под конвоем. А в Данию, на имя нашего доброго Фредерика VI, уйдет депеша, где Андерса Эрстеда окончательно оформят как главное пугало Европы. В Англии взорвал броненосец, в России чуть не взорвал императора…
— Беру свои слова назад, — согласился Зануда. — По этапу пойдем все. Шевалье припомнят его революционные подвиги в Париже. Пин‑эр сделают агентом китайской разведки. Ваш покорный слуга, вне сомнений, — матерый датский шпион. Или, учитывая хромоту, сам гере Дьявол. Полковник, у вас есть идеи получше?
— Да, — лицо Эрстеда еще оставалось лицом ученого, занятого проблемой магнитов. Но из глаз, как из окон подозрительного дома, уже выглядывал старый приятель: Андерс-Вали-Напролом. — Надо сорвать покушение. И как можно быстрее покинуть пределы Российской империи. Господа, собирайтесь! Мы едем в гости к мэтру Гамулецкому. Думаю, он заждался…
Китаянка шевельнула губами.
«…и дамы», — прочел, а скорее догадался Торвен, приноровившийся к немоте любимой супруги. По мнению дочери наставника Вэя, полковник категорически ошибся, заявив: «Господа, собирайтесь!» Следовало сказать так: «Господа и дамы, собирайтесь!»
Или даже поставить дам первыми.
— Лейтенант, жди здесь. Если фокусник каким‑то чудом сбежит от нас с князем, он не должен выйти из дома. Я рассчитываю на тебя. Фрекен Пин‑эр, останьтесь с ним. Мсье Шевалье, обойдите дом вокруг. Если найдете черный ход, встаньте там. Повторяю, Гамулецкий мне нужен живым.
Уже без пререканий Зануда заступил на пост.
— Для допроса, полковник? — поинтересовался он. — Пытать будем?
— Обойдемся без пыток. Я не хочу, чтобы он донес заговорщикам о нашем внеплановом визите. Надо выиграть время. Запрем старика у нас на квартире. А перед отъездом из Петербурга — выпустим. Надеюсь, друзья, никто не прячет под сюртуком пару «жилетников»?
Брать с собой пистолеты Эрстед категорически запретил. Волмонтович закатил скандал, требовал, умолял — нет, и все. Нам, сказал полковник, только пальбы на Невском не хватало. Велика баталия! — скрутить старика восьмидесяти лет…
Им повезло. В вечерней толпе гуляк, фланирующих по проспекту, Légion étrangère [43] затерялся так же безоговорочно, как песчинка — в Аравийской пустыне. Чиновники, барышни, гвардейцы, студенты, артельщики — река текла по тротуарам, без удивления огибая, без раздражения толкая недвижный островок у дома Энгельгардтов. Ближе к Казанскому мосту дремал будочник, опершись на алебарду. На миг очнувшись, он проводил смутным взором Огюста Шевалье, быстрым шагом двинувшегося в обход здания, пробормотал что‑то вроде: «Экий детина! ей‑богу, ражий детина! чтоб его батьке…» — и снова погрузился в сон.
— За мной, князь!
В холле никого не было. Служителю, с детства боявшемуся сумасшедших, повезло — он с полчаса как ушел. Иначе, вновь увидев «свихнувшегося офицера», бедняга мог и чувств лишиться. Взлетев по лестнице, Волмонтович быстрым шагом миновал опасное место под ангелом. Нет, ничего — на этот раз магниты не стали шутить с князем дурные шутки.
Следом на верхнюю площадку ступил Эрстед.
Крылатый, уставясь на полковника сверху вниз, и не подумал дудеть в валторну. Завода ему хватало на строго отмеренное время — до последнего визита гостей. С утра ангел требовал, чтобы в нем подкрутили пружину. Иначе он отказывался музицировать.
— Вперед!
