миллионов рублей, да несколько городков, три сотни селений всяческих в придачу.
— Вором рожден, и вором помрет, — глухо произнес Петр, и добавил. — Да, натура такая, зато Данилыч верный. Но два с половиной миллиона?!
— Это только ценности и те деньги, что у нас в стране находились. За два года твоя вдовушка, еще не загнувшаяся от безмерного употребления вина с водкой, которую гвардейцы на престол возвели, его всячески задабривала. Даже орденом Святой Екатерины его сына наградила — уж больно «светлейшему» бриллианты на нем понравились.
— То-то он на ее орден взирает как кот на сало, — Петр чуть не сплюнул от негодования, но сдержался. Алексей же ехидно улыбнулся и произнес с нескрываемой насмешкой:
— А еще два с половиной миллиона ефимков Меншиков в амстердамских банках упрятал и помер, не выдав их, хотя ему предлагали Березов на Холмогоры поменять. Но вот сынок оказался хлипче, и деньги в казну отдал — их на всякие праздники и увеселения тут же пустили, и тупо потратили к вящей радости царицы. А сейчас, как мне помнится, у твоего Данилыча всего на счетах полтора миллиона, а такие деньги грех упускать.
— Да верю я тебе, верю. Про девку эту никто знать не мог, даже она сама. Да и сам мне сказал о том со слезами — не меня, тебя испугался! Вот так-то, теперь для меня все ясно. А кто правил то после?! И что сделали…
— Это уже не важно — но твои потомки все загадили, и дела твои тоже. Да и по большому счету они к нам, к потомкам бояр Романовых никакого отношения уже не имели — недаром в «Готском альманахе» именовали династией Гольштейн-Готторпских. Сплошь немцы, жены чередой принцессы, а цари с погаными каплями русской крови. Причем Салтыковской, если принять любовника гулящей немецкой принцессы, которой ублюдка для трона сделали. Царя «законного», блин!
Петр сидел с округлившимися глазами, потом выдал свой знаменитый «боцманский загиб». Теперь глаза по медному пятаку получились и у Алексея, который поразился изложением нетривиального «морского сюжета», посвященного страданиям женского пола с низкой социальной ответственностью (как сказали бы в конце 20-го века) при ремонте такелажа после шторма и долгого плавания. И ставшими жертвами насилия со стороны изголодавшегося по женской ласке экипажа вместе с осьминогом.
— Двух соправителей быть не может, как мы с братом Иваном?
На неожиданно заданный вопрос Петра Алексей только покачал головой, взял штоф и налил стопки до краев.
— Отцарствовался ты, герр Петер. Помянем?
— Отчего же не помянуть, — Петр поднял стопку и хлопнул, как заправский моряк, одним глотком. И остался сидеть с раскрытым ртом, не в силах понять, что же он выпил. Алексей в несколько глотков выпил пряную жидкость — водка была настояна на травах, запах сивухи не ощущался.
Он уже неоднократно пробовал детище своего пытливого ума, это ведь не приснопамятный спирт «Ройял» пить — тут все местные ингредиенты и технологии к его услугам. В это время самые крепкие настойки, включая водку, которую называли «хлебным вином», не достигали и тридцати градусов. Если судить по примитивному спиртометру, который он собственноручно изготовил, припомнив «антиалкогольную кампанию».
— Ты хлебцем занюхай, герр Петер, полегчает сразу! Это ведь не местная жижа, настоящая водка — «Царевич» названа! Шестьдесят градусов, если спиртометру верить.
Петр занюхал куском хлеба, захватил несколько перьев лука, зажевал. И спросил, не скрывая интереса:
— Шестьдесят градусов, спиртометр? Это что такое?
— Крепкие настойки, водки и вино можно измерять на убойность. То, что мы выпили в сравнении с местной водкой, то же самое, что «хлебное вино» супротив пива.
— Понятно, — мотнул головой Петр и внимательно посмотрел на Алексея, произнес, не скрывая грусти:
— Понимаю, что ненавидишь. Ведь не каждому быть замученным на дыбе собственным отцом.
— Потому и царем ты быть не можешь — таков выбор. Я знаю, что будет впереди, ты нет — ибо всегда в гневе пребываешь! А он плохой советник. Не знаю, что будет — но постараюсь не допустить сделанных тобой ошибок, исправить уже сотворенное тобой, что было неправильное. Да ты сам манифест мой читал. Так что «регулярного государства» не будет — незачем в утопию прыгать двумя ногами. Твоя ошибка сделана в главном — ты желаешь превратить всех в своих рабов, полностью подвластных тебе. Но с психологией свободных людей — а такое невозможно! Потому все твое окружение насквозь проворовалось! А все созданное тобой… А, блин, скажу — за пять лет после твоей смерти, созданный великими трудами флот, сгинул!
Петр глухо выругался, налил из штофа стопку, выпил глотком — занюхал хлебом. Закурил, и помрачневшим взором уставился на Алексея. Спросил, с трудом проговаривая слова:
— Все достояние прахом пустили, воры! Ты хоть с ними справишься?! Ведь даже плахи не боятся!
— Во всеобщем масштабе с воровством не справился никто, даже Сталин, хотя сажал и расстреливал тысячами. Но с казнокрадством в крупных размерах справлюсь. Понемногу воровать будут, и осторожно — есть способы унять самых ретивых — и это отнюдь не плаха!
— Вот и делай, я хоть спокоен буду, что царство в надежных руках. Жаль, что флот…
— Через десять лет русский флаг будет трепетать на океанских ветрах, это могу обещать твердо. Да ты и сам увидишь, может и протянешь больше шести лет, если правильно поступишь.
— Убивать меня не хочешь, и зря — неужто боишься?! Соправителем не назначишь. В монастырь упрячешь?!
— Нет, ты герцогом Померании станешь! Самым натуральным, с владениями, что тебе твой союзник, король Карл шведский даст! Но это только для начала. Пройдет совсем немного времени, и королевскую корону сам на свою голову наденешь.
— Ох…
Петр выругался, оторопело глядя на Алексея, тот усмехнулся:
— Помнишь, что я тебе написал в грамоте?! Ты поклялся, что служишь России?! Или уже отказываешься от своей клятвы?! Обидно стало, что царем твой сын стал?!
Алексей прикусил губу, пристально посмотрел на Петра, тот взгляда не отводил. И неожиданно для себя взорвался:
— А я тебе скажу так — пройдет двести лет и Россия потеряет в страшной войне двадцать миллионов людей, враг дойдет до ворот Москвы! А жители Петербурга будут девятьсот дней и ночей оборонять город в полной блокаде — от голода умрет каждый второй — но град Петров они не сдадут! Ты можешь ими гордиться…
— Я не предам их! Если надо умереть — умру! Но такое нельзя допускать — ворога надо бить раньше, пока он не готов!
— Вот этим ты и займешься, согласен?! Вот и хорошо!
— Алекс
