Тот же день, позже
Московская область, Орехово-Зуево
— Девчонки тебя просветили? — улыбнулся я, сворачивая с Совхозной.
— Еще как! — фыркнул Зенков. — А Машка замучала уже! — он передразнил невесту тонким голоском: — «Ой, я тоже хочу, как Светка!»
— Пусть родит сначала, — заворчал я.
— Вот и я ей о том же! Ни в какую! «Вот Светке так можно! А мне так нельзя!» Еще и теснота эта… Снял однушку, по объявлению, а там комнатёнка — три на четыре!
— Жилищный вопрос я решу.
Зенков шумно вздохнул, бормоча:
— Ну-у… Это вообще будет… А то у Маши "период гнездования"…
Сбавив обороты, я выехал на место. Улочка, если можно так выразиться, успокаивала мирной тишиной и скромным благолепием. Домишки частного сектора выстроились в ряд, отгородившись крепкими заборами. Лишь буйные ветви яблонь выхлестывали поверх оград.
А по другую сторону вставали цеха старинной фабрики, сложенные из темного кирпича, и выглядевшие куда нарядней нынешних унылых коробок из бетона — тут вам и пилястры, и узорные арочки. Даже труба кочегарки, и та восьмигранная.
Я сдал назад, заезжая в проулок. Пошарил под сиденьем. Выудил замотанный в тряпицу «Стечкин», и молча протянул Жеке.
— Ух, ты… — обрадовался военный человек. — Совсем другое дело!
— Подстрахуешь меня. И прикроешь спину.
— Есть! — серьезно вытолкнул Зенков. — Только молча, да?
Я кивнул. Всю дорогу до Орехово-Зуево мое паранормальное нутро сосредотачивалось. А в городе я и вовсе затаился, ничем себя не выдавая, чтобы не спугнуть тантрического ламу.
«Я т-те еще устрою, ваше высокопреподобие!»
Перейдя улицу, мы воспользовались дырой в заборе — фабрика никем не охранялась. Можно спорить на что угодно — местные «частники», хозяйственные и домовитые, вынесли с выморочного производства всё, что могли — двери, рамы, стекла, нехитрую конторскую мебель… Не пропадать же добру! А на халяву и дерьма отведаешь…
— Он здесь, — негромко оповестил я Жеку, ощущая темную энергию Римпоче.
Зенков деловито передернул затвор.
В мрачном, гулком цеху холод соседствовал с сыростью, отчего по стенам расползалась чернота. На удивление широкая лестница вывела нас прямо к фабричной конторе. Разумеется, полы в коридоре были содраны, одни лишь лаги догнивали со ржавыми останцами гвоздей.
Осторожно ступая по шлаковой засыпке, я приблизился к двери, из-под которой струилось слабое тепло.
— Кивну, — шепнул я, — стреляй в замок.
— Есть.
Я собрался, раздувая в себе ожесточение, поднимая градус эмоций — и кивнул. Грохнул выстрел, вынося замок, и я, плечом толкая облупленную филенку, ворвался в загаженный кабинет.
Тсеван Римпоче, усохший и смуглый, густо заросший курчавым волосом, похожим на черный каракуль, восседал на дырявой кошме, сплетя тощие ноги в падмасане. Черные глаза, болезненно щурясь и помаргивая, уставились на меня — и навалилась чужая воля, подминая. Только я был сильнее. И злее — его высокопреподобие тоненько завизжало, корчась от боли.
— Где Аидже? — мой голос стыл в минусе.
Римпоче глядел на меня, вытаращив глаза, потрясенный и раздавленный. Ну да… Только что парил небожителем, воображая себя чуть ли не бодхисаттвой, и — здрасте! Повержен во прах…
«А, и правда, пыли сколько…»
— Ну? — мой ботинок легонько прижал немытую шею Тсевана.
— Я… буду жить? — просипел лама на чистом русском.
— Будешь, — нехорошо улыбнулся я, не уточняя, долго ли продлится обещанное житие.
— Этот дикарь… — выговорил Римпоче, задыхаясь. — Он на даче живет, у профессора какого-то… В Малаховке…
— Спасибо, — вежливо поблагодарил я — и остановил сердце ламы. Тибетец сильно вздрогнул, сникая. Сдулся будто, выпуская воздух из легких.
— Дай-ка, — потянулся я за пистолетом. — Нужно сделать контрольный выстрел — в голову. Иначе Тсеван предупредит подельников — мозг переживет хозяина на верных полчаса.
— Не переживет, — отвел мою руку Зенков.
«Стечкин» рявкнул оглушительно и звонко. Пуля вошла в лоб цвета седельной кожи, и взболтала высокоорганизованный мозг.
Тот же день, чуть раньше
ФРГ, Цвизель
Рита не могла усидеть на месте. Она обошла всю комнату в цоколе, основательно забитую разным хламом, но, увы, выход находился там же, где и вход.
К ощущению нависшей угрозы примешивалась тревога за Мишу. Ведь вчера он так и не вышел на «мыслесвязь», не пожелал ей интимного «Споки ноки!» А если с ним что-то случилось? А вдруг его…
Не думать, не думать!
Лязг засова ударил по нервам. Девушка резко обернулась, наблюдая, как по добротным каменным ступеням спускается Иржи, переодевшийся в спортивку «Адидас». В одной руке чех держал пистолет, в другой — картонную коробку.
— Бутерброды, — буркнул он, швыряя упаковку.
Настя поймала ее, а Корда, криво усмехнувшись, шагнул к лестнице.
Внезапно Петр Семенович махом вскочил, толкая чеха в прыжке. Иржи глухо охнул, вскидывая руки и валясь на пол. Мишин папа проворно ухватился за пистолет, выкручивая его из пальцев предателя.
— Больно! — взвизгнул Корда, поджимая ноги.
— Потерпишь… — пропыхтел пан директор, тыча стволом в шею чеху. — Зачем мы здесь? Чего для?
— Не знаю… — заскулил Иржи.
Дуло вдавилось сильнее.
— Ну?!
— Тот индус… — прохрипел Корда, облизывая губы и часто всхлипывая. — Он… Когда заметил, что я колеблюсь, то сказал… Сказал, что вы все — семья Михи, опасного психотеррориста и убийцы…
— Миши?! — охнула Лидия Васильевна, закрывая рот ладонью.
— Миши… Михи… Сказал… Без семьи Миха станет покладистей и… — чех с силой рванулся, скидывая Петра Семеновича.
Шарахнулся к лестнице. Поскользнулся, и упал, с размаху треснувшись головой об угол ступеньки. Мертвое тело скатилось на пол, а вытаращенный «рыбий» глаз Иржи уставился на подтекающую кровь, словно ужасаясь.
Настя побледнела впросинь, зажимая рот ладонью, Рита с Лидией Васильевной остолбенели, а Мишин папа вскочил, хватая оброненный «Вальтер».
— Держи! — передав оружие Рите, он небрежно перевернул труп, и быстро обыскал его. — Наши паспорта! Ага…
Выцепив из куртки Иржи приличную сумму в марках, Петр Семенович сунул деньги себе в карман, и вернул пистолет.
— Уходим! Настя, держи бутерброды!
— Д-держу…
Коридор был пуст и тих, лишь где-то за дверью раскатывался богатырский храп. Гарин-старший, держа «Вальтер» в опущенной руке, обернулся к Рите.
— Водить можешь?
— Да! — выдохнула девушка. — Лучше взять «Вольво».
— Соображаешь!
— Прикройте…
Рита вышла на террасу и спустилась во двор. Хотелось пригнуться — и бегом, но нельзя. Вздрагивая от напряжения, она обогнула микроавтобус, и села в легковушку. Ключ торчал в замке зажигания, как в боевике с непременным хэппи-эндом.
«А иначе нечестно!»
Мотор завелся с пол-оборота, но прогревать механизм девушка не стала. О людях надо думать, а не о машине.
Недовольно ворча, «Волво» объехал «Мерседес» — и Рита едва не просигналила, созывая Гариных. Те подбежали гуськом, и нырнули в салон.
— Трогай!
Петр Семенович, держа пистолет на коленях, напруживал плечи, но никто из «охотников» даже в окошко не выглянул. Машина неторопливо выехала за распахнутые ворота, и покатила по улице.
— В горы? — пискнула Настя, тиская коробку с бутербродами.
— Нет, — тряхнула головой водительница, крепко сжимая баранку, — границу нам не перейти.
— Корда, надо полагать… воспользовался «окном» контрабандистов… — со свекра спадал напряг, и говорил он отрывисто, — подмазал погранцов…
— Отъедем подальше! — громко, чтобы скрыть дрожь в голосе, сказала Лидия Васильевна.
— И позвоним в посольство, — заключила Рита, плавно выжимая педаль.
Глава 18
Глава 18.
Суббота, 28 января. Вечер
ФРГ, Деггендорф
Германия тоже не сочеталась с понятием простора, хоть и раскинулась куда шире чехословацких земель. Несколько часов пути — и Дунай рядом.
