— Крысолюди, — догадался Рамон.
— Хотя бы.
Капсула двигалась совершенно бесшумно. Рамон не ощущал ускорений и торможений — видимо, в стенки зашиты мощные гирокомпенсаторы.
— Универсалы, — Кадилов воздел указательный палец, — способны произвольно менять формы. День или ночь — это не играет роли. Такой метаморф может перекинуться в урса, кхана, ворона или акулу. Полная свобода действий. Их не сковывают естественные ограничители.
Рамон задумался.
— Их мало, — сказал Азарод. — Единицы.
— К счастью. — Ефимыч подтянул к себе дробовик, валявшийся на соседнем кресле. — Иначе война не прекращалась бы с наступлением рассвета.
Никита глянул на сенсорный дисплей выдвижного столика. Желтая точка капсулы уже вплотную приблизилась к Медгородку.
— Ты не ответил на вопрос, — Рамон чувствовал, что информация, которую он хочет получить, очень важна. — Какое отношение к этому имеют души? И, кстати, ты забыл о классе оборотней-проводников.
— Не забыл, — отмахнулся Ефимыч. — Просто их не всегда выделяют в самостоятельный класс. Есть мнение, что звериные проводники — это подвид знающих.
— Чушь, — хмыкнул Азарод.
Кадилов перевел взгляд с некроманта на лидера.
— Систему видишь? Во всех этих классах?
— Развитие, — догадался Рамон. — Они развиваются!
— Правильно. Соображаешь. Логично предположить, что есть вершина этой пирамиды. Некий абсолют, к которому стремятся все переверты. Помимо своей воли, разумеется.
— Ты хочешь сказать, — медленно проговорил Никита, — что метаморф — всего лишь зародыш? А что дальше?
Тяжелая ладонь Кадилова легла на плечо Рамона.
— Дальше — тварь без души. Энергетическая субстанция, способная легко преодолевать трещины, вселяться в людей и предметы, пожирать чужие души, накапливать мощь. Принимать любые формы. Как материальные, так и астральные.
— Диаблеро, — тихо произнес Рамон. — Основатели.
— Ты мыслишь ограниченно! — Ефимыч рассмеялся. — Замкнутые круги — это для любителей Блока. Ночь, знаешь ли, не всегда заканчивается аптекой. Почему основатели примкнули к Сферам и профсоюзу в Логове? Враждующие стороны объединяются, когда им страшно.
— Хватит жути нагонять, — попытался разрядить обстановку некромант.
— Ничего я не нагоняю, — спокойно возразил Кадилов. — Говорю, как есть. Все струхнули, поскольку встретились с бездушной тварью. Прозвучало мнение, что это существо непобедимо.
— Мнение? — не понял Азарод.
— Предположение, — уточнил Кадилов. — Видишь ли, никто не смог одолеть тварь в поединке. Ни в реале, ни в астрале.
— Интересно, — Рамон задумался. — У бездушных есть название?
— Есть, — ответил Ефимыч. — Вендиго.
— Что-то индейское, — блеснул эрудицией Рамон.
— Правильно. Индейцы так называли проклятого духа-людоеда. Допустим, ты практиковал каннибализм и черную магию. Или тебя укусили. Ты превращаешься в вечно голодного демона, пожирающего человечину. Сам ты будешь полупрозрачным, невероятно высоким и неуязвимым. С кожей, которую ничем не пробить.
— Что из этого вымысел? — спросил Рамон.
— Почти все, — усмехнулся ангел. — Кроме неуязвимости. Вендиго не взять ни серебром, ни рунами. Демоны пробовали сжечь его — не знаю, что из этого вышло. Зато вендиго с легкостью разделываются и с охотниками, и с демонами, и с ангелами.
— Впечатляет, — оценил Рамон.
— Еще бы, — согласился Азарод.
— Стоп. — Никиту осенило. — Так вот для чего потребовалась экспансия оборотней! Кто-то выводит вендиго? Но зачем?
— Все очень просто, — вздохнул Кадилов. — Кто-то собирается использовать вендиго в своих интересах. Изменить баланс сил. И тут всего три варианта.
— Ангелы, демоны и профсоюз? — предположил Рамон.
— В точку.
— Почему ты не учитываешь основателей?
— Это не соответствует их политике. Основатели не любят себя афишировать, вступать в затяжные войны и что-либо захватывать. Они предпочитают держаться в стороне. Не трогайте меня, я не трону вас.
Рамон покачал головой.
— Не вижу логики.
— Почему? — удивился Ефимыч.
— Почему три стороны объединились против вендиго, если кто-то их собирается использовать?
— Не использовать, — поправил Кадилов. — Договориться. Это разные вещи, Никита.
— Ладно, — Рамон нетерпеливо махнул рукой. — Все равно логики нет. Уничтожение расы оборотней не сулит вендиго ничего хорошего. Я так понимаю, чем больше перевертов, тем выше процент эволционировавших вендиго?
— Правильно понимаешь, — кивнул старик. — Но логика есть. Слышал такое слово «эскалация»?
— Допустим.
— А теперь представь… — Ефимыч наклонился вперед. Страховочные ремни натянулись. — Представь, что одна из сторон, угрожая будущему вендиго, ставит ультиматум. Сотрудничество взамен прекращения войны. Это серьезный аргумент. Чтобы увеличивать свою численность и впредь, бездушные твари пойдут на уступки. Все, что тебе нужно сделать — это убедить вендиго в том, что ты реально влияешь на события. Имеешь политический вес.
— Тогда, — добавил Азарод, — придется убедить остальных, что ты ведешь честную игру.
— Сложная задача, — согласился Кадилов.
— Но зачем? — воскликнул Рамон. — Для чего все это? Миллионы смертей в разных срезах. Я не понимаю, чего можно добиться с помощью вендиго. Поглотить все души, затащив их в свет или тьму? Обрести абсолютную власть? По-моему, у всех и так власти хватает.
— Вопрос верный, — пробормотал Кадилов. — И если ты сможешь найти ответ, то постигнешь суть этого противостояния.
Капсула остановилась.
— Медгородок, — объявил бесстрастный женский голос. Слово было произнесено на местном наречии, но коммуникатор любезно предоставил синхронный перевод.
Сегмент оболочки сдвинулся.
И Рамон увидел Полину.
* * *
Валик жил в настоящих хоромах — по советским меркам. Никита ожидал увидеть квартиру современной планировки или модифицированную до неузнаваемости малосемейку. Что-нибудь соответствующее статусу одинокого ботаника, большую часть жизни проводящего в Интернете и параллельных слоях. А вот здоровенная трехкомнатная «сталинка» никак не вписывалась в охотничьи фантазии.
— Проходи, — сказал Валик, открывая дверь. — Тапочки надень, у нас полы холодные.
Это «у нас» от Рамона не укрылось.
Аккуратно сняв ботинки и повесив на вешалку пальто, Рамон начал шарить ногами в поисках тапочек. Вот они, стоптанные социалистические символы. Серые в клеточку. Как и положено.
Квартира производила впечатление чего-то монументального, хоть и поистрепавшегося. Паркет под ногами. Круглый циферблат часов — привет из «восьмидесятых». Длиннющий коридор, упирающийся в туалет и ванную. Трехметровые потолки. Дверцы антресолей. Оленьи рога над входом в зал.
Раздался бой часов.
Старинных, ходиковых.
Эта нить времен, протянувшаяся сквозь эпохи, поразила Никиту. Казалось, переступив порог квартиры ведуна, он совершил прыжок во времени.
— Я на кухне! — крикнул Валик.
Рамон двинулся по бесконечному коридору, всматриваясь в удивительные артефакты. Тут были картины неведомых художников, стеллажи с книгами, парусник в запыленной бутылке, черно-белые портреты валиковых предков… И совершенно неуместный сноуборд, прислоненный к стене.
— Здорово тут у тебя, — сказал Никита, свернув на кухню. Сразу бросились в глаза размашистые габариты. В углу мерно гудел холодильник. Вполне современный, двухкамерный. Под окном расположилась тахта. На тахте — раскрытый ноутбук.
— Это бабушкина квартира, — пояснил Валик, переворачивая что-то на сковороде. По кухне распространился вкусный запах домашней еды — жарящихся колбасок, специй и всякой холостяцкой всячины.
Рамон поставил рюкзак на банкетку.
— Я тут принес кое-что.
Из рюкзака явилась бутылка «Джека Дэниэлса». К бутылке примкнула палка салями, нарезанные и упакованные ломтики ветчины.
Валик кивнул и полез в холодильник.
