раскричался? — Сказал я холодно, — давай еще всем шоферам растрынди, что у тебя дома твориться. А вон, скоро комбайнеры подъедут, можешь еще и им рассказать.
Кашевой будто бы проснулся ото сна. Немножко скуксился. Глянул мне за спину, на шоферов, что грелись на утреннем солнышке.
— Откуда ты знаешь Катю? — Спросил он снова, — скажи, пожалуйста.
— Вчера утром виделись, — ответил я, — и с Матвеем тоже. Стояли они на магазине. А я подъехал.
При моих словах и Кашевой и Серега Мятый, просто менялись в лицах. Мятый становился все чернее и чернее. Кашевой же удивленно раскрывал свои маленькие глаза.
— Побил ты Матвея? — Испуганно, полушепотом спросил Кашевой, — допытывался у него, где Паша⁈
— Нет, — ответил я холодно.
— А что ты ему сказал? — Кашевой испуганно бросился мне на грудь, даже схватил за грудки, — чего сказал⁈
— Да отстань ты, — взялся я за покрытые холодным потом, пухлые предплечья Ваньки, — чего кидаешься? Дам сейчас тебе по шее! Будешь знать!
Сорвав с одежды его руки, отбросил. Кашевой отшатнулся. Тяжело дыша, отступил немного назад. Встал, злобно глядя на меня и выпятив вперед пухлую свою грудь.
— Чего сцепилися как псы⁈ — Стал между нами Мятый, — чего сцепилися⁈
Я обернулся. Шоферы повскакивали с земли. С интересом глядели все они на нас с Кашевым. Гена Казачок даже шагнул к нам, но Мятый остановил его:
— Да хорошо все, мужики! — Закричал он с улыбкой, — энти так, шуткуют! Курево не поделили! Вот и бесются, как пацаны!
Озадаченные Шоферы встали ломанным кружком. Начали что-то тихо обсуждать.
— Ну вот, — сказал Кашевой, — будуть теперь перемалывать слухи.
— Что случилось? — Я с прищуром взглянул Ваньке в глаза, — чего ты подпрыгиваешь? Чего, вместо объяснений, кидаешься, как умалишенный?
— Ты чего-то Матвею сказал? — Спросил снова раскрасневшийся Кашевой, — чего-то плохое ему сказал⁈ Про Пашку⁈
— Чего? — Не понял я.
— А может, сказал ты не ему, а Катьке? Что-то сказал Катьке? Про Пашку спросил? Решил, что коль она баба, то охотнее расскажет⁈
— Не кричи, — ответил я холодно.
— Чего-то плохое ей сказал! — Уже утвердительно крикнул Кашевой, — да еще и при Матвее!
— Скажи толком, — отрезал я, — чего случилось?
— Побили Катьку, — ответил Ванька, — побили мою сестру так, что на работу сегодня не пошла. И непонятно, станет ли она вообще ходить.
— Вот паскуда, — сказал я холодно, — значит, отомстил он ей за мои слова.
— Что ты сказал⁈ Что ты ей сказал⁈ — Кричал Кашевой так, что шоферы снова взбаламутили.
Не выдержав, остальные мужики пошли к нам.
— Если будет снова на тебя прыгать, — шепнул мне Мятый, — ты его не бей. Он сам не знает, чего делает.
— Не буду, — ответил я тихо.
— Ну и хорошо, — только и сказал Серега, а сам пошел к шоферам.
Позади стал он их окрикивать, что мол, пусть не лезут. Что это просто наше с Кашевым личное дело, и мы тут сами справимся. Что ничего особенного между нами и не происходит.
— Спросил про Пашку, — ответил я, глядя на Кашевого, — и Катя захотела мне ответить. Да только Матвей на нее накричал.
Кашевой, слушая все это, затих. Стал без движения. Только и моргал он своими маленькими глазками, изумленно слушая мои слова.
— За это и побил, — выдохнул он, а потом, сел прямо там, где стоял.
Сжавшись на траве, он заплакал, стянул с головы свою кепку-пирожок. Сжал ее на лице полными короткими пальцами. Плечи его стали содрогаться от беззвучного плача.
— А чего эт Ванька? — Услышал я за спиной голос любопытного Казачка.
— А тебе какая разница, чего эт Ванька? Взрослый мужик! Хочет и ноет! — Отозвался на его слова Мятый.
— Мда, — вздохнул я и подошел к Кашевому, — ну чего ты? Слезами горю не поможешь.
Я сел рядом, отыскал и сунул в рот новый зеленый прутик. Принялся жевать, терпеливо ожидая, пока выплачется Ванька.
— Это все из-за меня, — не унимался он, — это я виноват! Кишка у меня тонка, сестру защищать! Только хожу меж ними, Серыми на цыпочках, как баба какая!
— Ну-ну, — вздохнул я, — чего ты? Скажи, как Катька?
— Не знаю, — Кашевой убрал от раскрасневшегося лица кепку, стыдливо спрятал от меня мокрые глаза, — не знаю я…
— Как эт не знаешь? — Я глянул на него строго, — ты сестру вообще видал? С чего подумал, что она битая?
— Нет, не видел, — он всхлипнул, — у нас заведено, что я Катьку вместе с Матвеем каждое утро вожу я в бригаду. Потому как моя цистерна у меня дома ночует. А когда Матвей едет один, так понятно, что поругались они с Катькой, и побил он ее.
— И давно бьет? — Спросил я.
— Да этого было дело, — вздохнул Кашевой. Но не очень часто. За год несколько раз. А с тех пор как Пашка пропал, Катьку Матвей уже трижды отделал. И вчера так, что не пошла она на работу.
— А чего вы никуда не обратились? — Глянул я на Кашевого, который уже немного успокоился, и только глотал свои сопли, — в Милицию?
— Да как же это? — Глянул он на меня жалобно, — коль уж обратишься, это ж позор на всю станицу! Отдал сестру за соседа, он ее побивает, а я даже защитить ее не могу! Потому как я рохля! — Глаза Кашевого снова заслезились, — рохля и никто больше! Боюсь я обоих Серых, что сил моих нет!
— А чего ж отдал замуж? — Спросил я понуро.
— Дак Серые ж были огого, когда приехали, — сказал я, — Пашка хоть и был немного хмурый, да вежливый. А Матвей вообще сначала был молодец молодцом. Так быстро у них с Катькой закрутилось, что мы с мамкой и оглянуться не успели! И был он хороший, постоянно цветочки ей носил. Да только после свадьбы, когда Катька к ним перешла, все тут же покатилось по-другому.
— И вы с матерью боялись ее защитить, — сказал я холодно.
— Дак, — он вздохнул, — и боялись, и не понимали. Потому как Катька клялась нам сначала, что не бьет он ее. Хотя ходила в синяках. Потом стала умолять, нас никуда не сообщать, не заявлять на Матвея. Говорила, что любит его, и что у них это только сейчас так. Только притирки. Ну и тут… — Вздохнул Пашка, — Тут все наклалось одно на другое: и моя трусость, и стыд перед соседями, и что Катька в любви Матвею клялася. Не знал я, что делать, и потому решил… Ничего не делать…
— А что он ее в последнее время бить стал? После того, как Пашка сбежал? Чего она такого сделала-то ему?
— Не знаю! Мы вообще ни с Катькой, ни с Матвеем об этом и не говорили, — с трудом сглотнул Кашевой.
Мда… Странно это было… Если так, умом подумать, то невиноватый я в том, что Матвей Катьку избил. Хотя, видать, осерчал он на то, что Катька мне стала за Серого говорить. И потому чувствовал я перед нею какую-то горькую душевную вину.
Вот зараза! И какой черт ее дернул голосок подать? Видать, знала же, что отлупят ее как Сидорову козу. А зачем-то пискнула.
— Значит так, — выдохнул я, — ты чего хочешь? Выручить свою сестру?
— Так как же ее выручить-то? — Всхлипнул Кашевой, — побить Серого? Так Катька в нем души не чает! Она за него будет, только ты ее тронь. А сама она останется терпеть. Не пойдет от него. Ведь любит же.
— Знаешь, как бывает? — Сказал я, — любит-любит и не понимает, что ей от ее же любви хуже становится. Точно как тут.
— И что? Как ее выручить-то? — Глянул на меня Кашевой жалобно.
— Смотри, что мы сделаем, — начал я, смотря задумчиво себе под ноги, — ты после работы езжай быстро за Матвеем. Скажи, что знаешь обо всем. И что хочешь поговорить с ним про Катьку.
— Дак он же меня побить может! — Испугался Кашевой, — Как только заикнусь про это, а он мне по шее!
— Катька терпит, — сказал я сурово, — и ты вытерпишь, ежели надо.
— Ну… ну хорошо, — согласился Кашевой, через пару мгновений, — давай поеду. А дальше-то что?
— А мы с Мятым, — кивнул я на Серого, — к Серым домой. Глянем на Катьку. Увезем ее. Мятый спрячет девушку покамест у меня дома. А я Матвея дождусь. А там уж как карта ляжет.
— Там мать останется, — Сказал Кашевой.
— Уговорю ее, не боись, — я кивнул, — и с ней я знаком. Неплохая женщина. Только невезучая.
— А ежели чего у вас не выйдет? — Не унимался Кашевой, — это ж караул, что может случиться!
— Либо что-то делать, — сказал я, — либо пусть Катька терпит. Так что ли? А ежели она там помирает? Ежели он так ее переломал, что девка инвалидом останется?
