произошло, просто министры стали чуть меньше печатать денег.
Так что продали нам Луизиану раньше, чем в иной истории избавился от этого актива Наполеон, продав обширные французские владения на юге Северной Америки САСШ [В РИ Франция продала Луизиану САСШ в 1803 году, за чуть большую сумму, но и чуть большую по площади].
— Вопрос об отношениях с североамериканскими колониями, пожалуй, оставим на позже, — сказал я после паузы, когда обдумывал, пора ли посвящать собравшихся в суть американских «заготовок» и планов, или же пока рано.
— Как будет угодно, Вашему Величеству. Позвольте тогда описать взаимоотношения с Австрией, не вдаваясь в подробности, — сказал Иван Иванович Неплюев, намекнув, что ряд, опять же теневых политических реалий не стоит разглашать.
Вообще, с приходом на заседание Государственного Совета Павла Петровича и Екатерины Алексеевны, атмосфера стала какой-то… менее открытой, опасливой. И дело тут, скорее всего не в Великой княгине, так как все прекрасно знают, что она уже более десяти лет под таким присмотром, что в пору сравнивать с заточением. Не станет Екатерина Алексеевна шпионить, даже при желании не получится.
Вместе с тем, присутствующие на Государственном Совете знали и несколько взбалмошный, скорее подростковый, характер Павла Петровича, который бывал не всегда сдержан. Он мог, даже не злонамеренно, но что-нибудь, да сказать или какой даме, или даже послу иной державы.
Хотел я ранее отдать мальчонку в Петровское училище, аналог Суворовского, в иной истории. Но тут встали на дыбы все, чем даже ошарашили. Я-то думал, что имеет место быть полное и безусловное подчинение, что мои исполнители смирились с участью слуг государевых. Нет! Весь Государственный Совет в едином порыве, может только при некотором сомнении Померанцева, «посоветовал» мне не отсылать цесаревича учится в бессословное училище, даже, если оно и считается престижным. Мне понятна была проблема сословности, но в Петровских училищах учились и дворяне и сыновья тех, кого можно было бы назвать российской элитой.
Пришлось и мне дать заднюю и отступить, при этом ужесточить Павлу дисциплину на домашнем обучении. Уверен, что в Петровском училище, он стал бы более понятливым и прилежный, прежде всего внутренне, так как многие его поступки из-за слабого понимания самоорганизации. И я не трублю в трубы, не бью в колокола, не рву кудрявые волосы на голове и уж точно не выкалываю последний глаз. Считаю, что серьезной проблемы с наследником нет. Уверен в правильности слов еще не рожденного Уинстона Черчилля о том, что тот, кто не был в молодости бунтарем, у того нет сердца, ну а кто не стал к старости консерватором, у того нет головы. Пусть сын пока живет во-многом эмоциями, но он умен, он поймет, в будущем, необходимость принятия и кровавых решений.
— Итак, Мария-Терезия проводит политику по вытеснению и принижению дворян, которые доброжелательно настроены по отношению к Российской империи. В газете появляются статьи, в которых говорится о том, что Россия незаконно присвоила себе Константинополь и, что удерживает балканские страны только лишь силой и угрозами. Подобное стало появляться только как полгода назад и сейчас хула на Россию только усиливается, — докладывал Иван Иванович Неплюев.
— Чем мы отвечаем? — спросил я.
— Приемами в Русском доме, подкупом иных чиновников. Однако, замечу, что подобное уже не столь привлекает венский двор, — сказал Неплюев.
— Господин министр иностранных дел! — обратился я к Никите Ивановичу Панину, требуя от него дополнений.
— Ваше Императорское Величество, Ваши Императорские Высочества, господа! Австрия подтверждает свои союзнические отношения, но австрийские дипломаты начали работу, направленную на то, чтобы заключить с нами новый союз, направленный только и исключительно на противодействие Пруссии. При этом, требую отсутствия иносказательности в документе и, в некотором роде, верховенства принятия решений за Австрией, — сказал Панин.
Оскудела земля русская хорошими дипломатами. Прежде чем назначить Панина министром иностранных дел, перебрал просто огромное количество персоналий. Не хотел я видеть рядом с собой вольнодумца, пусть и изворотливого политика, это все о Никите Ивановиче.
Между тем, те противоречия в характерах, тот контраст Неплюева и Панина дает, как мне кажется, весьма недурственный результат. Иван Неплюев — «господин Нет», Панин, «господин весьма возможно, мы обсудим». Своего рода злой-добрый полицейский.
Не подрос еще Безбородко, чтобы войти в мою компанию. Этот человек, если судить из того, что я про него знал, был весьма профессионален и мог и Шешковскому конкуренцию составить, но в будущем, точно не сейчас. Пока этот казак блестяще учится в Петербуржском университете и даже приятельствует с цесаревичем.
— Россия не будет заключать союз с одной стороной для ссоры с другой. В таком случае нам может быть даже выгоднее подружиться с Фридрихом. И я понимаю, господа, что союзные отношения с Австрией… использую такое слово, как «анахронизм». Османской империи нет. Зачем нам дружить тесным образом с Марией-Терезией? Против Польши? — размышлял я вслух.
Пусть слышат присутствующие, что именно я думаю, чтобы и они размышляли со мной в одном направлении.
— Ваше Величество! — неожиданно встрял Павел Петрович. — Но отчего нам ссорится с Австрией или с Пруссией? Аахенский договор подписан, неужто необходимо вновь развязывать войну?
— Господа, попробую ответить вашему будущему императору, — я посмотрел на сына с некоторой укоризной. Мы договаривались, что он пока только слушает, с максимально умным лицом, а после общается со мной и разъясняет все интересующие вопросы наедине. — Скажу одну фразу, которую, считаю, должен знать каждый правитель: у каждого поколения своя большая война. У нас таковая была, но она не решила тех проблем, которые довлеют над правящими домами Европы. Пруссия не совсем довольна, Австрия совсем не довольна. Франция опозорилась и была бы не прочь доказать, что еще может стать европейским гегемоном. Англия не доделала свою работу, так как французы все еще в Канаде. Но главной занозой являемся мы, так как вышли в мягкое подбрюшье Европы, в Средиземное море. Нами же контролируется Балтика. Европа боится нашей огромности.
Я сыпал в своей импровизированной речи афоризмами про огромность и союзников в лице армии и флота, за что спасибо Александру III из иной истории, который и произнес это некогда. Все сказанное скорее было для того, чтобы чиновники разбирали фразы на штампы, лозунги, усиливая и без того слаженную систему пропаганды.
— Итак, господа, моя воля по Австрии такова: начать симметричную атаку на Марию-Терезию в нашей прессе. При этом увеличить дотации Русскому дому, но он должен работать более по-византийски, с хитростью. Вот пусть пригласят петербуржский гарнизонный оркестр и те исполнят мое последнее произведение. Оно неплохое, повестку газет легко перекроет. Работают и на скандал… Я еще кое-что придумаю, — сказал я, вчитываясь в записи блокнота. Еще немало вопросов, а мы и обзор по политике не провели.
А придумал я то, чтобы дать поручения братьям Орловым похулиганить в Вене. Пусть влюбляют в себя каких дам, кутят и дуэлируют. Австрийское общество будет про них говорить, обязательно. Как бы то не было, но в этом времени лихость и безрассудство привлекает людей, особенно дам.
Дальше была нудная и пространственная аналитика о положении Пруссии. Нужное дело, пусть и так все понятно и об этом говориться практически одними и теми же словами на каждом Государственном Совете. Такие заседания в том числе и для сверки общегосударственной позиции.
А Фридрих себе не изменяет, как не изменяет он и внутреннюю политику своего государства. Прусская армия увеличивается в количестве, обучается. Вся экономика поставлена военные рельсы. Прусский король, к слову, экономику с них, этих рельс, и не снимал вовсе. Все для фронта, все для победы! Вот какой лозунг подошел бы для уже как десять лет мирно существующей Пруссии.
Интересным во всех отношениях был доклад… Григория Александровича Потемкина. Интересным с той точки зрения, что я имею возможность самолично убедиться в незаурядном уме и изворотливости молодого мужчины, который в иной истории занимал весьма высокое положение, по мнению немалого количества исследователей, не зря. Так же мой интерес подпитывался тем, что я хотел увидеть реакцию Екатерины на появление этого статного гвардейца.
И реакция эта… даже и не знаю: понравилась, или же разочаровала, если я рассчитывал на шквал эмоций. Катя не увлеклась Потемкиным, лишь мазнула взглядом по гвардейцу на докладе в Государственном Совете, и все, ничего более. Мимолетный интерес Катерины, скорее всего, вызвал сам факт
