Массивная, костяная, обмотанная полосками кожи.
Меч отлетел и воткнулся в деревянный настил лежанки в паре сантиметров от моего бока.
Кто-то коротко вскрикнул. Я поднял глаза.
Второй воин корчился на полу, захлёбываясь кровью. А два парня, такие же темноволосые, в похожих кожаных доспехах, помогали ему побыстрее залезть в лодку к Харону.
Прямо-таки пихали его туда — один копьём, а второй мечом.
А вот Майа кричать перестала. Она смотрела на парней с такой ясной улыбкой, как будто они сейчас старушку через дорогу переводили. И как только воин на полу перестал дёргать ногами, кинулась к пришельцам с объятьями:
— Сыночки мои! — Она повисла на шее у того, что был выше и плечистее. — Ойгон! Темир! — Обняла второго. — Я думала — погибли! Сгинули! А где отец? Где Кай?
— Отец до последнего защищал правителя Юри, — пояснил старший Ойгон. — Или погиб с ним, или ушёл за пылающий перевал вместе с Эргеном. Кай был возле отца. Если боги спасли младшего — тоже уцелел. И мы следом пойдём. На перевал. Прощаться пришли.
— Живы, жи-вы! — нараспев повторяла Майа, всплёскивая руками.
— А это у тебя кто? — спросил старший, Ойгон, кивая на меня.
Он наклонился к нарам, на которых я лежал, выдернул меч. Попробовал рассмотреть, хорошее ли досталось оружие, но не сумел — в аиле вдруг резко стало темно.
«Так быстро темнеет только в горах! — осенило меня. — Рядом горы!»
— Не спрашивай его, сынок, — сказала Майа и захлопотала, разжигая очаг. — Он потерял душу. Не говорит по-нашему, только бормочет что-то своё. Шаманка сказала — с нижними духами беседы ведёт.
Майа оглянулась, ища подтверждения у старухи, но той в аиле уже не было.
У меня глаза округлились, как хитро бабка слиняла. Была — и нету, как испарилась. Вот же шустрая!
И бритый предатель тоже удрал под шумок.
— А если он враг нам? — спросил Ойгон, вглядываясь в моё лицо.
— Кама сказала, что на нём нет крови воинов нашего рода, — отозвалась Майа. — Может, он из волков или из воинов горных племён?
— Или слишком мал, чтобы убивать! — отрезал Ойгон.
Огонь света добавил немного. Ойгон поднёс к очагу меч, поцокал языком, оценивая качество стали.
Синеватая, чистая, она казалась здесь странной. Шалаш из дерьма и палок, и вдруг — такое оружие. Совсем режиссёры книжек по истории не читают.
— Смотри-ка, — сказал старший брат младшему, водя пальцем по навершию меча. — Видишь знак змеи? Злой меч, магами закалён. Придётся нижнему богу белок послать в дар, чтобы откупить.
Темир оценил его трофей, вздохнул с завистью — меч второго воина оказался похуже.
Ойгон кивнул брату на тела воинов, и они за ноги потащили убитых на улицу.
Послышался тихий разговор: сплошь низкие мужские голоса, и я догадался, что парни вернулись не одни, а с отрядом. И перерезали тех, кто пришёл сюда махать мечами да распоряжаться.
— Чего натворили-то, гуси безголовые! — раздался в дверях грозный голос шаманки. — Вы-то уйдёте за перевал, а воины терия Вердена снова вернутся в деревню! Вырежут в отместку детей и женщин! Уносите трупы, бросьте в ущелье! Кровь засыпайте песком, чтобы никто не знал, где они сгинули!
Она вошла в аил с кожаным мешком и стала сыпать на пол песок.
Майа захлопотала, собирая детям припасы в дорогу. Под нарами нашлись, завешанные шкурами сундуки. В них — сухая колбаса, мешочки с чем-то сыпучим.
Я сглотнул слюну: теперь мне ещё и есть захотелось. Да проснусь я уже или нет!
Зажмурился, потряс головой и… застонал от боли. Я всё время забывал, что лежу раненый и двигаться мне никак.
Выругался сквозь зубы. Шёпотом, чтобы «не привлекать внимания санитаров».
Особенно сильно болела грудь: слева, там, где должно бы быть сердце. Но его стук я слышал в ушах, если сильно дёргался — значит, по рёбрам прошло. Осколок? Ещё оттуда? До сна?
Ойгон тоже вернулся в аил. Теперь он отнимал у матери припасы и снова совал в сундук, приговаривая:
— Всё у нас есть, мама. А чего нету — охотой добудем. Сумеем найти путь через перевал — вернёмся за вами. Если что — уходите в горы, прячьтесь там. Сурлан уводит своих. И Байсур.
— Я останусь в деревне, — отрезала Майа. — Ему нужен уход. — Она кивнула на меня.
— Зачем тебе одержимый? — нахмурился Ойгон.
— Он не одержимый! — пристыдила брата шаманка. — Говорящие с духами нижнего мира всегда могут вернуться в мир средний.
— Найманы терия Вердена не верят, что душа может покинуть владения нижнего бога. — Ойгон увязывал в мешок немногие вещи, что согласился принять у матери. — Если кто-то из воинов теряет свой разум — он теряет и жизнь. Найманы вернутся и убьют его. Они даже своих раненых добивают, если нет надежды снова поставить их в строй.
— Не убьют. — Шаманка разогнулась, высыпав весь песок. — Крови вы сегодня пролили довольно для большого камлания. Нижний бог сыт. Ночью я сама пойду за его душой в нижний мир. От ран он уже не умрёт, и духи его сегодня меньше мучают. Смотри, как глядит? Будто уже узнаёт нас, людей. Отличает от слуг нижнего бога.
— А что за раны на нём?
— От меча и когтей, словно дикие барсы терзали тело.
— Барс не будет рвать человека когтями, — покачал головой Темир.
Но Ойгон не стал спорить с шаманкой. Он снял со стены кожу, покрытую рисунками кошек и непонятными значками. Подошёл ко мне.
— Если хочешь уцелеть — смотри сюда, — сказал он, тыча мне в лицо эту кожу. — Вот наша кость* — Белый Барс. Для чужих — ты теперь Кай, мой младший брат, что за перевал ушёл. Кай из рода Белого Барса, красная кость, запомнил?
Я кивнул против воли.
— Видишь? — сказала Майа. — Не такой уж он одержимый! Духи уже отпускают его!
— Ну ещё бы я был здесь сумасшедший! — вырвалось у меня. — Кина бы не было!
Ойгон отшатнулся и выхватил меч.
* * *
*Кость — здесь обозначает род.
Изумление Ойгона было велико, но всё-таки меньше моего собственного. Ведь я не узнал своего голоса.
Это не я говорил сейчас,
