если он полагал, что Босвелл безучастно ожидал его возвращения, то глубоко заблуждался: в такие моменты Босвелл обычно устраивался поудобнее и погружался в размышления, повторяя какой-нибудь священный стих или заклинание, а то и напевал вполголоса одну из песен, которых летописцы знали великое множество.
Однако на этот раз Триффан вернулся почти сразу. В глазах его стоял ужас.
— Вокруг ни одной живой души. Ни одного крота. Так что с этой стороны нам ничего не грозит. На поляне одни только кролики. Но там есть нечто ужасное, Босвелл. Ты лучше ступай и сам погляди.
Триффан повел Босвелла к пологому, заросшему густым кустарником спуску на поляну. Здесь запах ощущался явственнее, хотя и немногим сильнее. Это был застарелый зловещий смрад. Прямо перед собой они увидели два деревянных столба с натянутой между ними колючей проволокой. Оттуда-то и исходил донесенный до них порывом ветра высокий жалобный звук. Ветер яростно раскачивал проволоку, гудел и звенел, набирая силу, исторгая из железа то ли стон, то ли вой, то ли вопль отчаяния. Этот звук заставлял насторожиться и приготовиться к неведомой опасности.
Но самым страшным оказалось даже не это. Самым жутким, что так испугало Триффана и заставило его поспешно вернуться назад к Босвеллу, было зрелище, представшее перед ними: на среднем ряду проволоки, задними ногами едва касаясь травы, раскачивались на ветру тела двух кротов. Сквозь высохшую кожу с остатками меха торчали выбеленные непогодой кости; коготки передних лап в предсмертной судороге были обращены кверху — словно кроты все еще старались дотянуться до проволоки, на которую их прицепили, продев ее сквозь их носы.
Сильный ветер раскачивал их, создавая чудовищную иллюзию, будто они все еще живые. Надрывный его вой, казалось, доносил отголоски их предсмертных стонов.
Не произнеся ни слова, Босвелл медленно прошел вдоль проволоки, внимательно осмотрел тела и молча указал на судорожно задранные вверх, к проволоке, передние лапы, словно бы тянущиеся... но так и не дотянувшиеся...
— Они еще были живы, когда их повесили здесь, — наконец тихо проговорил он.
Потом Босвелл надолго замолчал, а когда обернулся, Триффан увидел, что его глаза полны слез. За ним висели кроты, дальше плавно возносился ввысь Аффингтонский Холм, а еще выше над ними нависло неприветливое блекло-серое небо. У Триффана сдавило горло. Когда же через некоторое время он нашел в себе силы подойти к Босвеллу, чтобы хоть как-то успокоить потрясенного старика, тот еще раз обернулся к висевшим телам и прошептал:
— Это писцы из Священных Нор. Судя по затупившимся когтям и седому меху, они были уже в преклонном возрасте, слишком стары для жизни в современных условиях — особенно в наши трудные времена.
— Да, но каким же образом они оказались подвешены к проволоке?
Босвелл недоуменно пожал плечами:
— Я слышал, такое проделывают двуногие: они ловят животных и потом нанизывают их на проволоку. Но это обычно бывает в лесу и главным образом с воронами. Но здесь... где вокруг нет ни души... Страшно подумать, но похоже...
— Похоже на что?
— На то, что это сделал кто-то из своих.
— Кто-то из кротов? — с недоверием и ужасом переспросил Триффан.
— Думаешь, кроты на такое не способны? В наших Хрониках засвидетельствованы случаи повешения с протыканием носа.
— Кто это делал? Когда? — с дрожью в голосе воскликнул Триффан.
— В давние времена. Это был один из видов наказания. Подвешивали за нос на крючках, колючках терновника и даже на проволоке, если она свисала достаточно низко. Казнь эта столь мучительна, что лучше умереть, чем остаться в живых после такого.
Триффан прекрасно понимал, что именно имеет в виду Босвелл, ведь рыльце крота — это не просто обоняние, это и его зрение, и его слух. А значит, крот, переживший подобную казнь, становится беспомощным калекой на всю оставшуюся жизнь. Только во время смертельной схватки крот мог пустить в ход когти, чтобы вцепиться в рыльце другого крота.
— Как можно было подвергнуть подобному наказанию почтенных писцов?
— Что ж, — в раздумье произнес Босвелл. Он еще раз взглянул на тела и устремил взгляд к северным далям. — Несколько подобных случаев зафиксировано — правда, на самых северных окраинах кротовьих владений. Там, где возвышенности переходят в непроходимые болота, в которых не найдешь и червяка; там, где живут те, кто не верит в Камень.
— Кроты-чудовища, кроты-грайки? — переспросил Триффан.— Знаю, мне о них рассказывала в детстве мама. Она их называла «бескаменщики».
— Верно. Но сами они называют себя иначе.
— Как? — нетерпеливо спросил Триффан.
— Последователями Слова, — медленно произнес Босвелл и, сокрушенно глядя на подвешенных за рыльца, добавил: — Это их вид казни: так карает Слово.
Его слова ошеломили и ужаснули Триффана, ведь до сих пор все, что ему доводилось слышать о Слове, было обнадеживающим и казалось крайне соблазнительным. А тут... В этот миг ему подумалось, что он почти наверняка знает, какую именно миссию ему предстоит выполнить в будущем, и ему сделалось страшно. Он теснее прижался плечом к Босвеллу.
Будто не замечая его смятения, Босвелл продолжал свой рассказ о казни:
— Нам известно, что подобному наказанию кроты-грайки подвергали посещавших их писцов. Как это ни прискорбно, но есть сведения, что они это делают уже с давних пор. В последние несколько десятилетий, а может, и за весь последний век, ни один крот из южных Семи Систем не совершал путешествий на север. Чума свирепствовала долго, все лесное население ослабло, и у писцов было достаточно забот в собственных владениях, однако сейчас я ни в чем не уверен. Может, это несчастный случай, связанный с ураганным ветром: может, здесь все-таки замешаны двуногие. Ясно одно: это зловещее предзнаменование, и оно внушает мне большую тревогу. Какие еще беды ждут нас впереди, в Аффингтоне?
— Похоже, они висят здесь уже давно, — вымолвил наконец Триффан.
— Да. Вероятно, почти весь сезонный цикл; наверняка они здесь еще до наступления Самой Долгой Ночи.— Голос Босвелла звучал холодно и спокойно: он просто комментировал случившееся. От слез не осталось и следа. — Тела высохли на жарком солнце, — продолжал он. — Помнишь, какая стояла жара, когда мы только вышли из Данктона? Потом необычно долго держался мороз. Все это и позволило трупам так хорошо сохраниться.
— Но почему их не унесли совы?
— Писцы обладают особым даром: они внушают почтение и страх. Их боятся даже совы-охотники. Не обладай писцы такой силой, разве могли
