лист бумаги, — сразу будем признаваться или как?
— В чём признаваться-то, товарищ капитан? — сделал я попытку замылить вопрос, — вы хоть намекните, а то загадки разгадывать мне сейчас трудно.
— И почему же трудно?
— Потому что в стране траур, — сразу зашёл я с крупных козырей.
— Ты мне тут тень на плетень не наводи, — отбрехался капитан, — траур конечно трауром, но раскрытие преступлений у нас никто не отменял. Зачем подписку нарушал, что в Москве делал — давай колись уже.
— Не был я ни в какой Москве, честно-благородно сидел у себя дома, — угрюмо пошёл в отказ я.
— А вот люди тебя видели в поезде номер… (он заглянул в какой-то в блокнот) номер 36 сообщением Новокалининск-Москва не далее, чем вчера утром, что на это скажешь?
— Померещилось это вашим людям, — отговорился я, — кстати, что за люди, не подскажете?
— Не подскажу, — сурово отрезал он, — тайна следствия. И теперь согласно положению об административных правонарушениях тебе, дорогой Палыч, можно заменить меру пресечения. С подписки на содержание под стражей.
— Слушай, капитан, — пошел я в атаку, — чего вы все до меня докопались? Нет ни одного доказательства, что это я дал в рыло этому инспектору… ну кроме слов самого инспектора. Да и повреждения у него ерундовые в итоге оказались, в тот же день из больницы выписали. Палку что ли в отчет срубить надо?
— Ты это… — немного озадаченно отвечал капитан, — не борзей, Палыч, а то ведь я и ещё чего-нибудь на тебя накопать могу. Я могу, если разозлюсь.
— И ещё одно, — продолжил я, — Жменя этот должен был сегодня забрать свою заяву, на этом бы и вовсе точку на всём этом липовом деле можно было поставить.
— Ничего он не забирал, — хмуро парировал капитан, — он вообще пропал куда-то, со вчерашнего дня никто его не видел.
— Вот это новости… — задумался я, этак ведь они на меня могут и его исчезновение повесить. — Ладно, признаюсь — был я вчера в Москве, — решился я, — хоккей в Лужниках смотрел…
— Давно бы так, — удовлетворённо чиркнул что-то на своём листке капитан, — понравилось хоть матч-то?
— Да, класс, — подтвердил я, — особенно когда Мишаков с канадцем бой без правил устроили.
— Там ведь и Брежнев сидел?
— Точно, в правительственной ложе — только он ушёл в начале третьего периода. Вместе с Подгорным.
— Даааа, — задумался он, — повезло тебе, парень… ладно, за то, что честно признался, меру пресечения мы тебе так и быть, изменять не будем — гуляй пока.
— Я не договорил, — перебил его я, — в поезде этом с номером 36, в седьмом вагоне я и видел Жменю. Он тоже в Москву ехал.
Про свои видения на стадионе я уж решил помолчать, а то и в самом деле в дурку упекут.
— А обратно когда ехал, не было его рядом случайно?
— Нет, — ответил я, — на обратной дороге не видел. Наверно в Москве остался, вот и вся разгадка его пропажи.
— Я в этом не уверен, — задумчиво ответил капитан. — Ладно, иди, Палыч, — мановением руки отпустил он меня, — готовься к траурному митингу… а Жменя если увидишь, просигнализируй, лады?
— Лады, — улыбнулся я, — непременно.
Таким образом, вернулся домой я довольно быстро, как и обещал — Марина расплылась в улыбке и сказала, что газ не выключала, так что всё тёплое, садись наконец и рассказывай.
— Если про милицию, там особенно и нечего говорить — побазарили и разошлись.
— И даже за отлучку в Москву ничего не сделали?
— Договорились о нулевом варианте. Да, Жменя куда-то пропал… со вчерашнего дня его никто не видел.
— Я видела, — неожиданно сообщила Марина, — когда в окно смотрела и тебя ждала, он из своего подъезда вышел и направился куда-то к парку.
— И когда это было? — чуть не поперхнулся я, — кстати очень вкусно, грациас.
Она не попросила перевести это грациас, и так понятно было по контексту, что это, а вместо этого начала вспоминать время ухода Жмени.
— Радио у нас включено было, что ж там передавали-то… Клуб знаменитых капитанов кажется шёл… нет, закончился он уже, новости начались, зачитывали телеграммы отдельных лиц и трудовых коллективов… так что три часа с копейками натикало.
— Так, — отложил ложку в сторону я (а Марина тем временем оперативно выкатила на стол котлету с пюрешкой), — в это время меня ментовский капитан как раз про него и спрашивал… странно, никто его не видел, а ты разглядела. Ладно, отложим Жменю в сторону, ты ведь про школу наверно хотела узнать?
— Да, про неё, — согласилась она.
— А там всё просто было — со второго урока всех распустили по домам, а я перед уходом побеседовал ещё с директоршей, вот и вся история.
— И о чём ты с ней говорил?
— Да всё о том же — об этом идиотском происшествии в сортире и немного о траурном митинге.
— И что там насчёт митинга?
— Послезавтра в полдень во дворе школы он будет. Если дождь не пойдёт… а если пойдёт, то в актовом зале. Я ещё хочу там своё… ну то есть наше с Васей Дубиным изобретение задействовать…
Про изобретение она не стала меня расспрашивать, как я ожидал, а опять вернулась к инспектору.
— А ты знаешь, я этого Жменю, кажется, видела в Лужниках…
— Правда? — облился холодным потом я, но виду не показал и продолжил наворачивать котлетку. — И в каком месте?
— Он в соседнем секторе сидел, правее и чуть выше нас.
— И что, весь матч там и просидел?
— Нет, в третьем периоде его уже не было, я внимательно весь тот сектор осмотрела.
— Слушай, надоел мне этот Жменя хуже горькой редьки, — решительно ответил я, — давай лучше более приятными делами займёмся. Спасибо ещё раз, очень вкусно.
— А давай, — не стала упираться Марина, — сейчас я новое бельё постелю, сегодня в главке давали.
И следующие полтора часа мы провели в постели в разных позициях…
— Я когда-то книжку читала, — сказала Марина, когда
