Классный час - Сергей Тамбовский

— Что ж теперь будет-то, Антон Палыч? — продолжил допытываться Красногоров, — я сколько себя помню, всегда Брежнев начальником был.

— Жизнь продолжается, Ваня, — философски заметил я ему, — будем учиться так же, как и раньше.

Надо отдать ребятам должное, никто кричать «ура» не стал, и в воздух портфели тоже не кидали — собрали тетрадки с учебниками и молча вышли из класса. Остался один Вася.

— Антон Палыч, — подошёл он ко мне, — а я почти закончил этот вертолётик-то…

— Квадрокоптер, — поправил я его.

— Да, квадро…коптер, — поправился он, — в своей комнате испытывал, взлетает, висит и садится вполне исправно.

— О, — неожиданно возникла у меня шальная мысль, — а что, если использовать это дело применительно к текущим обстоятельствам?

— А это как? — озадаченно переспросил Вася.

— Я к тебе загляну после обеда, там и обсудим, — предложил я ему, — а сейчас извини, дела в учительской.

А персонал школы номер 160 уже собрался там практически в полном составе. Директорша пересчитала нас по головам и выяснила, что не хватает только физрука Фирсова.

— Семеро одного не ждут, — сказала она, — начинаем без Фирсова. Ребят всех по домам распустили?

Учителя по очереди ответили, что да, конечно.

— Незрелых высказываний не было? — продолжила допытываться та.

Никто не признался, что слышал что-то такое.

— Итак, согласно последнему распоряжению гороно завтра в школе тоже выходной день, а в среду в девять ноль ноль должно состояться траурное собрание. Если дождя не будет, то на улице, возле памятника героям (был у нас и такой, к двадцатилетию Победы открыли), а если будет плохая погода, то в актовом зале. Сначала я скажу вступительное слово, потом кто-то из учителей и желательно, чтобы ученики тоже поучаствовали. В заключение запустим гимн СССР и разойдёмся. В четверг обычный учебный день. Какие-то замечания или предложения будут?

Тут вошёл запыхавшийся физрук и приложил обе руки к груди в знак извинения, Оксана Алексеевна строго посмотрела на него, но сказать ничего не сказала.

— У меня есть маленькое предложение, — вылез я на первый план, — но озвучить я его хотел бы с глазу на глаз.

— С вами, Антон Палыч, — жёстко ответила она, — у нас отдельный разговор будет. Через полчаса в моём кабинете. А если других предложений и замечаний нет, тогда на этом всё. В школе остаюсь я и дежурный, кто у нас сегодня дежурный?

Дежурной оказалась вовремя вернувшаяся из Казахстана литераторша, она согласно кивнула головой.

— А остальные могут расходиться по домам… и я вас очень прошу воздержаться от разных политических высказываний и рассуждений, — добавила она в итоге.

Делать нечего — народ немного пообсуждал случившееся и потихоньку рассосался из учительской, осталась одна Кира Петровна да я в дальнем тёмном углу.

— Как-то всё это неожиданно, — сказала, глядя в окно, Кира, — я же его вчера только видела по телевизору, он на хоккее сидел…

— Я тоже его там видел, — похоронным голосом отозвался я, — из соседнего сектора.

— Вы на стадионе были? — тут же решила уточнить она.

— Да, знакомые билеты подарили… метрах в тридцати он от меня сидел… вместе с Косыгиным и Подгорным. Выглядел вполне бодро.

— И кто же теперь генеральным будет? — спросила она.

— Я не знаю, — пожал плечами я, — обычно тот, кто руководит похоронами, тот и становится генсеком. Давайте радио послушаем, — и я повернул рукоятку приёмника.

Там продолжался Чайковский, но уже не «Лебединое озеро», а первый концерт для фортепиано. Который Пётр Ильич посвятил пианисту Рубинштейну, но впервые исполнил его почему-то пианист Ханс фон Бюлов и не в Москве, а в Нью-Йорке. Советская власть непостижимым образом полюбила это произведение, поэтому оно звучало практически на всех торжественных концертах, и во время траурных церемоний тоже.

— Мда, похоже мы ничего тут не дождёмся, — сказал я, — этот концерт на час примерно.

Но ошибся, потому что музыку вырубили на полуслове… полузвуке точнее, после чего последовала сводка новостей.

— Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза, Президиум Верховного Совета СССР и Совет Министров СССР с глубокой скорбью извещают партию, весь советский народ, что 28 сентября 1972 года в 23 часа 30 минут скоропостижно скончался Генеральный секретарь Центрального Комитета КПСС Леонид Ильич БРЕЖНЕВ. Имя Леонида Ильича Брежнева — верного продолжателя великого ленинского дела, пламенного борца за мир и коммунизм — будет всегда жить в сердцах советских людей и всего прогрессивного человечества. Председателем комиссии по организации похорон Леонида Ильича назначен Алексей Николаевич Косыгин. В стране объявляется трехдневный траур, — сказало радио.

— Вот видите как всё просто, — продолжил я, выкручивая громкость в ноль, — Косыгин и будет генеральным… с вероятностью 99%.

Кира ничего на это не ответила, а я посмотрел на часы и проследовал в кабинет директора, полчаса практически истекли. Секретарша Оля уже ушла, так что я постучался и зашёл внутрь.

— Так что мы будем делать с тем инцидентом в сорт… в туалете то есть? — строго спросила меня Оксана Алексеевна, глядя поверх очков с толстыми диоптриями.

— А ничего наверно с ним делать не надо, — отозвался я, — Жменя сегодня должен был забрать своё заявление из мент… из милиции то есть, на этом инцидент будет исчерпан до самого дна.

— Да? — удивилась Оксана, — а у меня другие сведения.

— Какие же? — насторожился я.

— Вас вчера видели в Москве, несмотря на подписку о невыезде, поэтому сегодня вам по всей вероятности изменят меру пресечения. На содержание под стражей.

— А Жменя?

— Про него ничего нового не знаю… как же это вы, дорогой Антон Палыч, сами не помните, что подписываете?

— Совсем из головы вылетело, — признался я, — и потом, свидетели же моей отлучки нужны, не меньше двух штук — они есть у мент… у милиции то есть?

— По моим данным — да, имеются…

— Ну тогда я пошёл к Жмене. Выяснять, отчего он не выполняет нашу договорённость… ладно?

— Идите… только будьте осторожны ради всего святого, — предупредила она меня, а я остановился в дверях, вспомнив, зачем я сюда пришёл.