поесть, а потом поспать.
— Если ты мне кусочек хлеба с колбасой скормишь — буду счастлив. А если в самоваре водичка осталась — совсем прекрасно.
— Зачем бутербродами желудок портить? Я сейчас самовар поставлю, яичницу поджарю.
— Долго ждать. Пока самовар кипит, да и печка не топлена.
— А у меня эгоист есть, — усмехнулась хозяйка. — Минут пять — все готово. И яичницу на лучинках спроворю. Пошли на кухню, чтобы посуду туда-сюда не таскать.
На кухне Наталья кормила меня впервые. Ну, походные условия, обстоятельства, простительно.
Что за эгоист такой? Оказывается, в хозяйском буфете, заперт крошечный самоварчик, чашки на две. Увидел бы раньше, решил, что игрушка. Но у «эгоиста» все настоящее, только крошечное. В Новгороде, в кабинете отца, стоит самовар литра на полтора, он так и называется «кабинетным», но такого малыша ни разу не видел.
Пока хозяйка жарила яичницу на лучинках (в устье печки устанавливается два кирпича, сверху сковородка), самоварчик закипел.
— Иван Александрович, не обессудь, но черного чая тебе не дам, — строго заявила хозяйка. — Капорский заварю, иначе, весь сон собьешь, а тебе поспать нужно. Вон, до семи утра еще выспаться успеешь.
Почему немного? Сколько захочу, столько и просплю. Да я сейчас как спать завалюсь, так до завтрашнего утра не разбудить. И пусть подозреваемые в камере сидят, ждут.
— Давай, прямо со сковородки поем, зачем лишнюю посуду мыть? — предложил я, но Наталья уже снимала лопаточкой ароматную яичницу и перекладывала на тарелку.
— Со сковородки только забулдыги едят, — строго сказала Наталья, вручая мне вилку.
Как по мне — то со сковородки вкуснее. Но спорить не стал, принялся трескать.
— Кстати, а как свидание с женихом? — поинтересовался я.
Вообще-то, это тоже явилось одной из причин, отчего я не отправился в гости к исправнику. Любопытно ж, чем закончилась встреча? Когда открывал дверь, был морально готов к тому, что в спальне хозяйки окажется и Литтенбрант. А что такого? Взрослые люди, а разговоры о жениховстве и прочем, что ни-ни, так, остатки былых времен. Я бы огорчился, застав Петра Генриховича, но что бы сделал? Да ничего. Наталья Никифоровна — взрослая женщина, имеет право.
— Обидела я его, — вздохнула Наталья Никифоровна, наливая мне чай.
— Обиделся? — удивился я, забыв, что хотел откусить кусок хлеба. — Разве на тебя можно обидится?
— Ага, — подтвердила хозяйка. — Петр Генрихович пришел, начал показывать — как с зайца шкуру снимать. В сенях одного за заднюю лапу подвесил, надрез сделал, шкурку, словно чулок снял. И мне говорит — дескать, давай, второго сама освежуй. А я посмотрела на этого зайца — без шкуры, синий, меня аж передернуло всю, и говорю — мол, Петр Генрихович, как хотите, но зайцев я ваших свежевать не стану. Хотите — сами обдирайте, или кого нанимайте, но не стану. Уток-то еще ладно, ощиплю да выпотрошу, но чтобы зайцев — ни-ни.
— А он? — полюбопытствовал я.
— А что он? — хмыкнул Наталья Никифоровна. — Запыхтел весь, надулся, словно индюк, всех остальных зайцев освежевал. Сказал — как мол, дальше-то будет, если он с охоты не пять привезет, а двадцать? Я говорю –не станем же мы одними зайцами питаться? Тощие они, жилистые. Станешь есть — зубы сломаешь. Суп сварить можно, а жаркое лучше готовить из баранины или свинины. Вроде, плохого мне ничего не сказал, но чувствую — обиделся. Даже чай отказался пить, сказал — дела, мол, в селе его ждут, поедет. Обед, правда, с удовольствием съел, пришлось ему еще и твою порцию скормить — не пропадать же добру?
— Расстроилась? — пожалел я хозяйку.
— Конечно расстроилась. Корю себя — может, не стоило отказываться? Освежевала бы я этого зайца, не умерла. Но как вспомню — синий, с ушами, словно крыса большая… Бр-рр.
— Хорошо, что Петр Генрихович охотник, а не рыбак, — изрек я, вспоминая своего приятеля — заядлого рыболова. Все свободное время — и зимой, и летом, человек проводит на реке. Его уже и спасатели снимали — льдина откололась и ушла, как-то под лед провалился, но все равно, неймется. Но ловит знатно — ведрами. А вот его супруга не раз жаловалась, что задолбало ее увлечение мужа. И беспокойство — как бы чего не вышло, да и хлопоты лишние. Ему-то что — наловил, добычу принес, а жене чистить приходится. Вся квартира в рыбьей чешуе, да еще запах. Впрочем, кому-то такие запахи нравятся, а иначе как работают продавщицы в рыбных отделах?
— Никуда твой кавалер не денется, — утешил я Наталью Никифоровну. — Дураком нужно быть, чтобы такую женщину упускать. Не такое уж и принципиальное дело — кому зайцев свежевать. Сам освежует, наймет кого.
Про себя подумал — если, откажется аглицкий джентльмен от моей хозяйки, придется его на дуэль вызывать. Мне хозяйку нужно за хорошего человека замуж выдать, а Петр Генрихович, вроде, и неплохой, как мне показалось. А он, гусь-нелазский, поматросил, понимаете ли и бросил. Понятно, что стреляет он лучше меня, но это неважно. Предложу стреляться из охотничьего ружья, через платок. Как это выглядит в реальности не знаю, но попробовать можно.
— Поел? — сурово спросила хозяйка. — Если поел, спать забирайся.
— Давай, ты ко мне под бочек придешь? — предложил я, зная, что Наталья все равно откажется. Но предложить надо. Обнимашки — тоже способ снять стресс. — Прижмешься, тебе легче будет обиду пережить. А с Литтенбрантом все образуется, никуда он не денется. Вот увидишь, письмо тебе завтра пришлет.
— Давай, спать иди, времени три часа. Если к тебя лягу, опять не заснем.
Какое там. Я бы сейчас упал не на кровать, на половичек, да отключился. Даже стыдно — чего это, так устал?
Разделся, лег, уже погрузился в полудрему.
— Двигайся, — услышал я, к моей спине прижалась Наталья. — Но только спать, ничего больше.
Меня обняла нежная женская рука. И рад бы соврать — мол, пришло второе дыхание, но врать некрасиво, потому что и на самом деле провалился в сон. И кто с кого снимал стресс — сказать трудно.
Глава двадцатая
Строитель школы
Полицейские меня снова материли. Пусть и беззвучно, но судя по красноречивым взглядам, которые блюстители порядка бросали на судебного следователя — от души. Еще они от души чихали.
— Иван Александрович, да
