— Что именно? — не понял я.
— Сформирована команда, подобраны кандидаты и вообще операция назначена на восьмое мая.
— Какая операция, ничего не понимаю?
— Девятого по случаю дня Победы в Волгограде намечаются праздничные мероприятия, восьмого туда летит делегация, в составе которой основные руководители из политбюро и ЦК. Короче самолет до места не долетит. Собственно это и есть начало операции. Вслед за этим будет объявлено чрезвычайное положение сроком на три месяца и сформирован временный комитет по управлению страной.
— Это что вроде ГКЧП?
— Вроде. Только не надо аллегорий. Сейчас это не к месту.
— Это я так к слову.
— Я тоже. Слишком все серьезно. И учти, тебе тоже придется принять участие в дальнейшей работе.
— В смысле?
— Да, да в прямом. А ты думал что, высказаться, помочь, а потом обратно на работу в КБ?
— Да нет, я в общем-то так не думал.
— А раз не думал, то имей в виду, придется работать и еще как.
— А собственно чем я должен буду заниматься?
— Потом посмотрим. Сначала надо начать.
Вскоре он снова уехал. Я не стал ничего говорить Ире, о готовившейся операции, но по мере приближения даты, я все больше и больше нервничал, и она, по все видимости, стала догадываться, что что-то происходит, но решила ни о чем меня не спрашивать, понимая, что это бесполезно. Если бы я хотел, я бы сказал сам. Впрочем, в конце концов, я не выдержал и проговорился.
Мы лежали на кровати. Было тепло, а из открытого окна приятно тянуло запахом ели, которая росла прямо под окнами. Я посмотрел на часы, было начало двенадцатого.
— Алеша, ты чего не спишь?
— Не спится.
— Ты сегодня какой-то сам не свой.
— Есть причины.
— Верю, только ты главное не волнуйся.
— Не спрашиваешь какие?
— Если молчишь, значит так надо.
— Завтра все начнется.
— Что начнется?
— Переворот.
— Переворот, какой?
— Такой. Решили почти все политбюро так сказать, добровольно-принудительно распустить.
— Ты что правду говоришь? — она зажала рот рукой. Её глаза наполнились страхом. Это хорошо было видно в свете фонаря, который висел на улице.
— Кончилась спокойная жизнь. Часы и минуты отделяют нас от новой истории. Понимаешь, я сам все изменил, пусть чужими руками, но с моих слов, все завертелось, — я вдруг представил себе происходящее, как самолет, разламываясь в воздухе надвое, в адском пламене разваливается на куски. Потом траурная процессия на красной площади, венки, речи, залпы орудий, как похоронный звон сегодняшней эпохе, а на следующий день начало новой жизни, а вместе с ней, начало новой истории, которая никому не известна, только Богу, да и то вряд ли, если он позволяет её менять без своего разрешения.
— Тебе страшно? — тихо спросила Ира.
— Не то чтобы страшно, но какая-то неуверенность.
— А мне иногда так страшно, думаю, вдруг ничего не получится, если все откроется, что тогда?
— Ты знаешь, я как-то об этом не задумывался.
— А я задумывалась.
— Мне, просто в голову никогда не приходило, что не получится, честно.
— Это в тебе самоуверенность говорит.
— Возможно, а разве это плохо?
— Да нет, хорошо, конечно, только дай Бог, чтобы все получилось.
— Тебе правда хочется, чтобы все получилось?
— Да.
— И мне, — я обнял жену. Она прижалась ко мне, и вдруг расплакавшись, произнесла, — знаешь, Алеша, а я беременна.
— Правда? А с чего ты решила, ты же к врачу не ходила?
— Дурачок, раз дела второй раз не приходят, это уже о чем-то говорит, а потом, я это сама чувствую, что стану матерью.
— Иришка, вот здорово, — я стал целовать её и почувствовал вдруг себя таким счастливым и одновременно подумал, что теперь обязательно должно все получится, иначе нельзя. Ведь у нас должен родиться ребенок, и от нас зависит, в каком мире он будет жить. И как важно, чтобы то, что мы делаем, обязательно получилось, и как можно лучше.
Все произошло именно так, как я себе представлял. По телевизору начали играть классическую музыку, а ближе к вечеру объявили о трагических событиях. Десятого были намечены похороны, но девятого утром в стране было объявлено о введении чрезвычайного положения. В день похорон, которые мы наблюдали по телевизору, поздно вечером за нами приехала машина. Водитель сказал, что нам следует прибыть в Москву на Лубянку. Мы даже не стали ничего собирать, сразу спустились вниз и уехали. Улицы были пустынными, так как после десяти начинался комендантский час. Машина шла на большой скорости, и через час мы уже входили в здание на площади Дзержинского. Водитель передал какую-то бумагу дежурному, тот тут же вызвал еще одного и попросил проводить нас в кабинет.
Когда мы вошли в кабинет, Зацепин и еще двое о чем-то разговаривали. Он повернулся и с порога произнес:
— Знакомьтесь, Кутилины Ирина Анатольевна и Алексей Михайлович. А это Гладышев Петр Петрович и Бурмистрова Татьяна Николаевна. Сразу, без лишних слов, вы моя команда, помощники, консультанты, секретари, короче как угодно себя называйте. Меня назначили в Чрезвычайную комиссию со всеми вытекающими отсюда полномочиями, так что я формирую команду. Пока Вас четверо. Дальше будет больше. Людей подбирать и мне и вам, так что работы много. Основные направления работы это кадровая политика. Всем все понятно?
— Один вопрос можно? — спросил я.
— Не можно, а нужно.
— Первое, что значит кадры и второе, где и как мы будем жить и работать?
— Что касается первого, то кадры нужны везде, и мы предлагаем кандидатуры во вновь создаваемые структуры управления. Что касается второго вопроса, то это решать вам, хотите дома, пожалуйста, хотите здесь, нет проблем, а работать будете непосредственно здесь. Еще вопросы есть?
Все молчали.
— Если вопросов пока нет, тогда знакомьтесь, и за работу. Времени мало, а работы навалом.
Поскольку время было позднее, и оформить документы для хождения по улице в условиях комендантского часа было сложно, мы остались прямо на рабочем месте, и кое-как разместившись, заночевали, а с утра началась работа.
Ближе к обеду к нам присоединилось еще трое сотрудников. Все они были, как выяснилось, людьми совершенно разных профессий и возрастов. К вечеру, мы уже знали, кто и чем занимался до этого.
Гладышев Петр Петрович был самым пожилым в нашей команде. Ему было под семьдесят. Он был известный историк, профессор и как выяснилось, преподавал историю в университете. Оказалось, что Зацепин знал его лично и довольно давно. Он специализировался на истории христианства.
