Но потом произнесла:
– Подойди к окну.
Ганелон подошел.
Серджентов отсюда не было видно.
Но они не оставили попыток войти в монастырь Барре.
Минут через десять тяжелая дверь рухнет, и сердженты наконец ворвутся в монастырь именно так, как этого им хотелось – через главную дверь. Ганелоном овладело равнодушие. Он уже не знал, чего желать. Он уже увидел, что тщедушное тело монаха Викентия, еще больше тщедушное оттого, что он был полностью раздет, висит вниз головой (как летучая мышь) на толстом суку старого грушевого дерева. Судя по безвольно опущенным рукам, монах был мертв».
«…грохот снизу.
Сердженты не отступали.
Их жесткая настойчивость внушала страх.
– Ты орудие дьявола, Ганелон.
Он поднял руки и закричал:
– Я орудие Бога!
Он уже узнал. И он уже увидел. Бледное лицо Амансульты иссечено ранними морщинами, ее прежде темные волосы посветлели, а кое-где выбивалась откровенная седина. Амансульта, как и вавилонский маг Сиф, не нашла великую панацею.
Черное платье, черный платок. Глаза, затемненные усталостью.
Но странно, впервые Ганелон не увидел во взгляде Амансульты привычного холода и презрения. Только усталость. Только страдание и усталость. Амансульта не нашла великую панацею. Дьявол ей не помог. Ганелон задохнулся от гнева. Я убил ее в Константинополе. Я бросил ее полуживую в ночи, в которой ее должны были добить святые паломники. Потом я слышал от многих, что так и случилось, что ее нет среди живых. Никто много лет не приносил о ней никаких известий. И тем не менее она вот – живая! Опять живая. Только в глазах у нее усталость.
Сестра?
Ганелон не верил.
Амансульта медленно усмехнулась.
Ей вовсе не хотелось утверждать его в его неверии.
Очень медленно она расстегнула черное платье на груди. Странно светлая в сумеречном свете библиотеки, будто светящаяся изнутри, выкатилась круглая грудь, перечеркнутая двумя темными шрамами.
– Видишь, крест на моей груди? Он начертан тобой.
– Но зачем ты избрала путь, неугодный Богу, сестра?
Ганелон упал на колени. Он не понимал происходящего.
– Не надо приближаться ко мне, – ровно и глухо предостерегла Амансульта и показала Ганелону узкий испанский стилет. – Тебе уже никогда не удастся повторить то, что ты сделал со мною в Константинополе.
– Но тебя убьют! – закричал Ганелон, протягивая к ней руки. – Слышишь этот грохот? Там я хотел тебя убить, но тут не хочу. Внизу сердженты, они сорвут дверь и ворвутся в монастырь. Идем со мной. Я знаю выход.
– Я тоже знаю, как можно выйти из этого монастыря, – все так же ровно ответила Амансульта. – Но я дождусь серджентов. Викентий убит. Я устала.
– Ты дьявол, – повторил Ганелон беспомощно.
Амансульта не ответила.
– Зачем ты избрала такой путь, сестра?
Амансульта и на этот раз не ответила.
– Я шел за тобой всю жизнь. Забери списки Викентия, и я уведу тебя в безопасное место. Тебе больше не придется странствовать по чужим краям и бояться всего живого. Я знаю такое место, где ты окажешься в безопасности.
– Разве существуют такие места, до которых не дотянулись бы жадные руки блаженного отца Доминика и его злобных псов?
Он не выдержал ее взгляда:
– Ты прощаешь меня, сестра?
Амансульта не ответила, и он закричал:
– Скажи, что ты прощаешь меня, сестра…
Амансульта прислушалась к грохоту ударов:
– Везде смерть…
И пояснила ровно и глухо:
– У каждого свои демоны, Ганелон. У каждого свои тени. Моим демоном оказался ты. Ты преследовал меня неустанно. И везде, куда бы ни приходил, ты проливал кровь. А моей тенью, Ганелон, был Викентий. Он был слаб, он никого не убивал, и везде, куда бы он ни приходил, даже в самом темном месте, от его присутствия всем становилось светлей. Он спасал, Ганелон, потому что свет сильней тьмы. Как бы ни была темна ночь, свет рассеивает ее мглу.
– Но я был не один! Я не мог ошибаться! – закричал Ганелон. – Со мной были блаженный отец Доминик, и строгий отец Валезий, и мудрый брат Одо, и много других смиренных и чистых братьев, и сам великий понтифик апостолик римский!
Никогда так сильно не хватало Ганелону зеленых круглых глаз брата Одо.
– Возьми списки Викентия, сестра. Мы еще успеем уйти.
Внизу вдруг тяжело рухнула дверь, послышались грубая ругань, крики и топот взбегающих по лестнице серджентов.
– Ты прощаешь меня?
Амансульта медленно улыбнулась.
В ее холодых глазах стыла усталость, но в них не было презрения.
С искренним состраданием, дивясь ужасной слепоте Ганелона, она ответила:
– Как я могу простить тебя, брат, если ты не хочешь этого?»
Часть шестая. Тайный брат
«…и пред папским легатом отцом Амальриком, пред главным инквизитором отцом Велларио, в присутствии отца Гираута, главного викария, замещающего судью, в присутствии брата-доминиканца Ганелона и двух свидетелей по имени Йезер и Жаню предстала перед судом отступница девица Амансульта, прозванная Кастеллоза и прозванная сестра Анезия, и когда она предстала перед судом, ей сказали: ввиду полного единогласия и ясности в ее деле она должна тут же сознаться и покаяться для облегчения совести.
И девица Амансульта, прозванная Кастеллоза и прозванная сестра Анезия, тут же сказала, что согласна, и попросила их милостей поскорее закончить это дело.
Тогда ей сказали, что по ее собственным признаниям относительно всех святых, и обедни, и насмешек над смиренными монахами, и книг, не рекомендованных Святой римской церковью, и связи с нечистым, как подтвердили также свидетели по имени Йезер и Жаню, есть основания считать ее еретичкой и отступницей, своей волею и желанием разделяющей многие заблуждения так называемых катаров, в невероятной своей гордыне считающих себя единственно чистыми, и что из любви к Богу и к его Святой матери ей советуют сказать и объявить чистую правду относительно того, что она сделала и сказала против святой католической веры, а также назвать лиц, внушивших ей это.
Но и после такого убеждения отступница девица Амансульта не смогла сказать больше того, что уже сказала на исповеди, причем она добавила, что хотя и сказала многое, но не верит всему сказанному.
Тогда ей сказали, что ее дело рассмотрено вышеназванным судом и судьи и советники – все они вынесли впечатление, что она говорит неправду, вследствие чего пришли к убеждению, что необходимо пытать ее. Однако предупредили, что из любви к Богу ей предлагают еще раз до начала пытки сказать всю правду, ибо сие необходимо для облегчения ее совести.
Она ответила, что сказала всю правду.
Ввиду сего по рассмотрении документов и всех данных процесса суд вынужден присудить отступницу девицу Амансульту, прозванную Кастеллоза и прозванную сестра Анезия, к пытке веревками по установленному способу, чтобы подвергалась пытке, пока на то воля наша. И суд предупреждает, что в случае, если она умрет во время пытки или у нее сломается какой-либо член, это случится по ее вине, а не по нашей. Мы так провозглашаем, приказываем и повелеваем в сей грамоте, заседая в суде.
Затем приказали отвести означенную отступницу девицу Амансульту в камеру пыток. И судья спросил, не хочет ли она сказать правду до раздевания?
Она ничего не ответила и стала раздеваться.
И когда была раздета, сию отступницу девицу Амансульту, прозванную Кастеллоза и прозванную сестра Анезия, стали увещевать сказать правду еще до начала пыток.
И она ответила: «Я не знаю, что угодно вашим милостям».
Тогда ее посадили на специальную скамью и стали вязать руки веревками. Но прежде чем прикрутить их, еще раз увещевали сказать правду. И она ответила, что ей нечего сказать. Тогда было приказано прикрутить винт и дать один поворот веревке. И так было сделано. И девица Амансульта ахнула и произнесла: «О, Господи!»
Тогда приказали дать второй поворот винта, и дали, и предложили ей сказать правду. Она опять ахнула и ответила: «Скажите, чего вы хотите от меня, и я готова служить вашим милостям».
Тогда приказали еще раз прикрутить веревку, и прикрутили, и сказали ей, чтобы сказала правду из любви к Богу.
Она ничего не ответила.
Тогда приказали еще раз прикрутить веревку, и она громко застонала.
Тогда приказали еще раз прикрутить веревку и сказали, чтобы она сказала всю истинную правду из уважения к Богу. И она ответила: «Я сказала всю правду». И заплакала.
Приказали еще раз прикрутить веревку и прикрутили, и она ничего не ответила, только застонала. Тогда еще раз прикрутили веревку и сказали, чтобы сказала правду. И она промолчала. Тогда приказали еще туже прикрутить веревку, и прикрутили, и сказали, чтобы сказала всю правду. И она застонала и ответила, что не знает, чего от нее хотят.
Ей сказали, что желают узнать от нее всю правду. И она ничего не ответила.
Приказали еще раз прикрутить веревку, и прикрутили, и увещевали ее сказать правду. Она ничего не ответила. Но потом сказала: «Я была сумасшедшая». Ее спросили: «Где и когда?» Она заплакала и ответила: «Я не знаю, где и когда».
