еще и комсорг — собрания, заседания, всякие протоколирования. Все свалилось на хрупкие женские плечи. Никто не пожалеет, — она кокетливо взглянула на меня. — Ведь у нас как говорят? В милиции женщин нет — у нас все сотрудники.
— Неправильно говорят, — мотнул я головой, мы остались уже одни во дворике.
А потом я пригляделся и увидел Трубецкого. Он стоял в кустах сирени и курил, поглядывал на нас, хотя делал вид, что просто любуется ветками и забором с колючей проволокой.
— Ладно. Я пошла, бумаги лишние сжигать, — улыбнулась Мария Антиповна. — А ты на кофе заходи. Сегодня не до чаепитий, все как в одно место ужаленные бегать будем, к проверке готовиться. А вот завтра заскакивай с утреца, до планерки.
— Если завтра не получится, то послезавтра приду, — заверил я.
— Если завтра не придешь, я сама к тебе загляну. Мне же надо провести беседу с молодым сотрудником на предмет его адаптации в служебном коллективе. Пока ты год не отработал, ты считаешься в группе риска. Кадры, между прочим, за тебя ответственность несут.
Она погрозила мне тонким пальчиком.
— Не знал… Но я не против, если ты со мной беседовать будешь. А не Кулебякин…
— Хи-хи, — только и прозвучало в ответ, и кадровичка упорхнула, а я пошел к себе.
Нужно было привести форменную одежду в порядок. Мне кажется, я ее немного ушатал за эти первые дни. В химчистку свозить? Не успеют почистить, насколько помню, там не в один день все делается. Остается старый проверенный советский способ. Которым я, еще когда-то будучи советским школьником, отчищал школьную форму — жесткая щетка и ковшик с водой.
— Морозов! — окликнул меня инспектор уголовного розыска.
Он вышел из кустиков и щурился на меня, улыбался.
— Чего? — обернулся я.
— Как ты физо и стрельбу сдавать завтра будешь? Ты же в этом ноль без палочки.
Я задумался… С физо разберемся, все-таки занимаюсь и прогресс есть (чего Антоша знать не может), а вот умею ли я стрелять из пистолета? В той своей жизни ни разу не пробовал, только из гладкоствольного и карабина. А короткоствольное в руках не приходилось держать. Но должен же уметь Сашок после высшей школы милиции? Там, насколько я знаю, стрельбы — наипервейшая дисциплина… Или школа школе рознь? Или я так и не научился? Вот попадаос… и потренироваться уже не успею. Это не есть гуд, так ведь и вытурить могут.
О-па… Поймал себя на мысли, что не хочу провалить сдачу и не хочу, чтобы меня понизили или уволили. Ха! Что называется, совсем оментярился…
— Морозов, ты что застыл? — продолжал кривиться Трубецкой. — Забыл, где твоя сарайка? Хе-хе…
— Да нет… Просто думаю — сейчас на кофеёк в кадры заглянуть или до завтра потерпеть. И кстати, Антон Львович. По материалам карманных краж Голенищев сказал, что отказные сделает. Но тут такая петрушка интересная вырисовывается. Ты вот опытный оперативник со стажем, можешь мне пояснить? Что-то не сходится у меня в этих кражах. Я же тоже в недавнем прошлом следователь.
— Что не сходится? — сглотнул и нахмурился Трубецкой.
— А то не сходится, что один маленький паренек щипал граждан в автобусах, сам собою научился воровскому ремеслу и совершил, причём удачно, несколько краж, — я изобразил озадаченный вид. — Как-то не вяжется… Сам ли?
— Конечно, сам, — пожал плечами инспектор угро. — Ворюга тот еще. Не тупи, Морозов, ты же его и поймал.
Я прищурился.
— Антошенька, у тебя какое образование?
— Какая разница? — огрызнулся оперативник.
— А у меня школа милиции за плечами. Так вот, нам там преподавали одну интересную дисциплину. Криминология называется. И знаешь, что наука говорит? Она утверждает, что в преступлениях, где определённый навык требуется, мастерство, так сказать, например — когда в деле карманники, каталы, мошенники, то малолетних преступников делают таковыми взрослые. Не сами они допетривают до всех премудростей воровских.
Я помолчал. Трубецкой что-то там хмыкнул.
— Сечешь, лейтенант? — тогда веско добавил я. — Сдается мне, что Серов не один работал.
— А с кем? — напрягся Трубецкой.
— Вот это я и хочу выяснить…
Антошенька решил положить мне руку на плечо, эдак по-наставнически, но я как бы нечаянно шагнул чуть назад, и она соскользнула. Так что речь Трубецкому пришлось держать без отеческих жестов.
— Слышь, Морозов, ты там дров лишних не наломай… То есть, я к чему. Я сам разберусь. Я уже работаю в этом направлении, смотри, не сорви мне оперативную… э-э… комбинацию. Твое дело — по следу ходить.
— Вот и пойду по следу, — загадочно проговорил я и хмыкнул. — А ты что — против? Одно дело делаем…
— Мне-то что? Что хочешь, то и делай, — напряженно пробубнил оперативник, развернулся и ушел.
У меня получилось нагнать на него немножко стресса. Пускай ходит и голову ломает, что же я такого удумал. Когда человек напряжен и чего-то опасается, то ошибается чаще, на это и мой расчет. Пускай не расслабляется.
Я вернулся в кабинет, взял листочек с рационом Мухтара и пошел закупаться по магазинам.
* * *
— Морозов! Саша! — окликнула меня комендант, когда я проходил мимо вахты. — Ты куда такой красивый?
Несмотря на ранний час, время-то восемь утра, Василина Егоровна Суровая уже была на посту. Складывалось впечатление, что она работала бессменно, может, так оно и было.
— Известно куда, — подмигнул я коменде. — На службу! Все то, чем наш народ богат, бойцы милиции хранят…
Сегодня я принарядился. Нашел в шкафу белую рубашку с белыми погонами. Погладил и нацепил. Плюс фуражка и галстук. Смотрелся очень даже неплохо, по крайней мере, коменда это заметила.
— Ох, Морозов! Где мои двадцать лет? Кошки-матрёшки!
— Двадцать пять — тоже не возраст, Василина Егоровна, — улыбнулся я.
— Ой, да если б двадцать пять… Мне почти два раза по двадцать пять.
— А по вам и не скажешь, хорошо сохранились. В холодильнике, наверное, спите.
— Иди ты! — хихикнула Суровая, махнув сарделечной рукой, но моя фраза ей явно понравилась.
А я шагал по улице, расправив плечи. И вдруг почувствовал, что рубашка мне немного мала в плечах. Села после стирки? Или я расту? Надо будет другую одёжку померить потом. Хорошо бы чуть
