Эльфред вел себя, как король, и не встречал ни противодействия, ни даже удивления эрлов. Что же касалось крестьян, то большая часть общин жила еще по старым законам, когда дети имели право на наследство за родителями лишь в том случае, если у отца нет младших братьев, или же те не нуждаются в наследстве. То, что корона передавалась в семье короля Этельвольда-старшего от брата к брату, простолюдины воспринимали, как нечто само собой разумеющееся.
Датчане, изумленные и обескураженные подкреплением, пришедшим к саксам совершенно неожиданно, согласились на переговоры. Эльфред явился в их лагерь с пышной и прекрасно вооруженной свитой. Всех своих людей, оставшихся в Уилтоне, если только они еще могли стоять на ногах, он расставил по стенам, приказав надеть доспехи. Чувствуя, что взгляды врагов то и дело обращаются к стенам, ощетинившимся оружием, молодой человек мысленно порадовался своей выдумке.
Он держался спокойно и уверенно, разговаривал с датчанами с таким видом, будто это он пришел в их страну грабить. Конечно, норманнов невозможно было смутить, но уверенность молодого короля убедила северян, что это подкрепление — не последнее. И они согласились взять выкуп.
Сумму назвали большую. Эльфред по опыту знал, что торговаться бессмысленно. Но раз уж заплатить придется, надо попытаться выторговать как можно большую передышку. Он потребовал мира самое меньшее на пять лет.
Датчане согласились на это далеко не сразу. Спор продолжался долго, и, в конце концов, предводители северного войска согласились на то, чтоб уйти и, прибыв через год, договориться об отсрочке. «Я не могу принимать такое решение самостоятельно, — объяснил один из них, с трудом управляясь с британским языком. — Я должен посоветоваться».
С кем именно датчанин собирается советоваться, молодой король не понял, да и не пытался вникнуть. Он лишь развел руками и сказал, что нужной суммы у него с собой нет, и, раз так, то половину оговоренного норманны получат через год, когда привезут согласие того, с кем собирались посоветоваться. Северяне подняли шум, но Эльфред был непреклонен. Он дал понять, что если бы договор был заключен сразу, то он как-нибудь нашел бы всю сумму, а так отдаст только половину.
У большинства датчан было хорошо развито чувство справедливости. Ведь только на справедливости держался суд и в северных странах, и в Британии, и язык договора, построенного на честности, был известен всем. Конечно, далеко не всегда и далеко не все воины считали своим долгом соблюдать договоры, но настойчивость молодого уэссекского короля вызвала у северян уважение. Они переглянулись, и их предводитель признал справедливость решения, согласившись принять лишь половину выкупа, а вторую половину — через год, когда будет привезено окончательное решение.
— Да они уже награбили себе на всю жизнь вперед, — проворчал Эгберт.
— Не думаю, что у каждого нашего керла в огороде зарыта кубышка с золотом.
— Да, но у них в доме и кузнечные изделия, и работы жен и дочерей — браные полотна, ковры, гобелены… Датчане гребут все подчистую. А скольких уэссекцев они продадут на рынках?
— Оставь. Золото они всегда предпочитают рабам. Я подумаю о том, чтоб выкупить хотя бы часть пленников.
— Боюсь, на это не хватит и всей казны.
— Но золото способно лишь лежать и блестеть. А керлы — хоть мужчины, хоть женщины — трудятся и преумножают богатства королевства. Чем больше керлов, тем больше податей. Тем больше воинов под стягами короля. Дороги и женщины, не меньше, чем мужчины. Я не желаю, чтоб они жили на севере и рожали датчанам сильных мужчин, пусть лучше рожают мужчин британцам.
Эгберт фыркнул.
Норманны не стали задерживаться у стен Уилтона, и, как только им отдали золото, отвели свое войско. Эльфред заимствовал драгоценный металл у монастыря, заверив, что непременно вернет долг, как только доберется до Солсбери. Количества золота, хранившегося в кладовых аббатства, не хватило, чтоб покрыть необходимую сумму, и датчане согласились немного подождать, пока недостающую часть привезут из королевского замка. Молодой король не спешил покидать замиренных врагов без присмотра — он собирался следить за каждым их действием, затем проводить до самого берега, до кораблей, или же до границ Уэссекса.
Потребовалось несколько дней, чтоб из Солсбери доставили золото. Эльфред вернул аббату позаимствованную сумму, после чего на остатки ценностей выторговал у северных разбойников почти всех пленников-соотечественников, которые для самих норманнов представляли немалую обузу. Часть пленников должна была погибнуть еще до того, как их смогли бы довести до рынков.
Продать пленных здесь же, в Британии, было невозможно, потому что местные торговцы нередко отказывались покупать христиан, и приходилось везти их в те страны, где христианство еще не властвовало. По пути пленных надо кормить, охранять, ухаживать за ними, а они имеют привычку мереть, как мухи. Проще было здесь отдать их скопом молодому королю за небольшой выкуп.
Пленников молодой король приказал накормить и велел им возвращаться на свои земли и как можно скорее приниматься за весеннюю пахоту.
Закончив расчеты с саксами, датчане собирались недолго, и уже через два дня отправились в обратный путь. Эльфред, поколебавшись, не стал сопровождать их сам, поручив это дело Эгберту и тем своим воинам, кто мог свободно перенести длительный марш. Собрав остальных, он велел перенести тело брата с ледника, где оно ожидало своего времени.
— Позор так долго не предавать его земле, — проговорил он хмуро.
— Этельред тебя поймет, — утешал его граф Суррей. — Он же видит, что тебя сдерживают серьезные причины. Ты умело решил эту проблему.
Эльфред развел руками.
В Уимборе он стоял над могилой, вырытой для брата, и молча смотрел, как его опускают в землю. Ни одна молитва не приходила в голову, только самые обыденные мысли — о войске, о податях, и грядущем севе. «Дай Бог, чтоб это лето было спокойным. Дай Бог, чтоб удалось без помех посеять и собрать урожай». Кроме сева было еще немало забот. Надо выбирать место для первых крепостей, которые молодой король уже решил назвать бургами.
Ему нравилось это слово — в нем была устойчивость и надежность.
Перед тем, как заколотить крышку гроба, мертвого правителя показали его бывшим сподвижникам. Бездыханное тело Этельреда было нисколько не похоже на него живого. Казалось, будто тело подменили, положив в гроб усопшего монаха — так строго и аскетично было его восковое лицо. Тонкие пальцы (прежде Эльфреду никогда не казалось, что пальцы у брата тонки и изящны) были сплетены на рукояти меча, но это был не родовой меч. Клинок, доставшийся Этельреду от старших братьев, а тем — от отца, теперь висел на поясе нового короля.
Из Уимбора он поспешил в Солсбери. За самое короткое время предстояло сделать очень многое.
— Как ты смел повесить себе на пояс меч, который по праву должен принадлежать моему сыну?
Этот крик — первое, что Эльфред услышал, едва появился в воротах Солсбери. Вульфтрит ждала на ступенях донжона, а рядом с нею, кутаясь в плащ, стоял нахохлившийся, мерзнущий десятилетний мальчик — Этельвольд, старший сын покойного короля, который вряд ли понимал, зачем ему велено было стоять на холоде, на крыльце. Его взгляд рассеянно бродил по лицам и оружию конников. Мальчик живо интересовался тем, чем и положено было интересоваться сыну короля — войной и воинами.
Эльфред холодно взглянул на супругу своего покойного брата и негромко ответил:
— Если у госпожи есть какие-то возражения, ее сын может обратиться к совету эрлов нынче же вечером, за ужином, и пусть решают эрлы.
— Немедленно верни меч, который должен носить мой сын!
Не обращая на нее внимания, молодой человек соскочил с коня, передал узду мальчишке-конюху, поспешившему оказаться рядом, и направился в покои, где надеялся найти свою жену. Но Вульфтрит заступила ему дорогу и, уткнув руки в бока, закричала, что младший брат ее мужа всегда мечтал отнять у него власть, что он ограбил ее мужа, что он, наверное, сам же его и убил, а теперь ведет себя так, будто он в Уэссексе хозяин. Эльфред вдруг увидел в ее глазах страх — если бы не он, женщина в эту минуту больше всего напомнила бы деверю рыночную торговку, отстаивающую честь своего товара. Он понял, что вдова Этельреда просто боится.
Потому он не стал ни возражать Вульфтрит, ни осаживать ее — просто аккуратно убрал с пути и вошел в дверь.
Эльсвиса ждала его в зале, ждала у кроватки сына. Этельверд спал, разметавшись под тканым шерстяным одеялом с красными кружочками. Но не к нему отец подошел сперва. Жена, лишь увидев супруга, живого и невредимого, кинулась к нему на шею, правда, весьма неуклюже — под просторной одеждой уже вырисовывался животик. Молодой король подхватил ее и приподнял над полом.
— Ну, как ты? — спросил он шепотом. — Как у тебя дела? Как себя чувствуешь?
