Краслену, Юберу и Вальду удалось взобраться на крышу последнего вагона одного из паровозов. Пожилого Заборского втащить с собой никак не получалось. Видя страдания ученого, люди на задней открытой площадке потеснились и пустили его к себе. Запыхавшийся, красный Заборский плакал от радости и обещал своим спасителям всеобщее счастье сразу после войны и помощь при любых болезнях — если только они смогут найти его в Краснострании.
— Ну вот, — сказал Юбер, как только поезд тронулся, — кажется, одной проблемой стало меньше.
— А другой — больше, — добавил Вальд. — Есть какие-нибудь соображения по поводу того, как выбраться из этой страны без денег и документов? Или хотя бы что делать там, куда мы приедем? Да и куда мы приедем-то, собственно?
— Если я не ослышался, поезд направляется в Ля Корн. Честно сказать, я ни разу там не был. Не знаю, есть ли там коммунистическая ячейка… Я чувствую себя виноватым в том, что предложил вам ехать через Шармантию.
— Вы ни в чем не виноваты, товарищ Юбер! — поспешил ответить брюнн. — В той ситуации этот выход был единственным! Никто же не знал, что Шпицрутен вздумает объявить войну вашей Родине… То есть все, конечно, к этому и шло, но чтобы так быстро, чтобы одновременно с Ангеликой!..
Шармантиец, освоивший за время пребывания в Краснострании местную фразеологию, подтвердил:
— Да уж, что творится у Шпицрутена в голове — одному Труду известно!
— Мне, кажется, тоже, — вдруг вставил Краслен.
Ученые озадаченно уставились на него. Кирпичников пересказал увиденное в кинохронике.
— Я пришел к выводу, что объяснение всему этому может быть только одно: Бржеские живы и перешли на сторону диктатуры. Были схвачены и сдали оживин, чтобы спастись. Рассказали о его свойствах. Очевидно, предсказания, которые Шпицрутен приписывает себе, в действительности сделаны Марженкой. Обладание оживином сделало канцлера очень самоуверенным… Хотя у него всего лишь одна пробирка…
— Но, судя по тому, что Гласскугель возвращен и его ведомство восстановлено, он планирует скоро увеличить его количество! — с досадой завершил Вальд. — Черт бы его побрал!!!
— Как вы думаете, сколько времени понадобится брюннским ученым, чтобы выявить состав оживина и наладить его производство? — спросил Кирпичников.
— Зависит от самих ученых, оборудования, денег, что им выделят… Хотя, боюсь, тут Шпицрутен экономить не будет, — сказал Вальд.
— В любом случае не меньше нескольких дней, — добавил Юбер. — Возможно, неделю. Плюс-минус. С массовым производством сложнее, тут у нас с коллегами нет опыта…
— Дьявол, оживин все равно у фашистов! — Вальд сплюнул. — Даже десять, даже пять порций нашего препарата обеспечат им психологический перевес в войне! Или мы прямо сейчас поворачиваем назад, едем в Брюнецию и пытаемся отобрать свою пробирку… или надо, чтобы в влижайшее время случилось нечто, в корне меняющее расстановку политических сил.
— Воскрешение Вождя?
— Если только завод с его телом еще не разбомблен.
— Угу…
Коммунисты удрученно замолчали.
Поезд монотонно постукивал, удаляясь от линии фронта. На крыше причитали, грызли сухари, пытались успокоить младенцев, в десятый раз обсуждали, надолго ли война. Справа бежали прилизанные белые избушки, средневековые церкви, идеально подстриженные садики, вишни и кипарисы, неестественно гладкие луга, кокетливые шармантийские облака, завитые, словно перманентом… Слева ползли набитые скарбом телеги, велосипедисты с тюками и рюкзаками, тачки с чемоданами, коробками и маленькими детьми, толкаемые мужчинами и женщинами; наконец, просто нагруженные пешеходы. Поезд обгонял беженцев одного за другим, и Кирпичников ждал, когда же все они наконец останутся позади, но людская река не кончалась и не кончалась. Военные грузовики, движущиеся навстречу самоэвакуантам, без конца создавали заторы. Народ громко жаловался, кричал, завистливо смотрел на пассажиров паровоза и с опаской вглядывался в небо. Краслен тоже туда посмотрел. Пока было чисто. Закатное солнце обещало сидячую ночевку на вагонной крыше, но по сравнению с фашистской армией это было сущими пустяками.
— Сколько нам еще ехать? — спросил Краслен.
— Часов шесть, — отвечал шармантиец. — В Ля Корне будем перед рассветом. Может, там выйдет немного поспать на вокзале…
— Боюсь, у всего поезда планы точно такие же, так что найти свободное место будет проблематично, — сказал Вальд.
— Не будьте столь пессимистичным! — Кирпичникову хотелось поднять настроение товарищей. — У нас есть шанс получить бесценный опыт сна на качающейся крыше поезда! Во многих кинофильмах герои бегали и стреляли на таких крышах, но вот спать — это совершенно ново и оригинально! Только представьте, какое впечатление произведет рассказ об этой ночевке на наших внуков! Кроме того, по сравнению с теми, кто висит между вагонами и на дверях, мы невероятные везунчики, едем сидя! Лишь бы ночью не было дождя…
— Или чего похуже, — сказал Вальд. — Например…
Слова брюнна потонули в грохоте идущего навстречу состава с шармантийскими солдатами. От пронесшейся мимо сотни одинаковых окошечек с одинаковыми головами в одинаковых пилотках зарябило в глазах. Над поездом проплыла уже знакомая Краслену местная патриотическая песня.
— Задайте им жару, ребята!!! — крикнула с крыши какая-то женщина.
— Так точно, мадам!!! — проорали солдаты.
Поезда расстались, вдохновленные друг другом. Шармантийские ребята еще не догадывались, что едут воевать с бессмертными солдатами.
Следующий эшелон с призывниками Краслен увидел, когда через час после отправки поезд остановился на какой-то мелкой станции. Солнце уже окончательно зашло, освещения, дабы не тратить энергию и не быть заметными с воздуха, не включали. Лишь полная луна позволяла разобрать стоящий на путях состав с военнослужащими, поезд с беженцами из Берр-сюр-Ривьер, на который коммунисты не успели, еще какие-то вагоны и суетящихся служащих железной дороги, не способных справиться с неразберихой. Свежий воздух пах морем. На фоне всеобщего страха и замешательства эта приятная мелочь казалась печальной и неуместной.
— Что, портовый городок? — спросил Краслен.
— Похоже на то, — ответил шармантиец. — Думаю, это Сен-Рок. Хотя точно никто нам не скажет. Сейчас не до нас. Пойдемте-ка разомнемся.
— От поезда не отстанем? — забеспокоился Вальд.
— Еще неизвестно, когда его отправят! Предыдущий до сих пор тут, так что не исключено, что мы простоим здесь не один час, а может быть, и всю ночь. Пропускаем солдат и военные грузы.
Большинство эвакуантов, особенно те, кому нашлось место внутри вагонов, не спешили покидать состав: опасались, как бы их места не заняли. Краслен, по природе своей не склонный к беспокойству и чересчур обдуманным поступкам, первым соскочил с нагретой людьми крыши. Юбер и Вальд последовали сразу за ним: у первого затекли ноги, второму хотелось по нужде. Заборский, увидев, что его товарищи спускаются, побоялся остаться в одиночестве, взял с соседей по площадке обещание не занимать его места и присоединился к спутникам.
Разговор не клеился. На ум Краслену шли одни вопросы, но и без слов было ясно, что ответов на них ученые не знают. Что делать дальше? Близко ли фашистские войска? Как выжить? Как добраться до Ангелики? Удастся ли воскресить Вождя, прежде чем Шпицрутен сможет синтезировать оживин? Хотелось забыться, отвлечься, не думать ни о чем, но новые вопросы лезли и лезли в голову. Как скоро отправится поезд? Что сейчас с Жакеттой, в безопасности ли она? Смогли ли уехать мадам Луиза, бедные художники, обманутый тапер, девочки из «заведения»? Цел ли Берр, не разбомблен ли еще кинотеатр, как себя чувствуют кованые балкончики и фонари с завитками? И что это за грохот вдалеке — разрывы снарядов или просто гроза, пока еще просто гроза?.. Можно было бы спросить у ученых, они старше, они видели Империалистическую, но Кирпичников боялся. На фоне пения ночных птиц и романтического стрекотания насекомых разрывы звучали особенно устрашающе.
Коммунисты пару раз прошлись по платформе. Свободных лавок не было, присели прямо на бетон.
— Неплохо бы перекусить! — заметил Яков Яковлевич.
— Да уж, не помешало бы, да нечем, — отозвался Юбер.
Вдалеке еще раз бухнуло. Все сделали вид, что не заметили, а Краслен в очередной раз сказал себе: «Это гроза. Это, несомненно, гроза».
— В то время как вы бежали из города сломя голову и радовались отсутствию багажа, я кое о чем позаботился, — сказал, хитро прищурившись, Заборский.
Из глубоких карманов плаща он извлек кусок хлеба — небольшой, грамм на триста — и два вилка эндивия.
— На кухне было еще рагу, — прокомментировал ученый. — Но его не унесешь. Ухватил, что сумел.
