знаменем одной из партий стать может, а у таких недоброжелателей много. А свеи эстляндские земли держат, города Ревель, Нарву, Везенберг и Пернов, а также Даго остров, на кои у меня права есть. И у сына моего есть, как у наследника славного короля Магнуса.
— Не хрена, тебя не понял, сестрица, — Иван мотнул головой и снова посадил королеву рядом с собою — нечего ей в ноги падать, «родная кровь» ведь, такие дела по-родственному.
— Сын твой от семени Батория зачат, как его король Магнус своим то наследником признал?!
— В духовной грамоте, как раз перед смертью.
Королева вытащила из шкатулки отложенный Иваном ранее свиток, смутилась, и он тут же сообразил, что пошло «лукавство». Жены ведь, если захотят, мужей своих «рогоносцев» в чем угодно убедить могут. Тем более тут тестов ДНК в помине нет.
— Перед своей смертью, жалея, что наследника нет, окромя дочери, про сына сам заговорил, сказал, что тайно встречался с ним и не считает его бастардом Батория, а родной кровью. Похож де на него, белокурый, а польский куль чернявый. И отписал, что скрывать его надо от всех, чтобы не убили, и попросил в секрете происхождение держать. А в грамоте все честь по чести — ему и дочери королевство отписывает, с епископствами, что на земле герцогов Курляндских, находятся. Токмо оный герцог, уже другой, ничего не отдаст обратно — а я ведь просила у брата нашего царя Федора войско дать, но он по наущению жены царицы Ирины и шурина Бориса Годунова отписал лукавство — приезжай, мол, в Москву и там все обсудим.
— Бля, тут крытые страсти заворачиваются, прямо как фильм «Папаши» с Ришаром и Депардье в главных ролях!
Звонко рассмеялся Иван, припомнив, как в свое время посмотрел по интернету старую французскую комедию про двух незадачливых отцов, которым их общая любовница внушила, что именно они отцы ее единственного сына, который на самом деле был от третьего персонажа. Но «горе-отцы», не имеющие наследника, восприняли все всерьез, и бросились разыскивать парны, не желая бросать «родную кровь».
— Какой фильм, Ваня?
— Не обращай внимания, Маша, это я так, о своем… японский городовой, едрить твою налево! Интересные повороты история имеет!
Только теперь он понял, почему беспутную Машку по прибытию в Первопрестольную через два года в монастырь упрятали — это же целый ворох проблем для четырех соседних государств!
— Панове, спасите! Меня в плену московиты держат!
Мнишек громогласно заголосила, а Василий Михайлович трижды проклял тот момент, когда развязал «царицу», которой потребовалось сходить по «нужде». Везти обгаженную Марину Мнишек к царю не хотелось, могло государю Ивану Владимировичу не понравиться такое отношение. Пришлось рискнуть, остановиться на привал в лесу, по которому петляла дорожка. И надо же такому случиться, что тут на поляну въехали несколько ляхов в кунтушах, при саблях — беглецы из разбитой армии. И узнав Мнишек, сами схватились за сабли, кинувшись на русских.
— Стой, прибью! Умри, тварь!
— Не смей, холоп, я царица! На кого руку решил поднять?!
— Чтоб ты сдохла, «воровская царица»!
Рубец Мосальский выхватил саблю, в два прыжка догнал «царицу» — та в ужасе оглянулась, он увидел ее исказившееся от страха лицо. Видимо, не ожидала, что ее могут полоснуть саблей, не верила, но поднятая рука опустилась. Без всякой жалости, понимая, что все планы рухнули из-за этой взбалмошной гордячки, Рубец Мосальский рубанул остро отточенным клинком по лицу. В брызнувшей крови он увидел только широко распахнутые глаза полячки и искривленный рот, из которого вырвался отчаянный вопль. И уже в ярости полоснул дважды, крест-накрест, по ненавистному лицу той, что лишила его шанса на спасение.
— Вот тебе, стерва!
Хрипло выругался, затравленно огляделся — поляки выезжали на поляну один за другим, их оказалось неожиданно много. Двум боярам с десятком холопов не отбиться от такого большого отряда ни при каких условиях, тут драться бесполезно, перебьют без всякой пользы. Но и оставлять в живых «тушинского вора» с его «царицей» тоже нельзя — если удастся выжить, то хоть это царем во внимание принято будет. Видимо о том же подумал и Бутурлин, потому что раздался его громкий крик:
— Руби вора! Кончай этого пса, «тушинского вора»!
Василий Михайлович увидел, как боярин, наклонившись в седле, рубанул саблей по голове лежащего на земле Лжедмитрия — тот заорал во весь голос. Но крик тут же оборвался, превратившись в хрип смертельно раненного человека — верный боярский холоп с силой ткнул копьем в грудь самозванца, вырвал лезвие и хекнув, тут же ткнул острием еще раз.
— Беги, боярин, беги! Мы ляхов задержим!
— Спасайся, князь! В лес беги, в лес!
Заполошный крик подстегнул Василия Михайловича, осознавшего, что сейчас срочно требуется спасать свою собственную жизнь. Поляки бросились на Бутурлина, который успел дать коню шенкеля, вот только слишком поздно — выбраться с поляны уже не смог, не пробился, вступив в схватку сразу с тремя шляхтичами, что насели на него как псы на волка. И то был его последний бой — краем глаза Василий Михайлович увидел, как падает с седла боярин, выпустив из руки саблю.
— Пся крев! Бей московитов! Лови убийц!
Понимая, что до коня добраться он уже не сможет, князь ломанулся медведем в кустарник, ломая все перед собой. Повезло, что на пути лежало несколько упавших деревьев, не бурелом еще, но конному в таких зарослях делать нечего. Так что в погоню только пешими за ним пойдут — и эта мысль придала беглецу прыти.
— Бежим, робяты, спасаемся!
— Пся крев! Вязать убийц!
Поляки кинулись в погоню, он слушал треск за своей спиной — страх будущей расплаты леденил кровь. В том, что ляхи постараются его обезоружить, Рубец Мосальский не сомневался — в драке на сабельках он уступал любому пану. С коня можно было бы биться, но пешим никаких шансов — паны меж собой постоянно поединки устраивали, научились клинками рубиться, разные хитрые ухватки знают.
Так что лучше бежать, пока силы есть — все равно ему с несколькими противниками не справится, а сам себя убить он не сможет. И зря — те пытки, которые «отведает», намного горше любой смерти. Да с него просто ремней нарежут, да солью присыплют, чтобы подольше мучился. И рот заткнут, чтобы заполошным криком себе облегчение не сделал, палачей своих проклиная — хоть одна отрада в жизни останется. Но этого ему не дадут, за своего царика и «царицу Маринку» убивать его будут долго и медленно, терзать люто начнут, звери-аспиды, христопродавцы.
— Боже милостивый, спаси и сохрани раба своего! Три пудовых свечи
