да еще и нежелание напрягать кавалера, «выставлять» его на бабки, как говорят в моем времени. Деликатная особа! Интересно, что она хочет мне сказать, очень уж у нее глаза заговорщицкие… Но пока мы ели, Марго молчала. Кухня была тут действительно хорошей. Таких вкусных чебуреков я давно не ел. Я еще заказал овощной салат, сыр и вино. И только когда на столе остался сыр и вино, Марго решилась продолжить разговор:
– Скажите, что у Булгакова ты любишь больше всего? – сказала и закраснелась, поняла, что применила меня и на «ты» и на «вы».
– А всё-таки мы на «ты» постоянно?
– Извини, я забываюсь…
– Хорошо, считаем, что ничего не было. – позволил себе быть снисходительным.
– И всё-таки вернемся к Булгакову, что? – нет, это не тот вопрос, это дебютная затравка разговора.
– «Мастер и Маргарита» не в счет? – спросил, как можно более невинно.
– Не в счет. – подтвердила спутница.
– Тогда «Собачье сердце».
И тут Марго поперхнулась вином…
– Леша, ну откуда? Как? Что ты из меня дуру строишь? – в ее зеленых глазах разгорелись неожиданно злые огоньки. – скажешь, что никакого отношения к ОГПУ не имеешь или не имел? Или нет, ты будешь говорить, что у тебя друг детства в ОГПУ и показывал тебе это произведение?
– С чего бы это?
– Потому что мне Елена Сергеевна рассказывала про эту книгу под большим секретом. Ее изъяли при обыске у писателя в двадцать шестом. Она думала, что сожгли. Слишком вредная повесть.
Я выпил вина, положил в рот прозрачный ломтик какого-то сыра, напоминающего адыгейский, но совершенно изумительного вкуса, после чего произнес:
«… Да-с. Если вы заботитесь о своём пищеварении, мой добрый совет – не говорите за обедом о большевизме и о медицине. И – боже вас сохрани – не читайте до обеда советских газет.
– Гм… Да ведь других нет.
– Вот никаких и не читайте».
– Я уже слышала это… – очень медленно и тихо произнесла Маргарита.
– Ты слышала и о том, что рукописи не горят?
Маргарита кивнула головой.
– Так что не сожгли «Собачье сердце». А мне эту повесть Мастера показал действительно мой друг. Он знал, что у меня фотографическая память. Так что и «Собачье сердце», и «Роковые яйца» ждут своего часа. Кстати, скажи мне, кого Булгаков взял прообразом своего Мастера?
– А что тут такого секретного, это же очевидно: он имел в виду Алексея Максимовича Пешкова.
– Вот как?
– Тогда Маргарита, это…
– Мура Закревская! – спокойно выдает Маргарита.
– Мария Закревская-Бенкендорф-Будберг. Дочка сенатора Закревского, фрейлина императрицы, жена дипломата Бенкендорфа, любовница английского шпиона Локкарта, баронесса фон Будберг, секретарь и любовница, последняя гражданская жена Максима Горького, которая унаследовала его авторские права?
– Она, только откуда вы такие… извини, опять забылась. Ты меня постоянно смущаешь.
– Чем же? – играю под дурачка.
– Вы меня ставите в сложное положение. Я хочу ЭТО услышать. Тоже «Собачье сердце». И боюсь. И не столько тебя. Я просто боюсь.
– Со мною не бойся! – это я загнул от избытка чувств, наверное.
– Алеша, ты меня прости, но я должна тебе сказать. Ты какой-то слишком безрассудный, слишком… говорливый, что ли… Я не могу так просто это сформулировать. Ты слишком свободный от условностей, которые необходимы в нашем обществе. Ты какой-то не наш. Ты так просто говоришь о таких вещах, о которых никто вообще не говорит. И я не говорю. Боюсь. А ты нет. Почему? Ты еще анекдот про Сталина расскажи… – добавила Марго после небольшой паузы.
– Нет, ты меня за идиота не держи, Марго. Про человека, которого я очень уважаю, я никаких анекдотов рассказывать не собираюсь. И тут дело не в страхе. В воспитании. Если бы я был царским офицером, даже если бы перешел к большевикам, все равно анекдотов про Николая Второго не рассказывал бы. Это элементарная этика и порядочность. Понятно?
– Да… – почти неслышно.
– А по поводу закрепощенности… да, это еще остаточное… Марго, ведь я одиночка, мне терять нечего, кроме жизни. А рисковать приходится именно тем, что осталось. Как-то привык. Так что вся моя бравада из-за этого. Только сейчас я обещаю: буду осторожен. Потому что мне кажется, что есть из-за кого осторожничать. И за кого бояться…
– Значит я твоя слабость? – это прозвучало также еле слышно.
– Самая большая. – признался я ей.
– Командир, тебе не кажется, что это было признание в любви? – Маргарита немного отошла от услышанного, постаралась включить легкую иронию.
– Третье за последние два дня. – уточнил я.
– Нет, была цитата из Булгакова и сейчас вот…
– А когда я сказал, что потерпел жуткое поражение?
– Жуткого не было!
– Но про поражение было?
– Хорошо, засчитываем первой попыткой…
И Маргарита опять улыбнулась, но на этот раз в ее глазах разгорелись волшебные изумруды.
* * *
Берия появился в приемной ровно в обозначенное время. Но пока что его попросили подождать. Пока Поскребышев что-то писал, делая пометки в документах и занося их в журнал, Лаврентий Павлович задумался. Утром докладывал Марк Борисович Спектор. Он перерыл все, что можно было найти про комбрига, стоп, уже комдива Виноградова. И никаких зацепок, которые могли бы хоть как-то пролить свет на его личность. Да, при желании можно сообразить что-то о японской, английской или даже американской разведках, но ведь требовалось только правдивые факты, а они говорили: в биографии Алексея Ивановича Виноградова следов вражеских разведок не замечено. Нарком лично засекретил это дело, капитан госбезопасности Спектор продолжал вести объект, но Берия понимал, что тут тупик. Сегодня ему предстояло провести еще две встречи, он надеялся, что они помогут хоть как-то пролить свет на это странное дело.
Лаврентий Павлович вошел в хорошо известный всему миру кабинет осторожно, Поскрёбышев предупредил, что Хозяин сегодня не в духе. Вчера были отменены все визиты. Сегодня был приказ принять только его, наркома внутренних дел. На завтра было намечено три посетителя, среди которых был и товарищ Берия. Значит, Сам что-то обдумывал.
– Присаживайся, Лаврентий, докладывай, что у тебя по Писателю?
– Товарищ Сталин, объект Писатель сегодня встречался с двумя людьми. Первый из них – комкор Рычагов. У них была непродолжительная беседа в штабе ВВС, в кабинете Рычагова.
– О чем была беседа?
– Говорили о состоянии ВВС, о подготовке летчиков. Писатель подал Рычагову идею про разноуровневую этапную подготовку летчиков.
– Подробнее?
– Предлагал целую систему: военное училище – учебная эскадрилья – боевая часть – эскадрилья повышения квалификации. На каждом уровне своя программа подготовки с тем, чтобы на выходе получить массового пилота хорошего уровня и пилота экстра-класса.
– Что скажешь?
– Идея интересна. Вот только, получится, что затраты на подготовку пилота вырастают. Сильно
