метра, перевернулся на живот, выхватил свой револьвер из кармана рюкзака, старательно прицелился и два раза выстрелил. Два оперативника, увлеченные погоней, развалились на части. Финн думал выстрелить третий раз, но никого не увидел. Может быть, это ловушка, но медлить было никак нельзя.
Он дернул за петлю, освобождая и себя, и рюкзак, а затем побежал туда, где только что были его преследователи. Через несколько секунд он понял, почему третий раз стрелять не пришлось — парень так и лежал, даже кепка с него не упала.
Тойво мчался, как олень, преследуемый волками, намереваясь пробиться через образовавшуюся брешь в цепи преследователей. Хорошо, что не было специально обученных людей со специальными собаками. Видимо, не было запаха, на который можно было бы пускать овчарок, не оставил он после себя ни одной личной вещи. Даже постельное белье в гостинице в прачечную предварительно сдал.
Антикайнен бежал так долго, что начал даже немного задыхаться. Он перешел на шаг и оттер тыльной стороной ладони уголок рта — на руке остался кровавый след. Не сбавляя шагу, Тойво осмотрел себя — черт, в него опять попали! На этот раз, вероятно, задели легкое, потому что каждый вдох был болезнен и во рту образовывалась кровавая пена. Ребра по все видимости тоже сломаны.
Он остановился и прислушался: где-то позади кто-то кричал, и крики эти не приближались. Даже, скорее, удалялись. Может быть, группы пошли на соединение. Теперь их было еще на три человека меньше. Не тысяча, а девятьсот девяносто четыре.
Тойво, скрипя зубами, сделал себе тугую повязку на грудь, опять обработав рану перекисью водорода. Кровь на дырке от пули не пузырилась при вдохах, стало быть, не все еще потеряно. Надо было спешно уходить. Погоня опять возобновится, едва только оперативники посовещаются и оценят ситуацию и потери. Этого ждать не так долго.
Но ждать финн не собирался. Он опять пошел вперед, приноравливаясь к своим теперешним возможностям. Получалось не так быстро, как хотелось, но и не так медленно, чтобы быть скоро пойманным.
Задача стояла предельно простая: добраться до ближайшего дачного поселка и затаиться в одной из пустующих дач. Это следовало сделать так, чтобы никакая собака — ни дачники-соседи, ни менты-погонщики, ни настоящие собаки — не учуяли.
Рана на груди начала беспокоить и снова кровоточить. Антикайнен, собрав несколько пригоршней мху, затолкал его под повязку. Нельзя оставлять никаких следов!
Тойво шел на северо-запад, надеясь, все-таки, что лес большой, а люди в нем, тем более, городские душегубы-убийцы и он сам — такие маленькие. Сколько ни вслушивался он, даже прикладывая ухо к земле — ничего не слышал. Может быть, на время разминулись с преследователями, но в то, что они бросят свою затею — это вряд ли. Возможно, привлекут к поискам еще когда-нибудь, может, с собаками — тогда будет плохо.
Рюкзак за спиной был почти-что пуст, но он не обременял. Лишь бы слабости от потери крови не было, а боль можно перетерпеть! Тойво шел до вечера, теперь забирая все больше к северу, пока не наступила ночь. Если бы он выполнял задание партии-правительства, то двигался бы и дальше. Но им в сумерках руководило собственное тело, которое сказало «шабаш»!
Антикайнен проснулся, словно выпал из сна. Вокруг было тихо, еще не вполне утро, до восхода пара часов. Все тело болело, он чувствовал, что у него поднялся жар. Ну, да удивляться тут нечему.
Тойво осмотрел свои раны и поменял повязки. Кровь остановилась, однако заживление еще не наступало. Для этого нужен покой, питание и внимание докторов. Он достал флягу и напился, заставил себя съесть несколько кусочков шоколада и орехов — вот это питание. Еще раз ощупал свежие повязки, чтобы не сбивались и не мешали двигаться — вот оно внимание. Ну, а покой нам только снится.
Антикайнен достал свой гигантский пистолет австрийской марки Pfeifer Zeliska и снова придирчиво его осмотрел: все в порядке, готов палить по врагам. У него про запас была одна упаковка патронов Magnum в картонной коробке, всего 20 штук. Барабан в этом револьвере на 5 патронов, стало быть, осталось негусто — 16 штук. Увесистые цилиндрики диаметром 11,43 мм выглядели внушительно, как и положено 45 калибру.
Шестнадцать выстрелов, чтобы не позволить кому бы то ни было пренебрегать им, и это вполне выполнимо. Вот совместимо ли это со здоровьем и даже самой жизнью? Впрочем, теперь это даже не совсем важно.
Тойво с трудом поднялся на ноги и дождался, пока голова перестанет кружиться. Револьвер был в левом кармашке рюкзака, так что достать его можно было быстро, в руки он взял очередную палку-посох, облегченный вариант для ходьбы.
Тяжелы были первые несколько десятков шагов, потом боль как-то притерпелась, размеренность движений сложилась сама по себе — идти можно. Направление — на северо-запад. Больше на запад, чем на север.
Ближе к полудню он ощутил близость человеческого жилья. Начали попадаться какие-то хоженые тропки, то здесь, то там обрывки газет и оберток от конфет. В принципе для ягод еще рано, для грибов — очень рано. Так что людей в лесу быть не должно. Разве что особо нетерпеливые за черникой отправятся, да по пути она не произрастала, значит, это — где-то в другом месте.
А вот и дорога, вот и следы. Множество ног, судя по отпечаткам, прошло здесь. Не солдаты, но и не дачники — чего им гурьбой ходить? Остается два варианта: первый — ансамбль песни и пляски сплясал кадриль, второй — озлобленный отряд огэпэушников энергично передвигался в известном им направлении.
Почему-то здравый смысл склонялся именно ко второму. Вполне возможно, что теперь с ними заодно и пограничные войска, а также милиция. Раз сами не управились, помощь попросили у другого ведомства, тем самым вызвав у тех злорадные усмешки. Усмехались, поди, все — от генералов, до последних служебных собак.
Тойво не стал выходить на дорогу, а пошел вдоль нее, намереваясь в месте ближайшего поворота — чтобы можно было просматривать оба направления — пересечь. Двигался он бесшумно, как и полагается идти лесному человеку — шишу. Именно поэтому он первым обнаружил дозор из двух человек, занятый обустройством своего места для наблюдения.
Следует заметить, что последствия ранения притупили органы его чувств, и тот дозор тоже увидал его. Можно было, конечно, прикинуться добрым путником, однако внешний вид выдавал в нем, если и путника, то совсем недоброго: измазанный засохшей болотной тиной, в рваной одежде, с диким блеском
