— Вот его, — легат кивнул в сторону разведчика, — с собой возьмешь.
— Понял. Сколько людей я могу взять еще? И каких?
— Ну не когорту же.
Север прикинул.
— Пять-шесть человек достаточно.
— С ума сошел? Если ты с таким отрядом на корабль взойдешь, тебя в первом же порту продадут избитого и голого. Идет война, а купцы и в мирное время все — наполовину пираты, если добыча легка.
— Не думаю, что я легкая добыча.
— Север, я тебя посылаю делать важное дело. Мне не будет выгоды с того, что ты сгинешь, доказывая, сколь проворно владеешь мечом. А проверить это непременно найдутся охотники, я не думаю, что в здешних водах римляне популярны. Возьмешь два контуберния[75]. Кого именно, выберешь сам, я предупредил Сергия. Советую взять не только мордоворотов, но и кого-нибудь грамотного. Может пригодиться с Лукуллом. Этот ублюдок твердолоб, упрям, как бык. Его напором не проймешь. Дипломатия нужна.
— Я говорил тебе, Гай Флавий, какой из меня дипломат. Я возьму тессерария Барбата. И, если ехать верхами, то своих кавалеристов. Будет быстрее.
— Не советую. Поговори с Сергием, он назовет тебе бойцов получше. Найдет, кто хорошо ездит верхом.
Квинт хмыкнул: не первый раз ему доводилось слышать мнение старых вояк, что кавалерист хорошим бойцом быть не может и с пешим легионером не сравнится.
— Когда отправляться?
— Немедленно.
Север отсалютовал и вышел. Разведчик последовал за ним.
Беневент— А он не слишком самоуверен? Он терпит одно поражение за другим. И это только от Суллы. А ведь Сенат посылал еще и младшего консула с легионами в Азию. Полагаю, сейчас Митридат между двух огней.
— Мне кажется, этого посланника следует воспринимать иначе. Царь не предлагает помощь, а сам просит ее.
— Крик о помощи... И он пришел, как проситель, к тем, кого сам же и предал?
— Не горячись, Альбин. Никого он не предавал. Поскольку не произносил клятв. Это распространенное заблуждение, что мы тогда договорились. Почему-то оно очень популярно среди молодежи. Многие склонны обвинять в своих неудачах кого угодно, любого заморского царя, но только не себя.
Седой, крепко сбитый мужчина поднялся из-за рабочего стола, заваленного свитками и восковыми табличками и, заложив руки за спину, прошелся по комнате. Его более молодой собеседник стоял у распахнутого окна, сложив руки на груди и покачивая пальцами полупустой кубок.
— Темнеет.
Седой подошел к окну.
— Я совсем плохо стал видеть в сумерках. Старею. А когда-то... — седой не договорил, погрузившись в воспоминания.
— Ты совсем не стар, Телесин. И уж точно не дряхл. Ты еще поведешь нас на травлю волчицы, я верю, этот день наступит.
— Травля... Многое меняется в этом мире, Альбин. Даже в медленно текущую реку не войти дважды. А мы... Боюсь, что нас несет бурный поток и выбор у нас невелик: плыть по течению, не зная, что там, за поворотом, или попытаться догрести до одного из берегов, рискуя разбиться о камни. Какой берег лучше, Альбин? Митридат? Или марианцы? Ты говоришь, я не дряхл. Да, могу держать меч. Но кто я такой? Бледная тень Муцила...
Понтий Телесин, нынешний лидер самнитов, уцелев в Союзническую войну, остался единственным из их вождей. Все прочие пали в сражениях, во главе с консулами государства Италия, Квинтом Помпонием Сихоном и Гаем Папием Муцилом. Трехлетняя война была италиками проиграна, их государство уничтожено. Самниты и марсы, две основные движущие силы союза племен понесли чудовищные потери. Они сражались мужественно, отчаянно и сложили оружие, лишь добившись от римлян уступок, предоставления гражданских прав. Казалось, хотя бы одна из целей достигнута и жертвы не напрасны, ведь именно требование римского гражданства и высокомерный отказ Сената послужили причиной того, что италики, многовековые соседи римлян, принужденные к неравноправному союзничеству, взялись за оружие. Однако римляне, пообещав права, сдержали слово лишь формально. Сенат распределил италиков по восьми избирательным трибам из тридцати пяти. Таким образом, получив вожделенное гражданство, более многочисленные италики остались в политическом меньшинстве.
В конце войны идею об уступках союзникам продвигала партия популяров во главе с Гаем Марием. Особенно усердствовал народный трибун Сульпиций Руф, близкий друг Марка Ливия Друза, известного борца за права италиков, убийство которого и послужило формальным поводом к войне. Партия оптиматов во главе с Суллой сопротивлялась, как могла, но все же популяры вынудили их согласиться с уступками, приобретя тем самым преданность италиков. В гражданской войне между Суллой и Марием, самниты, марсы, луканы поддержали последнего.
Сульпиций Руф добился-таки полного равноправия италиков и распределения их по всем трибам, но ненадолго. Марианцы проиграли, законы народного трибуна были отменены, а его голова выставлена на том самом месте, откуда он их провозглашал.
"Нас несет бурный поток, и мы не знаем, что там, за поворотом. Да, я не дряхл, но все же слишком стар для столь быстротечного бега событий. Не успеешь опомниться, как вновь ты ступаешь на незнакомый берег, не зная, что тебя ждет на нем..."
Сейчас Сулла воевал против Митридата в Греции. В Риме, снова захваченном марианцами, установилась их диктатура и уцелевшие знамена с быком, попирающим волчицу, до поры попрятаны по амбарам, подальше. Однако же "ты еще поведешь нас на травлю..." Молодежь не смирилась.
Альбин допил вино и взглянул на собеседника. Глаза Телесина были закрыты.
— Я думаю, нам следует выслушать посланника, — негромко проговорил вождь.
Армилл открыл дверь и посторонился, пропуская Алатриона вперед, но преграждая путь Ганнику, который намеревался проследовать за костоправом. Телохранитель напрягся, но Алатрион остановил его.
— Все в порядке, дружище, в чужой дом не лезут со своими порядками.
Армилл прикрыл за вошедшим дверь и замер перед ней, сложив руки на груди и не слишком приветливо поглядывая на Ганника.
По дороге сюда, в первую же ночь в одном из постоялых дворов галл избавился от своих пышных висячих усов. Нельзя сказать, что эту процедуру он проделал совсем без сожаления, однако привычки той части его народа, что обитала за Альпами, имели уже совсем мало власти над италийскими галлами. Всесторонняя безопасность нанимателя, в том числе и его стремление не привлекать лишнего внимания определенно были важнее для телохранителя. Впрочем, обычное поведение костоправа, как уже не раз убедился Ганник, зачастую шло вразрез с требованиями телохранителя. Уже не один раз Ганник задался вопросом, а с какой целью его все же наняли. Алатрион явно не нуждался в телохранителе, более того, заполучив его, он, казалось, стал вести себя еще более беспечно, чем немало раздражал не только Ганника, но и сопровождавшего их оска.
