Эпилог
Пермь, 14 октября 1918 года
— Здравствуй, товарищ Мойзес! Как дела? — вошедший в палату крепенький человек в новенькой скрипящей кожаной куртке и с пронзительными глазами чуть сморщил в брезгливой гримасе нос.
Он недолюбливал лечебницы с их неистребимым запахом вонючих лекарств и умирающей плоти. И не дело молодому большевику, ниспровергателю отжившего старого мира, в такое время в больнице лежать.
— Здравствуй, товарищ Бокий. Уже лучше, — сидящий в кресле больной, одетый в пижаму с протертыми рукавами и накинутый поверх нее заштопанный медицинский халат, сделал вид, что пытается подняться с кресла.
— Что ты? Сиди, сиди! Тебе выздоравливать надо! Янек твоим здоровьем крепко обеспокоен! — в голосе слышалось сплошное участие, вот только взгляд сразу же вильнул в сторону.
Глебу Бокию, начальнику ВЧК Северной области, лично пытавшему и отправившему на тот свет немало контриков — мужчин, стариков, женщин и подростков, — смотреть на сидящего в кресле человека было трудно из-за подступавшей к горлу тошноты.
Искривленная шея выносила подбородок далеко над правым плечом, а потому приходилось смотреть на Мойзеса сбоку, чтобы видеть лихорадочный блеск его левого глаза. На месте правого ока и носа был проложен жутковато багровый рубец шрама с черными дырками ноздрей. Верхняя губа на середине разорвана, а потому два центральных резца выдавались вперед, демонстрируя заячий оскал. Вместо привычной кучерявой черной шевелюры — ободранный, весь в струпьях и ямках, череп. Прямо живая Адамова голова — символ бессмертия…
— Ну, если ты хорошо себя чувствуешь…
— Я тебя внимательно слушаю, давай к делу, не просто так пришел! С моим докладом ознакомился?! — несколько грубовато перебил Бокия Мойзес, и его единственный глаз гневно прищурился.
— Ну, к делу так к делу, — покладисто согласился начальник ВЧК, но вот его улыбка была весьма нехорошей. — Я внимательно ознакомился с твоими показаниями… Вернее, с твоей запиской, что ты изволил продиктовать две недели тому назад, когда пришел в сознание. Меня заинтересовал один момент, связанный с полковником Фоминым, Семеном Федотовичем. Так?
— С подполковником…
— Это не имеет значения, — теперь Бокий показал власть и перебил Мойзеса.
«Дружба дружбой, но табачок врозь» — так говорится. А они не приятели, а товарищи по делу, тем более в таком деле. Однако Бокий ему тут же и улыбнулся — долг, конечно, платежом красен, но обострять отношения с искалеченным чекистом, пролежавшим в больнице почти три месяца без сознания, а до того чудом выжившим в шахте, он без нужды не хотел.
— В конечном итоге, — он понизил голос до шепота, — то, чем мы занимаемся… Тут не то чтобы ни одна живая душа, тут даже ни одна мертвая душа ничего знать не должна!
Бокий заметил, как нервно задергалась щека Мойзеса.
— Ну да ладно! Я просто хотел уточнить один момент. Когда офицер наклонился над тобой, полы его черной куртки разошлись, и ты увидел на его груди какие-то странные знаки, похожие на наградные. С пролетарской символикой. Так?!
— Да, это так.
— А ты сможешь более подробно описать эти знаки? — вкрадчиво спросил Бокий, но снова вильнул глазами, встретившись с пронзительным оком сидящего чекиста.
— Три неизвестных мне знака — один круглый, беловатый в середине, снаружи окаймлен серебряным венком из листьев. В центре изображена красная звезда лучом вниз. Между лучей выглядывают молот и лемех плуга. Отдаленно похоже на нашу красноармейскую звездочку. Сверху красное знамя, с девизом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». Знамя закрывает два верхних луча звездочки. На венке внизу отчеканены буквы РСФСР — я не ошибаюсь. За этим знаком были прицеплены еще два. В виде пятилучевой красной звезды. Я их разглядел лучше, намного лучше, их было два, потому и запомнились.
Мойзес закрыл уцелевший глаз и содрогнулся всем телом — он вспомнил до малейших деталей тот страшный для себя день.
— В центре серебряный медальон с изображением солдата в остроконечном шлеме, держащего в руках винтовку наперевес. Вокруг такой же девиз — «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». Внизу отчеканены буквы СССР, ниже них серебряные серп с молотом. Мне показалось…
— Что показалось? — переспросил Бокий, когда пауза затянулась. Мойзес открыл глаз, пронзительно сверкнувший на мгновение.
— Я видел эту форму на императорских складах. Ее сделали для гвардии. Суконный шлем с острым верхним шишаком.
— «Богатырка»?! Так, по-моему, этот шлем называется. Сейчас рассматривается вопрос, чтоб одеть в эту форму наших красноармейцев.
— Так! — Мойзес чуть кивнул головой. — За «звездами» была медаль, на маленькой прямоугольной колодке. И весь кругляшок закрывала пятилучевая звезда. Красная…
Мойзес говорил еле слышным голосом, единственный глаз был закрыт желтым веком. Он тщательно припоминал, и это было для него делом нелегким — пальцы рук, лежавшие на накинутом поверх колен клетчатом одеяле, чуточку подрагивали.
— Под ней римская цифра двадцать. Именно так мне показалось сразу, а не две буквы XX. Под знаками с «пролетарской» символикой были два георгиевских креста с медалью. Серебряные. И еще одна медаль — вроде династическая, когда триста лет Романовым отмечали. На больших колодках. И все — более ничего не было.
Бокий прошелся по комнате, взглянул в окно — желтая листва усеивала внутренний двор, свидетельствуя о приближении зимы.
— «Унылая пора, очей очарованье…» — процитировав классика, начальник ВЧК приблизился к Мойзесу, сунул руку за пазуху и извлек небольшую коробочку, обитую красным бархатом. Открыл крышечку.
— Посмотри на это внимательно.
Мойзес взял коробочку, вытащил задрожавшими пальцами небольшой знак, приблизил его к уцелевшему глазу. И еле слышно вскрикнул, выронив из рук. Желтое лицо чекиста смертельно побледнело.
— Тебе знаком этот орден? — нетерпеливо, но не резким, а скорее молящим голосом воскликнул чекист.
— Да, знаком. Но тот был вроде потерт, эмаль потускнела чуть, будто от долгого ношения.
— Хватку ты не потерял, товарищ Мойзес. Глаз-алмаз остался…
— Только один и уцелел, — криво улыбнулся чекист и чуть более громким голосом спросил:
— А что это за орден?
— Боевого Красного Знамени. Недавно учрежден Советом Народных Комиссаров. Состоялось и первое награждение — ровно две недели назад.
— Как же так?! — внезапно охрипшим голосом чуть ли не закричал Мойзес. — Я не могу ошибаться, я видел именно этот орден. Только чуть иной…
— Поношенный?!
— Да, такой.
— Странное дело, — задумчиво проговорил Бокий и снова начал мерить шагами палату. — Имеет место быть белый офицер, подполковник, носящий под курткой пролетарский орден, которого на тот момент времени нет даже в эскизах. Не рисовали его еще, ибо не думали учреждать…
— Есть еще одна странность, — хриплым голосом в тон отозвался Мойзес. — Почему подполковник вместе с этим орденом носит другие знаки с пролетарской символикой. Ты о таких знаках знаешь что-нибудь? Или о медали со звездой?
— Ничего подобного. Мы специально запрашивали секретариат СНК. А этот орден нам выслали всего на три дня. По личному ходатайству товарища Дзержинского. Специально тебе для опознания.
— Меня удивляет другое. Почему вместе с нашим орденом и другими знаками этот полковник носит награды для нижних чинов? Причем без пальмовой веточки на колодке, положенной офицерам в семнадцатом году.
— Откуда ты знаешь это?
— Допрашивал одного ротмистра в марте, он мне и пояснил, за что офицеров солдатскими крестами награждали, да с каким отличием.
— То-то и оно, товарищ Мойзес. А почему не Владимир с мечами или белый крестик Георгия?!
— Вижу, и ты неплохо разбираешься, товарищ Бокий!
— Пришлось тут, — усмехнулся начальник и достал из кармана сложенный лист бумаги. — За время твоей затянувшейся… хм… болезни, скажем так. Я назначен Дзержинским для расследования, и с этого момента ты поступаешь в мое распоряжение. Вот его мандат!
Мойзес внимательно прочитал бумагу, насупил брови, глядя на размашистую подпись внизу, а потом потер подбородок. Протянул бумагу обратно Бокию, который тут же спрятал ее в карман.
— Я вижу, Янек дал тебе неограниченные полномочия?!
— Да! Ты занимался один, — Бокий сделал многозначительную паузу, в упор глядя на Мойзеса, — крайне серьезным делом, но теперь нам предстоит работать по нему вместе!
— Я не знаю, что тебе сказать… Я три месяца оторван от дел, меня здесь, в этой больнице, держат в слепоте, не отвечают на вопросы. Я имею в виду Поганую…
— Не надо без нужды произносить название. Достаточно одного раза, — Бокий непроизвольно понизил голос до шепота и кивнул на дверь. — Наши товарищи не в курсе дел. Я сейчас тебе покажу некоторые вещицы, крайне прелюбопытные, а ты изложишь свое мнение по этому поводу.