— Моя голова отрублена, — думал я. — Она покатилась куда-то например, к ногам маршалов… Но она еще сохранила жизнь и смутно воспринимает звуки. Этот гул, вероятно, грохот барабанов, приветствующих мою казнь…
Странно! Грохот затих, уступив место глухим ударам по какой-то деревянной поверхности.
Еще страннее! Холодный пот, катящийся по моему лицу, отирается куском полотна. Это делает моя левая рука, которая схватила полотно и лихорадочно проводит им по моему лицу, волосам, шее…
Шее! Так моя шея еще при мне?
Вздор! — подумал мой мозг. Она осталась в земле вместе с остальным телом.
Но вот я слышу чей-то голос Он сопровождается сильными ударами и повторяет!
— Мусси! Мусси!
Невозможно ошибиться — это голос Ванга, моего китайца, убитого гранатой Джима Кеога в самом начале этой адской войны. Стало быть, я — в загробном мире, и мой верный бой узнал своего старого хозяина? Он хочет снова поступить ко мне на службу? Но чем я буду платить ему — тенями франков?
Однако я замечаю, что душевное состояние обезглавленных совсем неизвестно ученым.
— Какая досада, — думаю я, — что нельзя опять приладить голову к телу. Я мог бы прочесть в нашей Медицинской Академии интереснейший доклад о переживании после казни.
Но голос раздается все громче и громче.
— Отоприте, мусси, отоприте! — кричит он — Вставать пора!
Не понимая, каким волшебством я очутился в постели — очевидно, души умерших обладают способностью к галлюцинациям! — я вскакиваю, ощупью пробираюсь по темной комнате к двери, повертываю ключ и торопливо возвращаюсь в постель.
Дверь тихонько отворяется.
— Кто там?
— Да я же, мусси, — отвечает голос Ванга. Очевидно, моя голова не в порядке. Да и не мудрено: не может же такая операция, как отсечение головы пройти бесследно для умственных способностей. Во всяком случае, это неприятно, и я говорю с досадой:
— Отстань! Ты мне надоел…
Но вот я слышу шорох отодвигаемых занавесей и в комнату врываются волны света.
Чудеса! Я вижу — или мне мерещится, будто я вижу — свою комнату, мебель, камин, стенные часы, мое платье, крахмальную рубашку…
Что бы это значило?
Ванг стоит теперь перед моей кроватью — Ванг, убитый восемь месяцев тому назад на Арденских равнинах, Ванг, который на моих глазах грохнулся с раздробленным черепом из гондолы «Южного».
— Будет конец этому дурачеству? — говорю я сердито. — Ведь ты не мог спастись, ты умер…
— Я? Нет, мусси, ни капельки не умер… Я лег вчера в девять часов, и встал рано-рано, и подходил шесть раз к дверям мусси, а в двенадцать постучал тихонько, но г. Пижон телефонировал Ванг, стучи сильней…
— Пижон? Телефонировал? Что ты мелешь?
— Да, мусси. Пора на свадьбу, мусси запоздал…
— На какую свадьбу?
— Мисс Вандеркуйп и поручика Дэвиса.
— Ты бредишь или дурачишь меня!.. Мисс Вандеркуйп сожгли на костре, Дэвис умер от холеры, а Пижона твои же милые соотечественники исполосовали и ободрали живьем Пошел вон! Убирайся, не приставай ко мне.
Но Ванг стоит с разинутым ртом и беспомощной улыбкой на лице.
Моя рубашка, влажная от холодного пота, вызывает у меня неприятное ощущение. Это наводит меня на удачную мысль:
«Постой, брат, я тебя поймаю», — думаю я. И говорю вслух:
— Подай мне чистую рубашку!
Как то он вывернется? Не найдет же он тень рубашки. Да и как ее подашь, тень?
Но нет… он преспокойно достает из комода чистую рубашку и помогает мне надеть ее.
Непостижимо! Решительно у меня не все дома… Надо будет принять тень бромистого калия.
Раздается стук в дверь.
— Войдите!
Это Пижон и г. Вандеркуйп. Они оба входят, смеясь.
— Как вам это понравится.! — говорит голландец. — Стало быть, вы не хотите присутствовать на свадьбе моей дочери?
— Но…
— Вспомните, что процессия отправится в сорок пять минут первого в церковь св. Иакова. А вы еще в постели. Что с вами, милейший?
— Это вина вчерашнего банкета, — говорит Пижон, подсмеиваясь.
— Но…
— Ну, теперь, раз вы проснулись, одевайтесь поскорее. Мы подождем вас; только и вы поторопитесь.
— Да что с вами? — с беспокойством спрашивает Пижон. — Какие у вас странные глаза…
Глаза! Каким образом тень Пижона может видеть у моей тени глаза, когда они у меня вырваны?
— Воды! — говорю я, указывая на графин. — Ради Бога, воды!
Прежде всего я смачиваю себе голову. Невозможно ошибиться: это череп, настоящий череп, даже очень твердый череп, а вовсе не тень его. И глаза тоже — целехоньки! Откуда же они взялись, как могли они вернуться на свое место? Ведь мопсы их счавкали… я слышал.
Неразрешимая проблема! Ну, как бы то ни было, раз у меня все на месте, надо этим пользоваться.
— Итак, я спасен? — говорю я, горячо пожимая руки моим друзьям.
Они отвечают недоумевающими взглядами.
— И вы, мой дорогой Пижон? Я вижу, у вас наросла новая кожа… И мисс Ада? Как она-то спаслась, г. Вандеркуйп?
Но я замечаю, что чем дальше в лес, тем больше дров. Друзья мои переглядываются не только с недоумением, но и как будто с испугом. Я говорю г. Вандеркуйпу, что странный сон сбил меня с толку, что я сейчас оправлюсь и через четверть часа буду готов. Он уходит.
— Теперь, дружище, потолкуем. Через пять минут китаец приготовит мне ванну, а пока попытаемся выяснить положение. Во-первых, где мы?
— В Гааге, в отделе «Всемирного Соглашения».
— Какое сегодня число?
— Вон отрывной календарь на стене. Читайте сами:
21 сентября…
— 1937 года, — доканчиваю я.
— Виноват, вы перескочили через тридцать лет. Зачем так торопиться?
— Милейший, это вы отстали. Посмотрите сами 1937…
— 1907!
— 1937!
— Виноват, 1907!
— Виноват, 1937. Снимите, посмотрите поближе; вы, очевидно, близоруки.
Пижон снял календарь. Чернильная клякса над цифрой 0 придает ей вид 3. Но вблизи не остается сомнений: напечатано 1907.
Я признаю свою ошибку. Очевидно, мое зрение все-таки пострадало от грубых пальцев палача.
— Итак, у нас 21 сентября 1907 года…
— 22 сентября 1907 года, — поправил Пижон. — Это вчерашний листок; Ванг еще не успел оторвать его.
— Хорошо, будь по-вашему. Мы в Гааге, в отделе г. Вандеркуйпа, дочь которого сегодня венчается с поручиком Дэвисом, — это все верно, и вы уверены, что так оно и есть?
— Совершенно уверен.
— Хорошо… Не обращайте внимания на нелепость моих вопросов, если они нелепы — помогите мне добиться толку. Как мы попали в Гаагу?
— В качестве корреспондентов на конференцию мира, как и другие наши собратья по перу. Мы прибыли сюда 25 августа, поселились вместе и остались здесь на день после закрытия конференции, состоявшегося вчера…
— Ага! Я начинаю собираться с мыслями. Значит, инцидент за десертом произошел только вчера, а сегодня объявлена война…
— Никаких инцидентов за десертом не было и никто никому не объявлял войну. Конференция закончилась великолепным банкетом, затянувшимся далеко за полночь; вина были превосходные и пары их, я вижу, прошли для вас не совсем бесследно. Вы, вероятно, видели сон, от которого еще не можете отделаться…
— Вы думаете?
— Иначе нельзя объяснить ваши слова…
— Разве они так нелепы?
— Есть грех…
— Значит, инцидента не было? Войны нет? А аэрокар «2000 года».
— Что?
— Аэрокар нашей газеты «2000-го Года»? Ведь мы же вместе летели на нем и мисс Ада с нами, после пожара Гааги…
— Пощадите! Какой «2000 год»? Такой и газеты нет — все это вам приснилось. Вспомните: вы здесь от «Petit Journal», а я от «Фигаро»…
Это был как бы внезапный проблеск света. В первый раз после долгого кошмара я вернулся к действительности.
Ванг объявил, что ванна готова, и я отправился в туалет, где холодный душ совершенно освежил меня. Я продолжал разговаривать с Пижоном через тонкую перегородку.
— Ах! Если бы вы знали, какие необычные видения преследовали меня в эту ночь, — говорил я. — В свободное время я расскажу вам…
Пижон лучший из моих товарищей; добрейший и милейший малый, всегда готовый балагурить и плесть небылицы, но трезвый и точный в своих корреспонденциях. Мы часто путешествуем с ним вместе, естественно, что он сыграл такую видную роль в моем сне.
Через четверть часа я был готов и мы спустились вниз, а залу, где уже собрались приглашенные.
С какой радостью увидел я очаровательную мисс Аду и ее жениха. Как сердечно пожимал я им руки, рассыпаясь в пожеланиях счастья. Они были видимо тронуты, но и как будто немножко смущены моим волнением.
— Как они могут оставаться спокойными после таких ужасов? — подумал я — Шутка сказать: умереть от холеры, сгореть на костре…
Да что же я? Ведь это было во сне!..
Началась суматоха; брачная процессия отправлялась в церковь, все вышли из залы, стали рассаживаться по экипажам.
