— А чего ты хочешь?
— Радимичей и дреговичей.
— Я не владею ими.
— Они платят тебе дань. Ты выступаешь их защитником. Я мог бы их и так взять. Но мне не к спеху было, да и не вижу смысла конфликтовать с тобой на ровном месте.
— Очень легко платить тем, что тебе не принадлежит, — улыбнулся каган. — Еще пять лет назад я бы возмутился, а теперь отдаю тебе их с легким сердцем. Забирай.
— Но это еще не все.
— Не все?
— Нет, конечно. — Улыбнулся Ярослав. — Каганат ослаб. От тебя отвернулись все, кроме меня. Сегодня я разобью твоих врагов. Но что будет завтра? Мне снова идти на помощь? В принципе, я не против. Но это — не отношение союзников.
— К чему ты клонишь?
— К тому, что тебе придется назвать меня старшим братом и признать себя моим вассалом.
— ЧТО?!
— Мне не нужна степь. Тебе не нужен лес. Мне нужно, чтобы ты стоял здесь и сдерживал штормовые порывы степи. Но у тебя для этого недостаточно сил. И взять их не откуда. Что говорит только об одном — тебе самому нужна защита. Моя защита. И моя помощь.
— Ты понимаешь, что просишь? — Зло прищурился Захария.
— Я? Прошу? О боги! Ты ослышался. Я не прошу. Я предлагаю. Жизнь тебе и твоим потомкам. Ведь принеся мне вассальную клятву ты и твои наследники смогут сохранить власть над каганатом. Ибо за тобой будет нависать моя тень и никто в здравом уме не посмеет твое положение оспорить.
— Хорезмшах предложил мне тоже самое.
— Потребовав при этом принять ислам?
— Да…
— Мне все равно в кого ты веришь. Твоя вера — твое личное дело. Но видит Великое Небо твой бог тебя не защищает, как и их вера не защитит их. Впрочем, как я уже говорил, мне все равно во что ты веришь. Для меня — любой бог, это лик Всевышнего, проявляющий себя так или иначе. Какие-то лики сильны, какие-то слабы, какие-то подходят степным племенам, а какие-то им совершенно бесполезны. Пути Всевышнего неисповедимы. Для чего он проявляется через того или иного бога ведомо только ему.
— А какую веру исповедуешь ты?
— Во Всевышнего. Он столь величествен, что не может проявляться на земле в своей первозданной природе. Мы слишком ничтожны для этого. И способны видеть его только в ликах, коих бесконечное множество. Это и Великое Небо, и Арес, и Мардук, и Кришна, и даже Нефритовый Император. Все это — одно и тоже существо — Всевышний, единый и многообразный одновременно. Он — это все. Он это ты, я, трава, конь, что только что заржал, муха… и так далее. Он так проявляется. И глупо называть одно из его проявлений верным, а остальные отрицать. Это тоже самое, что отрицать все свое тело, прославляя лишь руку или ногу.
— Твоя вера… она необычна для ромейца…
— А что в ней необычно? Во всех своих делах, я обращаюсь к Всевышнему. Просто не стесняюсь обращаться к тем его ликам, какие нужны в этом конкретном деле. А не, по обыкновению некоторых, просить сына рыбака о победе в войне, или каменщика совета в рыболовстве. Согласись, кто не умеет ездить верхом, вряд ли сможет в этом деле выступить добрым советчиком.
— С этим сложно не согласиться, — улыбнувшись кончиками губ, ответил Захария.
— Поэтому мне нет дела до твоей веры. Любая вера — правильна. Любая — истинна. Но по-своему. Принеси вассальную клятву мне. Уступи по доброй воле дреговичей и радимичей. Пообещай, что станешь удерживать своих вассалов от набегов на мои земли, а ежели они ослушаются — карать своей рукой, не дожидаясь моей справедливой ярости. И я защищу тебя и твоих подданных, гарантировав твою власть в каганате и власть твоих наследников.
— Как много поменялось за каких-то восемь лет, — грустно произнес Захария.
— Все течет. Все меняется. — Пожал плечами Ярослав. — Каких-то пять лет назад твои люди травили меня ядом черного скорпиона. А сейчас, я поднял этого скорпиона на личный вексель и пришел бить твоих врагов.
— Твоя вера позволяет тебе взять вторую жену? — После небольшой паузы спросил каган.
Их разговор продолжился.
Он был простым и в тоже время очень сложным. И чем больше Захария общался с Ярославом, тем больше приходил к выводу, что истинной его верой являлось поклонение Тенгри — трансцендентального Сущего, безличного бога не имеющего явного воплощения и воплощенного во всем[2]. Ведь, несмотря на принятие иудаизма, хазары оставались в основе своей тенгрианцами. И если их аристократия была вынуждена держаться обрядов, то простые пастухи жили стариной. Да и даже аристократы иудейской веры, росли в определенной среде, накладывающей известный отпечаток…
— Я ненавижу тебя, — тихо произнесла молодая девушка, смотря прожигающим взглядом на Ярослава.
— Ты прекрасно понимаешь, что я не могу принять тебя второй женой.
— Почему?
— Потому что не считаю это правильным.
— Ты ведь не христианин. Я знаю. Мне рассказывали.
— Дело не в христианстве. Строго говоря, в посланиях Титу и Тимофею говорится о запрете многоженства для жрецов[3]. На остальных же это не распространяется. Просто сказалась старая греческая и римская брачная традиция. Тот же Василевс Валентиниан четыре сотни лет назад взял себе вторую жену и разрешил это же для всех своих подданных.
— Тогда почему? Не понимаю.
— Ты жить хочешь?
— Странный вопрос.
— Преслава не потерпит рядом с собой других жен. Она тебя попросту изведет. Она Верховная жрица Макоши. Так что поверь — это в ее силах. И изведет так, что ты даже не поймешь от чего умерла. А я не хочу, чтобы между мною и твои дедом пролегла кровь. Твоя кровь.
— Но ты отказался возлечь со мной даже вне брака! — Раздраженно воскликнула она.
— Милая моя девочка, — грустно произнес Ярослав. — Не дразни небеса. Ты красива, свежа, юна. Ты найдешь себе еще мужа. Зачем тебе удел конкубины[4]?
— Для меня позор быть отвергнутой.
— Это позор твоего деда.
— Это позор всего моего рода. Ты разве не понимаешь, что своим отказом унижаешь не только меня, но и Великого кагана? А кто будет уважать униженного?
— Проклятье… — процедил Ярослав, только сейчас поняв в какую сложную ситуацию попал.
— А тебе нужно, чтобы власть моего деда была крепкой. Не так ли?
— Так… — тихо произнес наш герой, после долгой паузы. — Но взять тебя в жены не смогу.
— Ты пожалеешь об этом! — Сверкнув глазами, произнесла внучка кагана и быстрым шагом удалилась.
— Пожалею, — тихо ответил Ярослав в пустоту.
Но он недолго так стоял. Из тени вышла Пелагея.
— Довольна? — Спросил наш герой.
— У меня есть брат. — Нервно дернув щекой, произнесла она. — Он сможет взять ее в жены.
— Но твой брат, не я.
— Не ты. Поэтому я не перережу ей глотку, если она возляжет с ним…
[1] Меотида — античное название Азовского моря.
[2] Концепция Тенгри по своей сути является вариантом так называемого атеистического монотеизма, основанной на непознаваемости Тенгри и его безличности.
[3] Речь идет о 1-ом послании Тимофею 3:2, 3:12 и Послании Титу 1:6. Эти фрагменты трактуют по-разному, вплоть до довольно экзальтированных форм. Если же трактовать текст «как есть» и не вдаваться в фантазии, притягивая дохристианскую греко-римскую языческую традицию за уши, то там описан только запрет на то, чтобы дьякон, пресвитер или епископ имел более одной жены. Причем, вообще или одновременно. Для людей же мирских вообще никаких ограничений в том не установлено. Как и, впрочем, на разводы.
[4] Конкубина в римском праве — это женщина, с которой мужчина живет, не оформив должным образом брачные отношения. И она отличалась по своему правовому статусу от жены и любовницы. Конкубинат, по своей сути, это свободный брак.
Глава 9
866 год, 20 сентября, левый берег Дона у Саркела
Утро.
Ярослав почти закончил облачаться в доспехи, в чем ему помогала супруга. Они встретились взглядами и Пелагея, выдержав добрую минуту эту игру в гляделки, отвела его и чуть заметно поклонившись. Демонстративно. Словно бы показывая, что она признает его власть, но лишь по доброй воле.
