который я услышал первым.
– Кажись, да. – А это сам стрелок, Петро, или как его там…
– Сходи добей, рядом ведь!
Интересно, а чего он только приказывает, а сам не стрелял, да и не видно его.
– Да готов он, я ж видел, прямо в грудь попал! – боится Петро ко мне идти, и правильно делает.
А мне и смешно, и страшно, а ну как вскочу сейчас, а там второй страхует.
– Проверь, не хватало еще недобитка оставить, вдруг и правда на немцев пашет, зачем нам лишний головняк? Тут и найдут, так решат, что партизаны замочили, а раненый нам не нужен.
Видимо, этот, что раздает приказы, старший у них, кто это вообще? Понятно, что какие-то бандеровцы, но откуда они здесь? Да и где здесь-то? Кстати, раз ехали на повозке, логично предположить, что едут по дороге, вряд ли просто по полю, а стало быть, где-то рядом и жилье имеется.
Хоть и не морозно сейчас, но снег все же немного хрустел и дал мне вовремя понять, что тот самый Петро все же идет ко мне. В этом была опасность, ведь он может и просто шмальнуть, когда будет хорошо видеть меня. Метров тридцать было, когда он стрелял, сейчас, наверное, уже совсем близко. Падал я, вытянув руку с пистолетом вперед, и сейчас, чуть подняв голову, ждал, когда бандеровец окажется на мушке. Все же мне повезло, этот хмырь шел с винтовкой в руках, но не целился, держал на уровне груди. Двойка от меня, быстрая, без паузы, человек в черном одеянии валится на снег, а я уже встаю и змейкой сближаюсь с повозкой, точнее, это были сани.
– Ах ты, сука! – доносится до меня, но никто не стреляет, и это странно.
На повозке немного сена, лошадка нервничает, но стоит пока на месте. И тут я наконец увидел того первого, глазастого. Поверх сена поднимается голова, и я едва различаю ствол «папаши», показавшийся на фоне черной формы бандита. Стреляю вновь дважды и мгновенно падаю в сторону, короткая, патрона на два-три очередь, хлопнувшая одновременно с моими выстрелами, обрывается резко. Лошадка дернулась, но не понесла, а только сделала несколько шагов в сторону, видимо, выстрелы из автомата бандита прозвучали у нее над головой и немного напугали. Бывалая лошадка, привыкла уже, видимо. Не рискуя, делаю кувырок в сторону и поднимаюсь уже с другой стороны от саней и, вытянув руку с пистолетом, медленно подхожу. Когда остается буквально пару метров, замечаю лежащий сверху на сене автомат и труп, держащий его в руках. Готов, сука. Одна из пуль вошла прямо в лоб, куда попала вторая, пока не видно.
– Тихо, красотка, тихо, не трону! – погладил я коняшку по морде, а то она задергалась, когда я подошел близко, запах пороха чует.
Картина маслом. На санях три трупа, один мой, который я только что сотворил, а два других уже, видимо, остывают. Стоп. А ни хрена они не дохлые! Тяжелые просто, похоже, без сознания. Ну, я не собираюсь их лечить, разберусь чуть позже.
При осмотре саней стала известна и причина, по которой этот хрен только командовал, но не помогал неудачливому Петро. Он был ранен в правую руку, повязка была сильно пропитана кровью, и стрелял он с левой, когда все же пришлось.
– И откуда же вы такие нарядные тут нарисовались? – спросил я у не подававших признаков жизни бандитов, начиная шмон. У этих всегда с собой есть жратва, а у меня больше двух суток во рту маковой росинки не было, все мысли только об одном.
Не знаю, откуда и куда ехали бандиты, но вот жратвы, кроме куска сала с мой кулак, да краюхи черствого хлеба, ничего не было. Зато была бутыль с «мутным». Употреблять я не пробовал еще, да и не тот это напиток, чтобы начинать, поэтому схватил еду и принялся есть прямо так, кусая, ножа у меня нет, а искать у бандитов было лень. Откусив пару раз и тщательно прожевав, несмотря на голод, заставил себя не торопиться, отложил еду и продолжил шмон. Нужно выпотрошить имущество бандеровцев, скинуть их на хрен в снег и, развернув сани, направиться по дороге назад, туда, откуда они предположительно ехали. Направление угадывалось легко, следов разворота не было, значит, ехали практически мне навстречу, стало быть, мне нужно именно туда, где им и вломили. Странно, что раненых с собой везли, бандеровцы сердобольными никогда не были. Или родственники, или командиры. Осмотрел более внимательно, но отличий в форме или в документах не увидел, обычные бумаги полицейских из привлеченного контингента, правда, у одного был пистолет нарядный, «Маузер» в «дереве», заметная вещица. Наверняка старший какого-нибудь куреня, снявший пистолет как трофей с кого-нибудь из партизан. Ладно, авось и узнаем когда-нибудь, что и откуда взялось, пока мне было просто насрать на них. Я просто очень голодный и усталый, а вот злости, как следовало бы, не имел сейчас вообще. Я вообще после школы фрицев стал довольно хладнокровным, а уж после Сталинграда, да работы в Ровно, когда перед тем как сделать шаг, трижды думаешь, вообще перестал волноваться, вредно это.
Когда стаскивал с повозки раненых, один застонал, но глаза не открыл, поэтому я не стал приводить его в чувство, а просто сделал выстрел в грудь. Раненый даже не дернулся, и так, видимо, отходил уже, так что пулей больше, пулей меньше… Короче, сгрузил я всех, прибрав оружие, добив раненых, не забыл и сходил до дохлого Петро, у которого были две дырки в груди. Собрав все оружие, документы, съестного вот мало было, развернул сани и, устроившись как какой-нибудь завзятый крестьянин, «уговорил» лошадку двигаться. Эх и хорошо это, после такой дороги – вот так ехать в санях, на сене, сказка просто. У одного из бандитов я снял приличный на вид нож, промыв его прямо там самогоном, ну, воняло то пойло в бутылке именно как самогон, сейчас нарезал сало на куски потоньше. Попить бы еще… Сани были низкими, поэтому, свесив руку за борт, зачерпнул прямо на ходу снега и затолкал в рот, пытаясь утолить жажду. Чего-чего, а вот с водой у меня за эти дни проблем не было, снег-то лежит, пока еще не тает особо, хоть и осел немного.
Примерно через полкилометра поле заканчивалось, и дорога уходила в лес. Я еще там, на месте встречи с бандеровцами ее осмотрел, поэтому ехал и не парился. Под рукой лежит «папаша», два диска к нему, еще есть две винтовки Мосина,
