такова реальность.
Поздравления лились, как из рога изобилия. Подарки я даже не успевал запоминать, кто какие дарит. Главное, что дарят. Между тем, я обязательно после спрошу у Никифора, кто что подарил. Мой слуга должен контролировать и фиксировать этот процесс. И тут, кроме алчности, есть важный момент. По подарку можно составить некоторое мнение о том, чего хочет от тебя человек, насколько он готов сотрудничать и не относится ли к тебе с пренебрежением. Для дальнейшей работы пригодится.
— Господа, позвольте мне! — попросился один из гостей, которого я первый раз вижу.
— Кто это? — шёпотом спросил я Катю.
— Не знаю, — отвечала усталым тоном супруга.
Этот день вымотает нас так, что и брачная ночь… нет, я уверен, что здесь откроются резервы организма. Но усталость накатывала, как и некоторая раздражительность, возрастающая от таких вот беспардонных гостей, имени которых никто и не знает.
— Имею честь представиться: надворный советник Фёдор Иванович Энгель. Сие послание вам, господин действительный статский советник, — незнакомец протянул мне скрученный лист бумаги с вислой печатью.
Такой же по виду свёрток был отдан Вяземскому, причём ему бумага вручена после меня.
— Прочтёте позже, господин действительный статский советник, — чуть ли не приказал мужчина, который представился ещё и как личный порученец Петра Алексеевича Палена.
Жуть, как было интересно вскрыть печать и прочитать. Мой враг, да ещё и не тайный, а вполне себе явственный, прислал поздравления. В голове сразу же заиграли мысли, что с этим делать, все помыслы иезуитские, выстраивающиеся в сложносоставную интригу. Пришлось гнать эти мысли, точнее, оставлять их на потом.
Державин Гаврила Романович также присутствовал на празднике, как и Аракчеев, при этом, когда мне удалось пообщаться и с одним, и с другим, они напрочь игнорировали намёки на то, почему это я не знаю об их потугах помочь мне ранее, когда я томился в Петропавловской крепости. Я не стал прямо выказывать обиды или сыпать упрёками, пусть и хотелось. Не поняли намёков, ну, или решили их проигнорировать, пусть так и будет. Я не стану усложнять общение. Внешне не проявлю своих претензий, но вот внутренне… Больше этим людям полностью довериться я не смогу никогда и буду вооружён знанием, что и Аракчеев, и Державин не друзья мне, а лишь попутчики.
— Да, как же я забыл! — всполошился Александр Куракин. — Господа, прошу простить, что временно лишаю вас счастья поздравить молодых, но канцлер Александр Андреевич Безбородко также передал послание.
Возражающих не было. Пока Куракин передавал свёрток от своего непосредственного начальника и второго человека в Российской империи, всем гостям было чем заняться — быстро выразить своё удивление, что болезненный Безбородко решил прислать поздравление. Этот свёрток я раскрыл сразу же. И был несколько озадачен тем, что там написано. Первое, это ожидаемо, поздравление. Но вот второе — это заверение, что он помнит о моей роли в первые дни царствования Павла, понимает мои сложности, но заверяет, что всё решаемо. Конечно, ни слова прямо, лишь завуалированными намёками, но всё же вполне читаемыми.
Что происходит? Безбородко решил стряхнуть с себя пыль и окунуться в интриги? И кто я в этом случае? Скорее всего, разменная монета в начале противостояния Палена и канцлера. Вот это был бы бой. Жаль, что Александр Андреевич Безбородко скоро покинет этот бренный мир. И даже то, что я послал бы к нему врача, не поможет. Да и кого? У канцлера и так лучшие лекари.
А тем временем, пока мы с Катей, но ещё чаще тесть, получали поздравления, а слуги уже между собой договаривались, куда складывать подарки, праздник разгорался. При этом и в прямом, и в переносном смысле. Уже запалили просто огромное количество факелов, хотя ещё только-только смеркалось. Гости не выстраивались в очередь на поздравления, а уже развлекались и ели. На площади, примерно равной одному квадратному километру или чуть больше, было десять шоколадных фонтанчиков на постаментах в полметра в высоту. Рядом с ними стояли слуги, предлагавшие фондю. Любой из гостей мог лично, либо прибегнув к помощи прислуги, проткнуть палочкой будь клубнику, дольку ананаса, персика, винограда и, окунув в молочный шоколад, вкусить сладенького.
Фондю было не только шоколадное, но и сырное. Таких точек было пять, и плавленый сыр поддерживался в таком состоянии при помощи устройства, созданного одним из учеников Кулибина. Это было что-то между печкой-буржуйкой и самоваром. Вполне портативное и могущее использоваться в армии для приготовления пищи или отопления палатки. Возле сырных фондю предлагали окунуть в сыр уже ветчину, которую назвали Пармской, пусть она даже из державинских имений под Москвой, или хлеб, колбасу. Сырное фондю также было выстроено фонтанчиком.
Кстати, насчет самоваров. Их здесь поставили пятнадцать. Погода еще не морозная, но уже точно не летняя. Попить чаю можно. Подавали и капучино, какао. В таких чайно-кофейных местах лежали пирожные, ромовые бабы, кексы, печенье, конфеты, круассаны. Последнее лакомство здесь путают с венскими булками. Однако, с выпечкой из столицы Австрии мучное изделие похоже только формой. С марципаном в начинке было сложно, так как миндаль чаще всего приходил из Италии, в которой сложная политическая обстановка. Но в России есть фундук.
Ну, и десять длинных столов с различными закусками. Это и тарталетки с разными салатами и икрой на творожном сыре, волованы с всевозможными начинками, уже прошедшими апробацию в ресторанах. Гости могли попробовать паштеты на гренках, многие виды канапе. А ещё я не мог обойтись без шашлыка.
Возле всех таких вот пунктов питания были навесы и стулья, так что гостям не приходилось долго стоять.
При этом всё, что предлагалось гостям — это было не основное меню. А вот с основным мы долго думали, как сделать правильно. Подавать пять, хоть и десять блюд — это да, и слуги будут предлагать уже сидящим за длинными столами гостям вкусить то или другое кушание. Это случится уже на балу. Вместе с тем, к каждому гостю максимально корректно подходил слуга и предлагал меню и самопишущее перо. Гостю было достаточно подчеркнуть ту позицию в меню, что он хотел бы обязательно попробовать. Ручки оставались сувениром.
Не забыты были и развлечения. Вокруг работали артисты, которые периодически исчезали, и тогда начиналась музыкальная программа. Играли Моцарта, Баха, Вивальди, другие произведения, определить авторство которых я не мог. У Вяземского был отличный оркестр.
И всё работало, всё спорилось. Было видно, что периодически возникали некоторые шероховатости, которые быстро купировались, создавая впечатление идеальной организации. И тут главное —
