это назначить ответственных. За организационную работу отвечал Захар Ложкарь, за работу с персоналом Янош Крыжановский и ливрейные лакеи Вяземского. За поставку продуктов — Николай Тарасов. Таким образом, я, можно сказать, пригласил их на праздник, путь и таким иезуитским образом, заставив работать.
Но это всё: кушания, развлечения — было для гостей, а мы с Катей и тестем принимали поздравления и пожелания. Более ста человек и каждый выдавал тираду на минуты три, не меньше. Итого… Страшно и подумать, но пришлось стоять более трёх с половиной часов кряду. А я напомню и себе тоже, что и до того не получалось присесть уже чуть ли не двенадцать часов. Но улыбка не слазила с моих уст. Когда она хотела сбежать, я предвкушал, что уже скоро останусь с Катей наедине, и тогда чуть глуповатая улыбка вновь арендовала моё лицо.
— Карл Карлович, — искренне обрадовался я, когда очередь поздравлять дошла и до директора Луганского железоделательного завода. — Рад, что вы откликнулись и прибыли к нам на торжество. Уже давно хотел лично познакомиться.
Чуть полноватый мужчина с большим широким носом не остался в долгу и так же расплылся в поздравлениях, правда, на французском языке. Впрочем, было бы интересно, насколько чаще гости поздравляли исконно русского, православного чиновника на языке вольнодумца Вольтера.
— Вы сегодня увидите некоторое чудо чудесное, после, надеюсь, заинтересуетесь сотрудничеством. А ещё не могу не воспользоваться оказией и спросить, вы нашли господина Ричарда Тревитика? —сказал я, нарушая регламент, так как говорить о делах в такой момент не комильфо.
— Он в Корнуолле. И я отписал кому нужно, чтобы поспособствовали отправке этого, уж простите, но он скорее мастеровой, чем инженер. Впрочем, сие невинная просьба на фоне нашего большого сотрудничества, и я смог вам угодить. Тревитик прибудет по весне для стажировки на моём заводе, — рассказывал Карл Карлович Гаскойн.
— Мужчины! Всё вам о службе разговаривать, — вклинилась в нашу начинающуюся беседу Катя.
А жёнушка уже показывает зубки. И мне это нравится, никогда не привлекали женщины во всём податливые и бесхарактерные.
После извинений Гаскойн удалился. Были ещё гости, но мои мысли убежали в сторону того, что мне может дать приезд Ричарда Тревитика и сотрудничество с Карлом Гаскойном.
Тревитик — это сейчас заурядная личность, может только подающая надежды. Он энтузиаст и более остального заточен на изобретения. И что удивительно, насколько я знаю, изобретённый Ричардом Тревитиком паровоз вызвал сперва даже у англичан оторопь и непонимание. Ну, а за то, что инженер изобретал паровую повозку, его и вовсе считали сумасшедшим. Однако, не только для паровоза нужен этот учёный. Он в иной реальности, при всей кажущейся людям глупости, считался специалистом по машинам высокого давления. А это? И пароходы, и паровозы, да что угодно, как и попытка лет через двадцать-тридцать пробовать создать и двигатель внутреннего сгорания.
Гаскойн же — это производственные мощности. Я уже подумывал над тем, чтобы пробовать пока создавать лодки с обшивкой из металла, но постоянно увеличивать тоннаж судов, чтобы выйти уже на боевые паровые фрегаты. Так почему бы… Впрочем, Карл Карлович нужен и для другого — артиллерия, комплектующие к паровым двигателям, как и многое по мелочи.
— Муж мой! О чём же задумался? — спросила Катя, сбивая меня с мысли.
— Тебя я хочу, моё счастье, моя неземная краса! Ты — солнце во мраке ненастья, ты — жгучему сердцу краса, — начал я декламировать стихотворение Константина Бальмонта [Константин Бальмонт Тебя я хочу, моё счастье. Полное стихотворение см. в приложении].
Это стихотворение звучало напористо, может, для этого времени и несколько вызывающе, но я читал искренне, заглядывая в глаза своей супруги. Какой ужас! Моя жена всё ещё невинна! И когда, наконец, я начну уже исправлять эту нелепость⁈
— Это красиво… А… Оно кому посвящено? — спросила Катя.
— Все стихи теперь только тебе и посвящаю, может, лишь некоторые ещё одной важной женщине в мой жизни, которую бросить никак не могу, — сказал я и состроил серьёзное лицо.
Мимика Кати менялась от гнева к удивлению, после к недоумению, наконец, она сдержанно засмеялась.
— Маме? — уточнила свою догадку Екатерина Андреевна Сперанская.
— Ну, а кому ещё? Правда, думаю, что княгиня Оболенская может получить своё посвящение. Вот только я боюсь, что это будет слишком злой вирш, — вновь пошутил я, веселя жену.
Через десять минут появился звук ударов лопастей по водной глади Волги. Шёл наш главный сюрприз.
— Господа! — взял я себе слово.
Резко перестали играть музыканты, по стойке смирно встали слуги, временно перестав прислуживать гостям, дабы те могли всё внимание сконцентрировать на мне.
— Уже через шесть дней в Московских ведомостях выйдет моя статья, посвящённая двум событиям, свидетелями которых вы станете сегодня. Первое, поднятие русского воздушного шара уже состоялось, и я представляю второе, — говорил я под пронзительный звон корабельного колокола. — К нам приближается пароход. Первый в мире, и он русский. Слава императору Павлу Петровичу, в правлении коего продолжают множиться русские победы, будь на каком фронте: или военном, или научном. Господа и дамы, представляю вам ПАРОХОД!
Я уже кричал на разрыв голосовых связок. Вверх устремились три ракеты, которые разорвались разноцветными огнями, подожгли фейерверки. Оркестр заиграл «Марш славянки». А я смотрел на лица людей. Были те, кто просто боялся уже причаливающего монстра, но большинство с неподдельным интересом рассматривали деревянный корабль, который приплыл без парусов, гребцов, бурлаков, да ещё и против течения.
— Прошу, господа, проследуйте за мной, вероятно, наши дамы не останутся в обиде, что мужчины немного увлекутся машиной. Но скучать не придётся. Для женщин уготован свой сюрприз, — сказал я и, поцеловав в щёку Катюшу и чуть заметно кивнув княгине Оболенской, оставляя жён приглашённых гостей на их попечение, первым устремился на борт «Русской победы».
После долгих споров в вопросе наименования первого в мире парохода всё-таки победило моё мнение. А почему именно такое название? А я представил, как зарубежная пресса будет писать про чудо-корабль, который приводится в движение посредством пара. Или как английские дети через двести лет будут учить историю, и тут «Русская победа». И да, это, несомненно, победа.
— Вы усмирили пар и направили его на движение? — Гаскойн пробился ко мне сквозь множество желающих задать вопрос.
Карл Карлович, бывший человеком обходительным, ныне так распихал локтями гостей, что мог нарваться и на вызов на дуэль.
— Да, господин Гаскойн, и предлагаю
