СССР 2061 - СССР-2061

   -- Заходи!

   Я зашел. Вдоль стен висела одежда, под ней стояла обувь, а из нее торчали шерстяные носки. За мной ввалилось сразу несколько человек в трусах.

   -- Здорово! - сказал Степан Степаныч, и протянул мне руку, от которой валил пар. Она было очень холодной.

   -- Раздевайся, -- говорит.

   -- Да, как-то... страшно, -- сказал я. -- Я ни разу...

   -- Марина сказала, что ты настоящий мужик, -- говорит. -- В разведку с тобой можно, без вопросов.

   Пришлось раздеться. Руки меня не слушались, но, в принципе, разоблачиться мне удалось. Я вышел босиком на лед, а сердце у меня так билось, что я боялся упасть в обморок. Я машинально стал спускаться по лесенке в прорубь, а вода была даже не холодной, а как-то своеобразно обжигала. Я вцепился в лестницу и окунулся с головой.

   -- Три раза надо, -- сказал кто-то.

   Три, так три, я и пять теперь могу. Но окунулся еще два раза и, не помню как, вылез из проруби. В палатке я завернулся в полотенце и мне протянули кружку с темным горячим чаем. И печенье.

   -- С днем рождения, -- сказал Степан Степаныч, и еще раз пожал мне руку.

   -- У меня не сегодня, -- сказал я, стуча зубами, -- у меня летом.

   -- Не, -- говорит, -- ты не понял. Сегодня -- от воды и духа.

   И я понял. Про воду. И про дух, но это уже гораздо позже.

                                                        25.1

"...ты проснешься и все будет хорошо... В разбитой керамической броне, обожженные ледяным дыханием бесконечной пустоты лежат они на стылых камнях... летящих все в той же бесконечной пустоте... далеко... давно... Им не подняться, ты уже убил их... ты уже убил их всех... спи... ты заслужил это... спи спокойно... А когда ты проснешься, солнце будет светить сквозь купол на зеленую земную траву, и будут смеяться дети, которые никогда не видели этих ледяных камней, никогда не видели керамическую броню, никогда не видели звезды сквозь подсвеченную сетку прицела... И не увидят... дай бог, не увидят. А ты видел, ты до сих пор видишь, каждый раз, когда закрываешь глаза, хотя давно уже пора перестать, поэтому спи, спи... Когда ты проснешься... Нет!"

   "Нет!", тихонько стонал старик, то есть это ему казалось, что стонал, а на самом деле едва заметно вздрагивал под одеялом. "Нет!" беззвучно шевелились спекшиеся губы, "Нет, нет, нельзя, нельзя спать, мне никак нельзя спать сейчас, иначе будет поздно, иначе уже не проснуться, иначе никто уже не проснется, и только ветер и пыль, пыль и ветер над руинами, и красный губчатый мох до горизонта... Нет..."

   Задрав голову вверх и опираясь на трость, Старик медленно шел вдоль внутренней стены купола по 22-му ярусу. Он осматривал купол. Он честно делал это с понедельника по пятницу, видимо потому, что когда он был молод, то именно эти дни составляли официальную рабочую неделю в Советских Республиках. Но даже с учетом этого факта его рабочее расписание все равно было странным, потому что раньше, ни в молодые, ни в зрелые годы он никогда не работал с понедельника по пятницу.

   Дело в том, что в прошлом Старик был солдатом. Он проливал свою, сначала красную, гемоглобиновую, а потом (когда она сгинула в радиоактивном угаре очередной общевойсковой операции) синевато-зеленую, тетрафлобустиновую кровь за свою Родину, а потом, когда Родина исчерпала список задач, которые должно было решать с помощью оружия, Старик остался здесь, в 17-м советском марсианском куполе.

   Как и любой солдат, в прямом смысле слова "с честью" выполнивший свой воинский долг перед Советскими Республиками, он мог жить здесь и ничего не делать, ни в чем не нуждаясь, но бездеятельность претила ему, может быть потому, что он был коммунистом, или может быть просто хорошим человеком, или и то и другое вместе, что, в общем то, было уже нередко в то время.

   Говорят (хотя, может быть, конечно, и привирают), что он долго искал работу, но востребованной мирной профессии у него не было, и тогда он положил партбилет первому секретарю на стол со словами "или заберите партбилет или дайте работу". Секретарь прилюдно обнял ветерана, связался с отделом кадров, поматерился положенное время, после чего старик и получил гордую должность под названием "Главный смотритель купола".

   Неизвестно, намеренно или нет, но Старик упорно не замечал, что в других куполах никаких смотрителей купола не было вообще. Старик тщательно и педантично осматривал титаническое сооружение изнутри (наружу его не особо пускали) и вносил все подозрительные места в особый электронный реестр. Купол был невероятно огромен, полный осмотр занимал непомерно много времени, но, по завершении очередного круга, Старик брал себе официальный выходной, и, слегка взбаламутив ближайшую забегаловку, начинал работу по новой.

   Иногда, очень редко, можно даже сказать, что очень-очень редко, он замечал следы ремонтных работ на внесенных в отчет местах. Говорят (хотя, может быть, конечно, и привирают), что в таких случаях он доставал свой потертый армейский нож (боевое отделение засверлено, залито оловом и опечатано) и привычным движением добавлял очередную зарубку на трость.

   Учитывая все вышеприведенные обстоятельства, а в особенности размеренную, не особенно разнообразную жизнь, которую Старик вел на протяжении длительного времени, никого не удивило, что просьба первого секретаря несрочно разобраться по неважному вопросу вне купола отставному ветерану была очень приятна.

   Старик, в красном марсианском камуфляже поверх скафандра и винтовкой с метровой блендой на оптическом прицеле явился к восточному шлюзу ранним утром, неторопливо выпил чаю с начальником шлюза, сфотографировался со всеми остальными, и дал всем подержать винтовку. Потом предъявил предписание, загрузил в грузовой двухместный вездеход запас кислорода на 120 часов и гордо укатил на восход. Поручение было пустяковое. Ребята из авиаотряда обнаружили на пару квадратов восточнее купола какой-то механизм, предположительно старого монтажного дроида, видимо вывороченного на свет божий очередной песчаной бурей. Дел у них в это момент было много и куда более важных, поэтому точных координат они не сняли. Нужно было прогуляться в квадрат, поискать-посмотреть чего там, и, если будет интересно, то и привезти.

   Опасности никакой. Совсем никакой. Видимость отличная, метеосводка идеальная, связь постоянная. Существовала правда микроскопическая, ничтожная совсем вероятность того, что дрон боевой. Боевой, и что уж совсем невозможно, агрессивно настроенный и сохранивший подвижность и вооружение. Вот как раз на этот совершенно невероятный случай Старику была выдана слегка устаревшая, но зато досконально знакомой модели винтовка 50-го калибра.

   "Диспетчер 17-го купола вызывает всех, кто находится между квадратами Б34 и Д25, на экранчиках зона помечена красным. Ребята, спокойно, ничего страшного не происходит, класс опасности единичка. Метеорологи прозевали пыльную бурю, балла второго-третьего, максимум четвертого, часика на два. Идет с запада, выскочила из-за барьерного рифа, 15-й купол нас почему-то не предупредил. Время подхода к 17-му куполу 20 минут. Пыльничек со статикой, так что радиосвязи скорее всего не будет. Все знают что делать: зеленые группы возвращаются, если успевают, иначе заякориваются, желтые группы заякориваются все, как раз пообедаете спокойно, красные группы продолжают работу. Вечером все идут благодарить метеорологов. Сейчас врублю повтор этого текста, и займемся перекличкой на запасной частоте. Начинаю повтор."

   Старик улыбнулся. Становилось чуть интереснее. Формально он был в зеленой группе, но вернуться уже не успевал, зато успевал осмотреть цель, перед тем как заякориться, потому как до места было всего ничего. Свой вездеход он вывел на точку по всем правилам, прикрываясь рельефом, остановился метров за 300, у распадка между холмами выскочил наружу, поднялся немного по пологому склону и достал бинокль. Стоял в полный рост - густые и длинные, как морские водоросли, заросли красного губчатого мха колыхались на ветру и прикрывали его по грудь, надетый поверх скафандра маскировочный комбез, весь покрытый такой же длинной красной бахромой, совершенно скрадывал фигуру. Даже глаз, вооруженный мозгом, потерял бы его контур за десяток шагов, чего уж говорить о гораздо менее совершенном зрении киберов.

   Старик навел бинокль, подкрутил резкость. Протер линзы, посмотрел еще раз, сбил и снова настроил резкость. Чертыхнулся, посмотрел на радиотулбар, чертыхнулся громче. Пощелкал тумблером диапазонов, вслушиваясь в безнадежный шорох помех, после чего сел на землю и так просидел чуть больше минуты, обхватив голову руками. Потом стремительно поднялся и расчехлил винтовку.