знании немецкого.
— С моей тоже, — сказал Кропоткин, — но я его уже читал тогда в русском переводе.
— Я тоже, — сказал Саша.
И еле удержался, чтобы не уточнить, что это был перевод Пастернака.
— Беккер сказал мне, что книга слишком философская, и я ничего не пойму, но меня настолько захватила и философия, и музыка стиха, что я, начав с посвящения, скоро выучил наизусть целые страницы, — сказал Кропоткин.
— Мне больше всего начало нравится, — признался Саша.
И процитировал по-немецки:
'Я богословьем овладел,
Над философией корпел,
Юриспруденцию долбил
И медицину изучил.
Однако я при этом всем
Был и остался дураком'.
И гость, не задумываясь, продолжил на том же языке:
'В магистрах, в докторах хожу
И за нос десять лет вожу
Учеников, как буквоед,
Толкуя так и сяк предмет'.
Совместными усилиями дошли до сцены вызова духов, и Саша процитировал:
'И ты прочтешь в движенье звезд,
Что может в жизни проистечь.
С твоей души спадет нарост,
И ты услышишь духов речь'.
До конца куска, который он помнил, оставался буквально один абзац, и Саша опасался, что сольётся первым, но тут вмешался Гогель:
— Это великолепно, Александр Александрович! Произношение ещё страдает, но всё равно хорошо.
— Если бы не Александра Васильевна, было бы гораздо хуже, — признался Саша.
— Александра Васильевна? — спросил гость.
— Саша Жуковская, — объяснил Саша, — матушкина фрейлина, дочка поэта Жуковского, она очень помогает мне с немецким.
Кропоткин понимающе промолчал.
Саша подумал ни возразить ли на это многозначительное молчание, но решил не обострять ситуацию. Упрекнуть гостя было не в чем.
— Пётр Алексеевич, — сказал он, — я ещё не встречал здесь человека настолько близкого мне по духу. Я предлагаю перейти на «ты».
И протянул руку гостю:
— Саша.
Григорий Фёдорович настолько растерялся, что не успел возразить.
— Петя, — сказал гость и пожал протянутую руку.
— Александр Александрович, — опомнился Гогель, — это недопустимо!
— Не при вас, Григорий Фёдорович, — сказал Саша. — И не на людях, так что никто не узнает.
Гогель только покачал головой.
— Сухонин отзывался о тебе восторженно, — вспомнил Кропоткин. — Но оказывается это не только математика.
— Хотя бы при мне на «вы»! — взмолился Гогель.
— Так у нас ещё общий преподаватель! — как ни в чём ни бывало, обрадовался Саша. — Я ему уже всё сдал, кроме геометрии. Теперь у меня академик Остроградский, ибо высшая математика. Это да! Читает мне предмет по курсу Берлинского университета. Но грех жаловаться, я сам напросился.
— Я слышал об этом, — кивнул Кропоткин, на всякий случай без обращения.
— Петя, а ты Гейне читал? — спросил Саша.
— Только некоторые русские переводы.
— У меня есть томик, давай подарю в честь знакомства.
Саша отыскал в своей тумбочке зачитанный томик на немецком с торчащими из него закладками и мысленно похвалил себя за то, что купил этот томик в книжном на Невском. Настолько расписывать заметками библиотечный вариант он не решился.
— Здесь прямо на полях выписаны слова с переводом, — прокомментировал он, — я их уже помню, а тебе, может быть, пригодится.
Открыл на первой странице и надписал:
«Пете Кропоткину, будущему революционеру, ученому, писателю и философу от Саши Романова, переводчика, столяра и купца третьей гильдии».
И вычеркнул слов «Революционер».
Гогелю явно было любопытно, но Кропоткин слишком быстро пробежал глазами посвящение, усмехнулся, захлопнул и спрятал за пазуху.
— Кстати, я совершенно не понимаю, как можно жить без карманных денег, — заметил Саша.
— Не дают, — сказал гость.
— Свободу, в том числе финансовую, не дают, её берут. Мне тоже не давали. Но я совершенно не понимаю, как у человека, у которого руки и ноги целы, а голова на плечах, может не быть карманных денег.
— Надеюсь на артель.
— Артель — это не сразу. Хочешь я тебе переводы найду? Как Мирабо. Я начал с того, что стал переводить с английского для «Морского сборника» дяди Кости. Статьи не особенно интересные, про какие-нибудь великобританские якоря, платят за них не фонтан, но на карманные расходы хватит. Или не пристало князю?
— Забудь, что я князь. Но переводить могу только с французского и немного немецкого.
— Угу! «Немного» я уже слышал. Насчёт переводов поспрашиваю. Так. Про наши дела. Помещение есть, разрешение есть, учителя есть. Учеников нет. Как мы их зазовём?
— По поводу школы Магницкого вы давали объявление в «Ведомостях», — заметил Гогель.
— Они не смогут его прочитать, — возразил Кропоткин.
— Вот именно, — кивнул Саша, — и думаю, что используют «Ведомости» как-нибудь иначе.
— Можно выступать на фабриках и заводах, — предложил гость.
— Можно, — согласился Саша. — И в рабочих общежитиях. Главное, чтобы пустили.
— Не думаю, чтобы тебя куда-то не пустили.
— Всё равно. По-хорошему, надо хозяев предупредить. А они могут не разделять наших высоких целей. Хотя мне в Москве показывал свою фабрику Гучков. У него уже была школа. Правда, только для мальчиков.
— На казённые заводы всегда открыт доступ, — заметил Кропоткин. — Ткацкие фабрики, литейные, хрустальные, гранильные.
— Да? Можешь список сделать? Обойдём потихоньку.
— Хорошо, — кивнул Кропоткин.
— А я со своей стороны напишу Путилову, Нобелям и Чижову. Может быть, даже не придётся ножками обходить. Завтра?
— Если отпустят.
— А я за тобой заеду. Ещё буквари надо закупить. Ты в них что-нибудь понимаешь?
— Нет, — улыбнулся Кропоткин. — Не помню, по какому учился.
— Вот и я тоже, — признался Саша. — Но у меня есть идея, с кем посоветоваться.
В этот момент дверь приоткрылась, и лакей Митька объявил:
— Ваше Высочество! Вас зовёт на ужин государыня императрица.
Саша взглянул на Гогеля.
— Можно мне Петю с собой взять?
— Надо спросить у Её Императорского Величества, — сказал гувернёр.
— Петь, ты не против того, чтобы поужинать со мной, моей матушкой и, наверное, моим старшим братом?
— Эээ, нет, — сказал Кропоткин.
— Митя, — обратился Саша к лакею, — можете спросить у мама́, могу ли я пригласить с собой лучшего ученика четвёртого класса Пажеского корпуса князя Кропоткина?
— Слушаюсь, Ваше Высочество! — сказал лакей.
И исчез.
— К «вы» я его приучил, — прокомментировал Саша. — А
