не должен был, отчего ты, песий сын порох-то между сундуками архивными бросил? Ведь специально, чтобы рванув, все, что в сундуках храниться, уничтожить. А людишки-то в твоем плане куда подевались?
– Какой порох? Что ты говоришь такое? – о уставился на Суворова и даже попытался подняться, но Суворов опрокинул его обратно ногой, выйдя из-за моей спины. – Никто не должен был пострадать. Все одно то, что надо было сжечь, уже сгорело, а остальное так, чтобы… – тут Турок прикусил язык, поняв, что, разволновавшись, сболтнул лишнего.
– Василий Иванович, кухонного холопа взяли, да сторожа, – к нам подбежали двое неизвестных мне господ в штатском. И один из них прямо на ходу докладывал то, что удалось сделать, пока мы пожар тушили, да от взрыва спасались. – Сбежать хотели, сволочи. Помогали они кому-т… О, никак Турок. Поздравляю, Василий Иванович, поймать его дорогого стоит, – и докладывающий широко улыбнулся, разглядывая поскучневшего пленника.
– Не меня поздравляй, – Суворов хмыкнул. – Его высочество лично этого умельца схватить изволил.
– О как, похвально, – и оба господина поклонились мне, словно только что увидели, хотя даже я заметил, что они срисовали меня еще на подходе. – В пыточную Турка, Василий Иванович? – полюбопытствовал тот, который говорил до этого, выпрямившись.
– Ну отчего же сразу в пыточную? Пока просто в допросную, – Суворов посторонился, давая господам пройти к лежащему на спине Турку. – Мы пока так побеседуем, вдруг мне повезет, и наш гость не будет запираться, да и расскажет все сразу же. А, Турок? Будешь говорить? Ведь все одно будешь, наши заплечных дел мастера быстренько из тебя всю правду вытянут. А то ты ведь почитай еще совсем нетронутый, уже шестнадцать годков, а на дыбе ни разу не висел, непорядок, Турок. Какой же ты вор после этого?
– Хороший я вор, – процедил чернявый и внезапно повернулся ко мне. – Не дай погубить, твое высочество. Я все скажу, только не дай погубить. Не хотел я ничьей гибели. И порох не я подбросил.
– Заткнись, – немного лениво проговорил один из господ, тот, который до этого момента молчал и сунул Турку кулаком в рожу. Брызнула кровь из разбитой губы, а голова парня мотнулась, но он не издал ни звука. Его тем временем подняли на ноги, и Турок умудрился вывернуть шею, когда его потащили прочь, глядя на меня.
– Не погуби! – получив тычок в живот, он согнулся пополам и не смог сдержать тихого стона. Да здесь с задержанными не миндальничают, не то время, чтобы в гуманизм играть. Я смотрел им вслед и никак не мог понять, что чувствую при этом. Почему-то мне казалось, что парень не врет, и к взрыву действительно отношения не имеет. Более того, этот взрыв застал его врасплох, и он именно поэтому в окно сиганул, что никак не предполагал подобного. Я смотрел до тех пор, пока они не скрылись из вида и лишь потом повернулся к Суворову.
– Я погляжу, вы времени зря не теряли, Василий Иванович? – я даже бровь слегка приподнял, разглядывая этого особиста восемнадцатого века. – И теперь меня терзают смутные сомнения, а не вы ли причастны к тому, что дворец практически без охраны остался?
– Ваша проницательность иной раз пугает, ваше высочество, – Суворов слегка поклонился и в его взгляде не было ерничества, лишь искреннее уважение. – Я упрашивал ее величество подождать пару дней, и не отправлять пока сюда гвардейцев, чтобы не вспугнуть супостатов. Но никак я не мог предположить, что они на такое сподобятся.
– Значит, тетушка все же пришлет мне охрану? – я задумчиво посмотрел в ту сторону, куда уволокли Турка.
– Конечно, даже не сомневайтесь в этом, ваше высочество. Более того, по приказу ее величества Елизаветы Петровны новый лейб-гвардии кирасирский полк создан, который будет при вас состоять, пока надобность в нем не отпадет. Мне даже намекнули, что ваше высочество будет в полковники этого полка назначен, дабы в верности гвардейцев не усомниться. А командиром Ласси поставили в чине подполковника.
– И откуда такой полк образовался? – я иронично хмыкнул.
– Бывший кирасирский, который под командованием Антона Брауншвейгского был, – спокойно выдержал мой взгляд Суворов. – Его вовсе расформировать хотели, но Елизавета Петровна передумала, придумав для него новую задачу.
– Поживем-увидим, насколько они эту новую задачу выполнять будут, – я снова усмехнулся. – Антону Брауншвейгскому наличие этого полка под его командованием почему-то несильно помогло. – О, да. Про малолетнего императора, который сейчас с родителями где-то в районе Риги находился в заключении, я узнал в первую очередь. Было даже странно, что Елизавета сохранила всему семейству жизнь, хотя я слышал, что она вообще обещала, что никого по своей воле жизни на эшафоте не лишит. Странное обещание, и, по-моему, очень вредное, которое ни к чему хорошему не приведет, но это ее право, пускай играется в милосердие, если возможность и желание делать это совпадают друг с другом. Лично я таких тупых обещаний никому давать не собирался.
– Я не был бы на вашем месте настолько категоричен, – Суворов покачал головой.
– А я не категоричен, я прагматичен, – по телу пробежала дрожь, и тут же на мои плечи опустилась какая-то тяжелая теплая доха, а на голову легла треуголка. Повернувшись, я увидел Криббе, стоящего рядом со мной в неизбежном плаще. – Так, господа, – я посильнее укутался в доху, – вот вам мое самодурственное поручение: хочу нечто такое же. В плаще я себя чувствую не теплее, чем вовсе без плаща, и сейчас я это на себе полноценно испытал. Так что, разрешаю растянуть портного на дыбе, но он должен мне что-то такое же теплое сделать.
– Я постараюсь правильно донести до него эту мысль, не нужно сразу на дыбу, – усмехнулся Криббе, значит, мне не показалось, и он намеренно раздел какого-то бедолагу, чтобы согреть меня. Кивнув, я снова повернулся к Суворову.
– Кто этот Турок? – спросил я у него, все еще не совсем понимая, что же произошло в Лефортовском дворце.
– Он при Ваньке-Каине состоит. Поговаривают даже, что сын он его. Может, врут, но какое это на самом деле имеет значение? – Суворов махнул рукой.
– Так, я совсем запутался, зачем этим каторжникам устраивать пожар в моем доме, да еще и камни в окно кидать? – я помотал головой.
– А вот про это я хотел вам сказать, ваше высочество, – мы все повернулись
