всё то же самое, что в прошлой комнате, только в три раза просторнее. В остальных комнатах пока гуляло эхо.
— Тогда пошли к нам!
Мы, конечно, вчера свои вещички по шкафам растаскали, но остался ещё сервант (с которым всё никак не могли определиться — куда его?), огромный узел детских игрушек (часть из которых бабушка уже растеребила для игры с близняшками), плюс старый шифоньер и кровать, которые срочно нужно было вытащить из взрослой спальни, иначе туда ничего не влезет.
Наиль с Женей оглянулись, прикидывая, за что вперёд схватиться.
— Сервант к нам с бабушкой в кухню тащите, — предложила я.
— Почему в кухню? — не поняли оба.
— В той кухне поставим пока машинку стиральную. А смысл нам два хозяйства разводить? И шкаф туда поставим, временно.
Не знаю, что они поняли из моих сумбурных объяснений, но низ от серванта попёрли.
А я хотела сказать, что в одной из кухонь есть смысл сделать как бы прачку, но в последний момент подумала, что это звучит как-то по-буржуйски. Ну, как минимум, по-мещански. И стройные мои мысли смешались… короче, получилось как получилось, да и пофиг.
Разгребаемся!
24. ВОПРОСЫ БЛАГОУСТРОЙСТВА
СРОЧНЫЙ РАЗГРЕБОН
Вот интересно мне, кстати. Во всех стенках, которые я видела, отдельно сделан верх (антресоли), и чаще всего они точно такой же глубины, как и нижняя часть. А в старых сервантах отдельным был обычно низ. Причём, низ выполнялся на довольно высоких ножках, сантиметров по двадцать, и был гораздо глубже. Выглядело это со стороны, как три срощенных кубика на палочках, тогда как верхняя часть была повыше и поплоще, менее глубокая и обязательно с зеркальными «витринами» со стеклянными двухчастными задвижками. Не знаю, насколько понятно, но вид получался примерно такой.
У детей всё время возникало искушение по выступающему «бордюру» походить. Или хотя бы там посидеть.
Пока я это раздумывала, мужики отволокли нижнюю часть серванта и вернулись за верхней. А я, чтоб третьим тополем с Плющихи не стоять, начала игрушки детские в маленькую спальню затаскивать. Так и так, это будет потом Федькина комната, пусть там и стоят.
— Ольга, дальше что⁈ — гаркнули из коридора.
— А шифонер* сюда тащите. Или нет! Его сперва в новый шкаф перегрузить надо будет, а уж потом тащить. Кровать лучше мне унесите!
*Вот бесит меня писа́ть «шифоньер».
Никто не говорит «шифоньер»,
все говорят «шифонер».
Подозреваю, что большинство,
если им задать такой вопрос,
уверенно подтвердят родство
шифонера с фанерой.
Да ещё и напишут «шифанер»
или, наоборот, «фонера» —
однокоренные же…
А разве нет?
Всё, что не относилось к игрушкам, я столкала на полки здоровенного встроенного шкафа в прихожей. Этот шкаф, реально, такой здоровый был, что в него заходить спокойно мог хоть кто, не напрягаясь.
Мужики пришли, помогли мне кое-что забросить на верхние полки, свёрнутые рулонами ковры закинули в пустой зал… — и всё, дела внезапно закончились.
УМНАЯ МЫСЛЯ
— Пойдёмте, съедим что-нибудь? — предложила я.
— Я если поем, сразу усну, — хмуро сказал Женя.
— Да и по́фиг, уснёшь. Приедут грузчики — разбудим.
В кухне побрякивала посудой бабушка.
— Кашу рисовую будете? Или суп погреть?
— А каша с чем? — я заглянула в кастрюлю.
— С юзюмом.
Всегда она так называла изюм — «юзюм». И мне почему-то казалось, что от этого он становится более сладким. Магия-шмагия!
Мы согласились на кашу, и мне пришлось топать в свою комнату за стулом, потому как из трёх табуреток одна осталась у Наиля, как и один из двух стульев. А на втором я всегда сидела, когда печатала или за столом работала — вот мне его и утащили… И пока я ходила, меня осенила гениальная (я так считаю) идея.
— Наиль! — я отдала стул бабушке и подвинула к себе тарелку. Стоя поем, не помру. — А ты можешь лавочки сделать? У тебя же на работе станки есть?
— Около подъезда сидеть, что ли? — не понял он.
— Нет! Смотрите! У нас большой коридор. Ребятишек одевать на улицу или для бабушки — удобно. Сюда в кухню можно парочку поставить в угол, стол придвинуть — опять удобно. Доски сейчас на рынке купить можно.
— А что, правда, — закивала бабушка.
— На них можно чехлы сшить толстенькие, чтоб мягче сидеть. Надо — снял, в машинке постирал, — развила идею я.
— И гости если придут, — согласился Наиль, — теперь к Рашиду за досками-то не побегаешь.
— Морилкой покрасим, лаком покроем — как магазинские будут. Я тебе размеры напишу, а ты мне скажешь, какие доски… — и тут под окнами забибикала машина.
Мы бросились к окну и хором воскликнули:
— Приехали!
ОБНОВКИ ВСЕ ЛЮБЯТ
Женя с Наилем помчались вниз с квитанциями. А мы с бабушкой не помчались, а наоборот — заступили на боевое дежурство, я с Федькой, она — с двойняшками. Потому что от мамы с Дашей толку куда больше, во всяком случае, стулья-то они могут помогать к лифту носить.
Нет, товарищи, лифт — великая вещь! Хоть и третий этаж, а жизнь он облегчает изрядно!
Сразу стало много всего и сделался сплошной хаос.
Для начала мужики пошли собирать стенку к Наилю. И мы все тоже пошли — участвовать мудрыми советами, а как же.
Стенка, как всё в это время, была модно лакированная. Красивая, блестящая, совсем как настоящая (это что-то про галоши, кажется…) — из четырёх с половиной секций. Я сперва не очень поняла (потому что в магазине я стенку разглядеть за толпой не успела), а потом увидела среди кусков упаковочной бумаги инструкцию, заглянула в неё и ка-а-ак поняла!
Четыре шкафа двухтумбовых плюс однотумбовый пенал. Часть полочек оставались открытыми, прямо как мама мечтала, чтобы наставить хрусталей.
Больше всего меня, конечно, умиляли ценники, наклеенные позади на каждый шкаф. Например, вот такой: «ШКАФ ДЛЯ ПОСУДЫ» — двести пятьдесят четыре рубля восемьдесят три копейки. Почему нельзя был уж округлить до рублей или хотя бы до круглых копеек — для меня величайшая загадка.
К слову, посудная секция стоила гораздо дороже книжной. За счёт зеркал и стеклянных полок, должно быть.
Самый левый, здоровенный шкаф, что на картинке, (для вешалок) сильно выступал из прочего ряда, и Наиль с Дашей сразу решили, что его к себе в спальню поставят. А между шкафами со стеклянными дверцами — свою тумбочку, с телевизором. Тумбочка тоже полированная и очень похожего цвета, так что с этой стороны всё было здо́рово. Только тумбочку перенесут пото́м, а то сейчас в зале кроме стенки вообще ничего не было.
— Я
