корпуса начал строить большую церковь. В рамках той самой старой договоренности. Ведь Алексей ему предлагал построить мечеть в Москве, такую же, какую Аббас в Исфахане поставит церковь…
Бах! Бах!
Раздались слишком громкие и резкие выстрелы в ночной тиши.
Это пуштуны подкатили свои 6-фунтовые французские пушки и ударили по укреплению. И поручик ловко соскочил на землю, укрываясь за валом редута.
Началась очередная тяжелая ночь.
Днем-то они не совались. 3,5-дюймовые нарезные пушки легко их перестреливали и не давали артиллерии пуштунов даже развернуться. Поэтому они пробовали вот так — в ночи подкатывать орудия и стрелять. Редуты-то, которыми окружили Кандагар, освещались. И даже в темноте было видно куда стрелять.
Пятую ночь шалили.
Проблем особых от 6-фунтовых ядер не случалось. Они почти все вязли в земляном валу редута или перелетали его. А те немногие, что залетали, почти не причиняли вреда. Скорее нервировали.
Бабах!
Жахнула в ответ 6-дюймовая легкая гаубица. И через несколько секунд где-то там, вдали, раздался еще один взрыв, сильно полегче — это в воздухе подорвалась дистанционная картечь. То есть, шрапнель.
Сегодня решили отвечать.
Осторожно.
В принципе артиллеристов уже обучали методу триангуляции и стрельбы с закрытых позиций. Во всяком случае — в осадных делах это было важно. Но как-то особой практики не случалось. А тут — сам бог велел попробовать. По методичкам, которые имелись у гаубичной команды.
6-фунтовки продолжили стрелять как ни в чем не бывало. Видимо, шрапнель пошла мимо.
Чуть погодя, перепроверив расчеты, ударили еще раз из легкой гаубицы.
Опять мимо.
Еще немного поигрались. Постреляли. Наконец, с пятой подачи добились накрытия — вон как заголосили. Их ведь крепко осколками посекло мелкими — в ползолотника [20]. Такие почти никого не убивали, но их в 6-дюймовый снаряд влезало много и осыпь они давали густую.
Секунд через пять дала залп и вся остальная батарея легких гаубиц. Дистанцию-то нащупали.
А потом еще.
Перестрелка на этом ночная и закончилась. На утро же, как расцвело, перед редутом обнаружили брошенные двадцать пушек и несколько убитых. Остальные сумели отойти. Хотя, судя по кровяным следам, раненных оказалось до полусотни.
Осада Кандагара продолжалась.
И с каждым днем ситуация осажденных осложнялась все больше и больше. Продовольствия ведь не прибавлялось. А попытки деблокирования закончились очень и очень плохо. Дистанционная картечь, сиречь шрапнель, творила чудеса. Даже восемь 3,5-дюймовых пушек смогли беглым огнем сорвать развертывание кавалерии.
Потом была еще одна попытка.
В этот раз решили нахрапом навалиться — сразу выйдя на рысях и бросившись лавой на сближение. Но и тут ничего не получилось. Да — прорвались ближе. Только ближе их встретила уже обычная канистровая картечь и частая стрельба из винтовок. Из-за чего, в конечном счете, к редутам никто и не прорвался.
А потери-то… потери… Они выглядели колоссальными и совершенно деморализующими.
Пуштуны пробовали отрезать снабжение. Но его осуществляли паровозом, в состав которого цепляли два вагона, обшитого листами железа. Достаточно толстыми, чтобы держать мушкетную пулю. Внутри же — стрелки с винтовками и мушкетонами. Их за глаза хватало, чтобы гонять этих деятелей.
Один раз даже попытались разобрать пути. Но толком не успели. Между лагерем под Кандагаром и ближайшим иранским городом почти постоянно курсировало четыре поезда. Туда-сюда. С интервалом в два часа. С броневыми вагонами. И спереди перед паровозом у них имелось по две платформы, загруженные шпалами и рельсами. Так что удавалось оперативно все восстанавливать. А больше и не пытались. Долго и муторно это оказалось.
Навалиться же большим отрядом не удавалось из-за крупной группы хорошо вооруженных всадников Степной армии. Ее ведь никуда не отводили пока. И ее численности было более чем достаточно, чтобы пуштуны не рисковали влезать к дороге крупной массой, слишком все это выглядело рискованно. Так — по мелочи пытались проказничать, не более…
— Да… дела, — зевнув и потянувшись, произнес поручик, осматривая брошенные позиции вражеских артиллеристов. — Долго еще это тянутся будет?
— А то больно ты устал, — смешливо фыркнул майор. — Утомился бедолага. Вон, смотри, лица нет. Под загаром его совсем не видно.
— Скучно же.
— А что ты хочешь? Осада, — пожал плечами его командир.
— Перебежчиков ночью не было?
— У нас — нет. А что?
— Любопытно — сколько у них еще еды осталось.
— Да какая разница? Отдыхай. На штурм не идем — уже хлеб.
— Может зря?
— Ты так на тот свет спешишь? Молодая жена уже не мила?
— Мила. Еще как мила. Только она там, а я тут кисну. Быстрее бы уже к ней.
— Это да. Я тоже по своей скучаю. Она у тебя, кстати, по-русски уже говорит?
— Плохо.
— И моя, плохо. Эх…
Глава 10
1715, декабрь, 10. Москва — Коломбо
Скрипнула дверь и в приемное помещение вошел рослый мужчина в доспехе. Евдокия Федоровна окинула его взглядом и немало удивилась.
— Лейб-кирасир?
— Так точно, — гаркнул он.
— Первым пришел или пропустили?
— Я спросил кто крайний в очереди, так мне и сказали идти. Уступили, стало быть. — ответил он, сохраняя невозмутимость, хотя глаза слегка заблестели, показывая скрываемое им озорство.
— Предсказуемо, — усмехнулась царица. — И по какому вопросу ты пришел? Это ведь издательский прием.
