Учитывая, что немцы яро ненавидели У-2, так беспокоившие их по ночам, палить будут из всех стволов. Одно спасение: лететь на бреющем как можно ниже и на малом газу, чтобы звуки мотора были тихими. На выхлопном коллекторе и так стоял шумопламегаситель. Без него ночные полеты были бы невозможны из-за того, что пламя выхлопа слепило летчика, но звук у него все равно получался изрядным.
Они так и поступили. Пилот шел над землей, едва не касаясь шасси кустарников: ведь шасси на У-2 не убирались. Нырял в ложбинки, вжимался в просеки в лесу, несколько километров даже над рекой летел. Один из берегов у нее высокий, скрывал самолет.
Михаил сосредоточился на пилотировании и видел сквозь целлулоид козырька только узкий сектор обзора перед собой. Малейшая ошибка — и… катастрофа.
Василий сзади бубнил чего-то в переговорное устройство, но Михаил не мог отвлечься. Слева, вдалеке, раздалась пулеметная очередь. Может, по самолету, может, уже над передовой.
Михаил мельком глянул вверх. Высоко — тысячах на трех метров — летела парочка истребителей, но вряд ли они могли заметить их маленький самолетик. Он так и не разобрал — свои это были истребители или чужие.
По борту раздались шлепки. Это Василий стучал, требуя взять в руки переговорное устройство.
— Чего тебе? Видишь — занят.
— Сергей, мы уже над своими летим, только что передовую перемахнули. Набирай высоту.
Уф! Такого приятного известия Михаил не слышал давно. Он добавил газу — и вверх. Смахнул рукавом пот со лба. Схлынуло чудовищное напряжение.
— Левее двадцать градусов, — скомандовал Василий. Они вышли прямехонько на свой аэродром. Михаил, не делая лишних движений, убрал газ, притер машину на три точки на полосу и зарулил к стоянке. К самолету бросились механики, споро развернули и, хвостом вперед, подкатили под деревья.
Над позициями наших войск, над аэродромами часто висела «рама», как называли немецкий двухфюзеляжный самолет-разведчик «Фокке-Вульф-189». Потому днем старались убрать самолеты и другую военную технику в укрытие. И не от хорошей жизни: следом за «рамой» часто прилетали бомбардировщики, поэтому усложнять себе и так непростую фронтовую жизнь никто не хотел.
Михаил и Василий выбрались из кабины. Их тут же обступили летчики и свободный техперсонал.
— Вас уже и не ждал никто, думали — сбили немцы!
— Ну да, было такое — обстреляли нас. Бензопровод, сволочи, перебили. Площадку для вынужденной просто чудом удалось найти. Подремонтировались маленько — и домой. Вы бы, парни, покапитальнее исправили бензопровод, а заодно посмотрели, что там в капоте — я ведь на скорую руку все делал.
Механики полезли под капот, а Михаил и Василий направились в штаб эскадрильи — доложить комэску о своем возвращении и о выполненном задании.
— Ну-ка, садитесь — и давайте поподробнее, а то я уже собрался на вас похоронки писать! — распорядился комэск.
Михаил и Василий все подробно рассказали: о вынужденной посадке за линией фронта, о ремонте бензопровода подручными средствами, ночевке в лесополосе — под носом у немцев — и удачном возвращении.
Командир только головой покачал, не переставая удивляться:
— Молодцы, выкрутились из ситуации! Свои жизни сумели сохранить и самолет сберечь. За выполненное задание и проявленную смекалку объявляю вам благодарность. Идите отдыхайте — ночью снова полеты.
— Служим Советскому Союзу! — дружно гаркнули Михаил и Василий.
Пилоты направились в столовую. Хотелось есть. Война войной, а обед должен быть. Вроде время еще и не обеденное, но пилотов покормили.
Они вышли на крыльцо. Василий потянулся:
— Эх, сейчас бы водочки стаканчик!
— Размечтался! С чего бы это?
— Пойдем отойдем немного.
Они отошли к казарме. Василий объяснил:
— Ты знаешь, я и хотел вернуться, и боялся. Думаю, вот приземлимся сейчас, а нас — к особисту, душу мотать: где были, что делали на вражеской территории. Мы и так штрафники, нам веры нет, а тут — прилетели аж через десять часов. А ну как подозрения у особистов могут возникнуть: «Да, может, вас немцы уже завербовали?»
— Типун тебе на язык!
— Фу, пока вроде обошлось. Ты скажи лучше: где ты так на бреющем научился летать? Ну и натерпелся я страху! Колесами шасси ветки ломал — едва не по головам у немцев.
— Да уж! — вспомнил Михаил свою работу на «кукурузнике». — А немцев-то я и не видел. Одна забота была — не врезаться бы во что-нибудь.
— И что, не видел даже, что в нас из пулемета стреляли?
— Слышал, так вроде далеко; да и некогда было смотреть.
— Рисковый ты парень! Где научился таким маневрам?
— Я же тебе говорил — до войны летчиком был. Приходилось в сельхозавиации поля от вредителей обрабатывать. Там и научился. Разбрызгивать химикаты только с бреющего полета надо.
— Я раньше думал, что бреющий полет — метафора, преувеличение. Оказалось — правда. Но честно скажу тебе, мне не понравилось — страшно очень. Я, как сели, пальцы от бортов едва оторвал — даже занемели.
— Ты пальцы береги: тебе ими еще рисовать после войны.
— Когда она еще кончится! Да и будем ли живы?
— Непременно! А война, конечно, не скоро еще закончится — она ведь только началась.
Михаил едва не ляпнул про победный май тысяча девятьсот сорок пятого года, но вовремя удержался.
Далее выспались, пообедали — и на стоянку. А там удивились: вместо бомб в кабину штурмана пачки бумаги загрузили. Оказалось — листовки на немецком языке.
— Отдел пропаганды привез. Разбросаете над перед-ним*краем в ближних тылах. Надо немцам объяснить их положение — не все же они оголтелые фашисты. Может, одумается кто, оружие сложит, на нашу сторону перейдет, — на полном серьезе объяснил подошедший политрук.
У Михаила заходили желваки на скулах, но он сдержался, вовремя вспомнив, что он находится в штрафной эскадрилье. Хотел он политруку сказать, что врага бить надо, смертным боем бить, пока не издохнет, а кому живым повезет уползти назад, в Германию, — так чтобы он и внукам своим дорогу к нам заказал. А он — листовки! Сколько бумаги зря извели, лучше бы бойцам раздали — письма домой написать или на самокрутки — больше пользы было бы. Но приказы в армии не обсуждают.
Стемнело. Сначала вылетели женские эскадрильи, а потом уж, как повелось, — штрафники. Самолет Михаила поднялся последним.
Когда добрались до линии фронта, штурман скомандовал:
— Иди вдоль передовой!
Василий разрывал руками тонкие бечевки, перетягивающие пачки бумаги, и сбрасывал за борт стопки листовок. Они разлетались и, кружась, как большие хлопья снега, опускались на землю. И немцы снизу не стреляли — не хотели себя обнаруживать. Ночью любая вспышка света далеко видна, выстрелишь — а тебе на голову с «небесного тихохода» бомбочки посыплются.
