не то, что она была против, но как-то не хотелось и вообще, лучше бы не сегодня?
Но при этом ногами она терпеливо перебирала, и ее муж молча вел его в кабинет и, наконец, встал перед августейшим монархом и поставил свою жену.
Император, между прочим, серьезно работал. Чувствовалось, что ему очень не хотелось отрываться от важного документа, но государь превозмог себя и отодвинул листочки поодаль.
— Надо же, — даже изволил удивиться он, — не прошло и нескольких суток со дня бракосочетания, как ты явился! Изволь, Андрей Георгиевич, объяснится, где ты был, друг мой любезный.
Ну, хотя бы громко не ругается. А объяснить императору он всегда может, два века все же говорил, сумеет и сейчас.
Макурин внимательно посмотрел на Николая. Ему предстояло как бы прошмыгнуть между Сциллой и Харибдой — объяснится предельно подробно перед монархом и не оскорбить жену Настю интимными подробностями. А они были изрядно интимными, эти детали, хо-хо!
— Ваше императорское величество, конечно же, мы не хотели никого не обидеть. Боже упаси! Но ночью в моем поместье между ними случилось то, что происходит между всяким парнем и девушкой, в результате чего они становятся мужчиной и женщиной. После этого я, как честный человек, не мог не привезти Настю в церковь, не затягивая время.
— Нет, это-то понятно все, — внезапно раздался позади них голос цесаревича Александра Николаевича, — вы нам лучше скажите, чета Макухиных, вы свадьбу собираетесь проводить?
«Фу ты, ну ты, кажется, обошлось, — облегченно подумал Макурин, — хоть и Настя покраснела, как спелая свекла, а государь явно имеет дополнительные вопросы, но оба молчат, за что он им очень благодарен.
Ха, а ведь умную мысль высказал будущий Александр II, — переменил Макурин тему размышлений, — большинству нет особого дела до церковных процедур, дот которых и не допустят, ведь даже столичные соборы не так велики, чтобы допускать тысячи людей. А вот светская свадьба это другое дело, тут чем больше, тем лучше. Тем более, с учетом императорской семьи, если их удастся привлечь, не все придворные будут приглашены».
— Ваше императорское высочество, прошу извинить нас, что не увидели вас, — извинился Андрей Георгиевич от имени всей четы Макуриных и предложил: — если вы позволите, мы, естественно, проведем свадьбу.
«Еще одну свадьбу, — подумал про себя попаданец, впрочем, не особо раздраженно, — та свадьба в поместье Насте все равно не понравилась. Столичная штучка, а там лишь два дворянина».
— А будет она…? — спросил император Николай, который, казалось бы, совсем не прислушивался к разговору, витая в облаках. Еще как прислушивался!
К чести Насти, она явно видела лучше государя, живя при императорском дворце практически с детства. Поэтому ответила живее:
— На Троицу? — осторожно предположила она, глядя на августейшего монарха сияющими глазами.
— На Троицу, — одобрительно кивнул император с улыбкой. Благо смотреть радостную и еще прихорошевшую Настю (хотя, куда уж больше!) всерьез было нельзя. Сбросив большинство проблем и тягот на мужа, она вдруг стала походить на ангеласо своим внеземной красотой.
Это пришло в голову не только Макурину, но и Николаю I,который вдруг серьезно заметил перед тем как отпустить ее:
— Только ты не улетай до свадьбы, дитя мое.
Озадаченная, она пошла в их семейное гнездышко, полученное в исключение от общих правил Макуриными. А трое мужчин — Николай Павлович, его сын и наследник Александр Николаевич и сам Андрей Георгиевич стали перетирать свои дела, важные, актуальные и не очень.
Первым заговорил самый младший — всего лишь его превосходительство. Дисциплина и правопорядок! Ведь сам вельможный монарх задал вопрос, надо отвечать, пусть и был вопрос необязательным и о нем вроде бы и забыли.
Трудно сказать, что думал про себя в этот миг попаданец, но внешне он был, прежде всего, исполнительным чиновником, желающим ответить на вопрос высокого начальства. И ведь не ошибся! Император ничего не забыл и обо всем помнил, несмотря ни на что, сразу же оживился и стал задавать дополнительные мелкие вопросы, расширяющие и углубляющие существующую картину.
А заговорил Андрей Георгиевич, разумеется, об обучении письмоводителей и об увеличении в связи с этим штатов.
Александр Николаевич тоже немедленно активизировался и между тремя мужчинами развернулся конструктивный разговор. Вначале существовало три точки зрения на данную проблему — по количеству собеседников. Затем постепенно Андрей Георгиевич не то, чтобы настоял — Боже упаси! — просто обрисовал картину будущего так, что его направление оказалось самым перспективным.
При чем, что характерно, выводы делал сам монарх Николай I, но сугубо в его ключе. При таком раскладе Макурин, естественно, не возражал, как не был против и цесаревич Александр Николаевич. Решено было на первых порах вести учебу каллиграфии силами педагогов «Школы языка», а также, при необходимости, подключая учителей других школ. В дальнейшем же можно было и подкорректировать. Сам же Макурин корректировал и помогал наиболее перспективным.
Потом Николай I и его личный письмоводитель разбирали накопившиеся документы, а цесаревич, сославшись на неотложные дела, ушел. Везет же человеку!
Макурин такой возможности не имел, император не хотел. Поэтому, покряхтев, они более детально рассмотрели содержание имеющегося документа о всемирном, в данном случае, европейском миропорядка в связи с беспорядками начала 1830-х годов (в истории затем оставшихся, как революции 1830-го года). Главной причиной этих событий (называйте, как хотите) у обоих собеседников были довольно бестолковые действия властей соответствующих стран и провокационные шаги Англии. Андрей Георгиевич, правда, усматривал здесь и объективные следствия. Монархия, как европейская форма правления явно устаревала, но об этом он благоразумно промолчал, поскольку разговор плавно перешел бы на Россию с соответствующими выводами. А он что, революционер?
Интересно было другое. Поскольку тема была международная, то документ был обильно заполнен иностранными терминами и словосочетаниями. Николай по традиции семьи Романовых в XIX веке, великолепно знал ведущие европейские языки. Но он искренне удивился, что и Макурин знает и как бы не лучше монарха. Сам попаданец по традиции XXI века плотно общался с европейскими странами (и не только) и выучил почти десять языков. Для XXI века это было обычно, для XIX удивительно и император только кивал головой, поражаясь разносторонностям поданного.
А у Макурина на это был один простой ответ, как он сказал однажды и не императору, хотя и при нем:
— Я, господа, представитель потомственного дворянского рода, включенного в Бархатную Книгу. И поэтому имею многие способности, на то я и русский дворянин, честь имею!
Николай тогда сильно удивился простоте и силе ответа, на который и возразить никак было нельзя. Поэтому при работе над документом он только кивал головой, а потом одобрительно сказал:
