комендатуры Москвы
полковнику Карлу Остерману
Господин полковник!
Сегодня, 28 февраля 1942 года, во время бала в Дворянском собрании, со мной на контакт вышла представительница московского подполья.
Женщина-агент, переодетая уборщицей, сообщила, что готова устроить свидание с моей дочерью Анастасией, оставшейся в Москве с бывшим мужем, Яном Петерсеном, сейчас - одним из руководителей подполья.
Я не видела Настю более шести лет - с тех пор, как выехала в Германию. Чтобы встретиться с ней, я должна завтра, 1 марта, в 10 часов утра, прийти одна, без прикрытия, на Тверской бульвар.
Предполагается, что Ян также встретится со мной, его интерес, разумеется, вызван тем, что я являюсь капитаном абвера. За общение с дочерью муж, скорее всего, потребует важную информацию. Исходя из этого, предлагаю:
-- Не отказываться от встречи, а, наоборот, проявить инициативу.
-- Прийти, как и требуют подпольщики, без сопровождения - иначе они заметят слежку и отменят свидание.
-- Использовать отношения с бывшим мужем для выяснения круга интересов подпольщиков. Из вопросов, задаваемых мне, станет понятно, какие акции они готовят.
-- Предоставить мне полную свободу действий. В том числе право пойти на временную перевербовку (очевидно, это и будет главной целью свидания).
-- Ограничить круг лиц, знающихся о нашей встрече. Я не исключаю, что из штаба Зеермана происходит утечка информации. Иначе откуда подпольщики узнали, что я буду на этом балу? Канал утечки следует как можно быстрее выявить и перекрыть, от этого зависит успех всей нашей дальнейшей операции.
Капитан Нина Рихтер.
Полковник Остерман, перечитав докладную записку, почувствовал воодушевление и даже потер руки: похоже, полоса неудач закончилась, начинается новая игра, в которой ему и его агенту отводится главная роль. Теперь он возьмет реванш за все поражения...
Конечно, Нина права - ей надо предоставить максимум свободы. Она опытный агент, хорошо зарекомендовавший себя во время предыдущих заданий. И даже провал ее последней миссии, если подумать, оказался успехом - удалось получить ценного агента внутри большевистского подполья и выйти непосредственно на его руководство. Нине, разумеется, можно доверять, хотя, с другой стороны, кто знает, как она поведет себя во время свидания с дочерью... Материнский инстинкт непредсказуем!
Остерман задумался: дело предстояло весьма рискованное, со многими неизвестными - двойная вербовка, связь с сопротивлением... Но, как известно, кто не рискует, то не пьет шампанского. Важно правильно все рассчитать, спланировать, предусмотреть, наметить контрмеры... Это для полковника была привычная и приятная работа, захотелось поскорее приступить к ней - даже зачесались от нетерпения руки.
Эти тупицы из управления решили, думал про себя Остерман, что он утратил хватку, потерял нюх, превратился в кабинетного работника, способного только просиживать штаны да пить кофе. Как бы не так! Есть еще порох в пороховнице!
"Черт, опять русская пословица, никак не избавлюсь от привычки думать по-русски", - с досадой заметил он. Но именно эта особенность - мыслить на чужом языке - не раз помогала ему.
Его более опытные коллеги постоянно жаловались на загадочную славянскую душу, которую невозможно понять. С русскими агентами то и дело возникали проблемы - то они охотно шли на контакт, сдавая всех и вся, то вдруг надолго замолкали. И тогда получить нужные сведения было практически невозможно... Не помогали даже методы устрашения, приходилось с большим с сожалением отдавать упрямцев в руки гестапо, и там их быстро ломали. Но после силовой обработки люди уже ни на что не были годны, и ценный материал пропадал впустую...
А он щелкал эти "загадочные души" как орешки. Именно Остерман подобрал ключик к Нине Рихтер, только что прибывшей в Берлин из Советской России. Пришлось, конечно, сначала повозиться, избавить ее от устаревших запретов и ложных моральных понятий, но потом все пошло как по маслу. Нина стала прекрасным агентом, ее операции заканчивались неизменным успехом. Начальство оценило талант и старание русской агентессы и героические усилия ее куратора. За несколько лет Нина выросла от простого сотрудника до капитана, наградой же Остерману стал отдел. Полковничьи погоны при этом прилагались...
Главное - правильный подход и верный расчет, думал Карл Остерман, и тогда он провернет это дело. Его карьера снова пойдет вверх, адмирал Канарис заметит его, поощрит, и ради этого стоило рискнуть...
Полковник улыбнулся и потянулся за перьевой ручкой - следовало набросать приблизительный план этой рискованной, но чертовски перспективной операции.
2 марта 1942 года
Тверской бульвар.
Нина медленно шла по Тверскому бульвару. Сегодня внезапно началась оттепель, столбик термометра поднялся почти до нуля градусов. Снег уже не скрипел под ногами и не искрился морозными искрами, как раньше, а лежал серой, рыхлой массой. Солнца видно не было - над Москвой висели низкие серые тучи. Теплый, сырой воздух с юга принес ощущение скорого конца зимы.
Весной пахло всюду - и на неубранных улицах, и в душных кабинетах, и в нетопленных квартирах. Московские воробьи совсем сошли с ума - их чириканье заглушало даже автомобильные гудки. С веток деревьев и с крыш то и дело срывались тяжелые пласты снега и с шумом падали вниз.
Если закрыть глаза, то казалось, что никакой войны нет, что наступила обычная московская весна - неровная, с оттепелями и внезапными похолоданиями, со слякотью под ногами и лужами на проезжей части. Нина вздохнула. Всего шесть лет назад, в начале марта, она так же шла по Тверскому бульвару вместе с Настенькой, которой только что исполнилось шесть лет. Был будний день, и вокруг стояла обычная московская суета. Люди спешили по своим делам, машины непрерывно гудели, загоняя на тротуары зазевавшихся прохожих, голуби стайками перелетали с места на место. А они вдвоем шли и никуда не торопились - просто гуляли и разговаривали.
- Мама, правда, что папе скоро дадут орден? - спросила тогда Настенька.
- Кто об этом тебе сказал?
- Во дворе. Всех, кто строил метро, наградят орденами, и вручать их будет сам Сталин.
- Глупости, Настя. Если всем давать награды, то никаких медалей не хватит, метро же строили тысячи людей.
- Но папа-то лучший, он точно получит!
- Наверное...
- Конечно лучший, не зря же его начальником участка сделали!
Вскоре Яна Петерсена действительно представили к ордену Ленина, и они пошли в Дом Союзов. Нина еще раз вспомнила, как это было, и вздохнула - прошлого уже не вернешь, слишком все изменилось, в том числе и она сама.
На бульваре почти никого не было. Редкие прохожие жались к стенам, а немецкие машины пролетали мимо, не останавливаясь. Бульварные дорожки давно не расчищали, потому приходилось идти по узкой тропинке, протоптанной в сугробах. Ноги скоро промокли, и стылая сырость начала заползать под легкое пальто (Нина, разумеется, была одета в штатское).
Она дошла почти до самого конца бульвара, до Никитской площади. Внезапно к ней подошла молодая женщина, как-то вдруг появившаяся из-за памятника Тимирязеву. Нина тут же узнала уборщицу из Дома Союзов. "Идите за мной и не отставайте", - приказала она и зашагала в сторону Никитской улицы. Нина поспешила следом.
Прошли через несколько дворов - проводница явно проверялась. Нина подумала, что правильно отказалась от наружного наблюдения - "хвост" сразу бы заметили. Наконец они очутились в каком-то проходном дворе, где их уже ждал фургон с надписью "Хлеб". "Полезайте в кузов", - приказала проводница. Нина с трудом открыла железную створку и заглянула внутрь - ничего не видно, темно. Ей подали руку и усадили на какие-то ящики. Незнакомый мужчина быстро захлопнул дверь и постучал по кабине, фургон тут же тронулся.
- Ну, здравствуй, Нина, - прозвучал из глубины кузова знакомый голос.
- Ян? Боже мой, ты! А где Настя?
- Увидишь, немного позже. А теперь давай поговорим, мы давно не виделись, думаю, нам есть, что рассказать друг другу.
- Хорошо, только... - Нина оглянулась на подпольщика, сидевшего у двери.
- Это Леонид, - представил того Ян Петерсен, - он в курсе дела, можешь говорить открыто. Итак, первый вопрос: почему ты согласилась на встречу?
