- Это Леонид, - представил того Ян Петерсен, - он в курсе дела, можешь говорить открыто. Итак, первый вопрос: почему ты согласилась на встречу?
- Я хочу увидеть дочь.
- Прости за банальность, но я тебе не верю. Если бы хотела, давно бы нашла нас.
- Я искала, когда немецкие войска только вошли в город. На прежней квартире вас уже не было, и соседи ничего не знали. Я думала, что вы уехали в эвакуацию...
- Хорошо, допустим. Тогда второй вопрос. Почему ты пошла работать в абвер? Заметь, я не спрашиваю, почему ты бросила нас с дочерью - в конце концов, это твое личное дело, но почему ты согласилась служить в немецкой разведке?
- Ян, ты ничего не знаешь - у меня просто не было выбора. Отец настоял, чтобы я осталась в Германии, он был очень болен, я не могла его бросить. Я надеялась, что со временем вы с Настей приедете в Берлин и мы сможем жить все вместе. Отец занимал солидный пост в министерстве транспорта, у него были хорошие связи... Он бы мог устроить тебя на хорошую работу, а Настя пошла бы в гимназию. Но вскоре папа умер, и я оказалась одна в чужом городе, в чужой стране, без профессии, без знакомых, почти без денег... И пути назад уже не было: в тридцать седьмом у вас... то есть у нас, в России... начались аресты. Берлинские газеты ежедневно писали ужасы про массовые расстрелы, и я поняла, что, если вернусь в Советский Союз, попаду на Лубянку. А вслед за мной - и вы с Настей. Пойми, Ян, я испугалась не за себя - за тебя и дочь. Тут мне и сделали предложение остаться и пойти в абвер. Что было делать, чем зарабатывать на жизнь? Идти на панель или в содержанки? К тому же в случае отказа я попала бы в число неблагонадежных лиц, а это грозило лагерем... Пришлось соглашаться.
- Тебя завербовал полковник Остерман?
- Да, он лично занимался подготовкой русских агентов.
- Расскажи мне про свои отношения с ним.
- Хочешь знать, спала ли я с Карлом? Да, спала, это было одним из стандартных условий вербовки, так сказать, личная проверка на лояльность. А больше ничего между нами не было - я имею в виду никаких чувств, никаких эмоций. Просто служебные отношения...
- С каких это пор постель стала просто служебными отношениями?
- Не прикидывайся наивным, Ян, ты прекрасно знаешь, о чем я. Постель - это обычная практика и у нас, и у вас. Хотя иногда и не лишенная некоторой приятности...
Нина скорее угадала, чем увидела, как напряглось лицо ее бывшего мужа, как заходили желваки по его скулам.
- Перестань, Ян, - успокоила она его, - по-настоящему я тебе никогда не изменяла. Можешь считать, что Остерман силой заставил меня переспать с ним. В конце концов, я не спрашиваю, как ты провел эти шесть лет! Наверняка у тебя тоже были женщины, ведь так?
- Для меня были важны только две женщины в мире - моя дочь и моя мать, - сухо ответил Петерсен.
- Хорошо, Ян, я признаю свою вину, но того, что было, уже не вернешь, глупо жить прошлым. Когда я смогу увидеть Настю?
- Если мы придем к соглашению, то, возможно, сегодня же. Тебе не кажется, что ты должна сначала искупить свою вину пред родиной? Хотя бы частично?
- То есть перейти на службу в НКВД?
- Для начала - просто помочь нам.
- Ян, я - капитан абвера, ты - руководитель подпольной группы, мы находимся по разные стороны. В наших отношениях, как я понимаю, Настя - предмет торга. Если я не соглашусь сотрудничать с вами, то никогда ее и не увижу, правильно?
- Верно, так что выхода, Нина, у тебя нет. Или ты помогаешь нам, или никогда не увидишь дочь...
- Интересно, как ты объяснил ей мое отсутствие?
- Я сказал, что ты умерла.
- Ты жестокий человек, Ян, - с трудом произнесла Нина, сглатывая комок в горле.
- Ты ожидала чего-то другого? Чтобы я, к примеру, сказал, что мама нас бросила и пошла служить фашистам? Ты подумала, как мне и ей жить с этим? А так - умерла и умерла. Ну, так как, мы договоримся?
- Что конкретно ты хочешь?
- Самую малость, дорогая, всего лишь - где и когда немцы взорвут шлюзы канала Москва-Волга. Ты даешь мне информацию, а я разрешаю тебе увидеться с дочерью.
- Это нереально, Ян, - мотнула головой Нина. - Такие сведения являются строго охраняемыми, к ним имеет доступ весьма ограниченный круг лиц. Даже полковник Остерман, боюсь, не в силах мне помочь...
- А ты постарайся, голубушка, очень постарайся, ты же теперь можешь многое, не правда ли?
- Многое, но не все. К тому же где гарантия, что ты выполнишь свое обещание? Раз для дочери я умерла, зачем тебе воскрешать меня?
- А где гарантия, что ты принесешь мне достоверные данные? Я не столь наивен, как ты думаешь. Наверное, ты уже сообщила Остерману о нашем свидании, и он разрешил тебе эту встречу. А после того, как мы тебя отпустим, побежишь к нему с докладом - сообщить, как все прошло. Для тебя это игра, а я рискую своей жизнью и жизнью многих людей, да и Настиной жизнью, кстати, тоже...
- Ты ошибаешься, Ян, для меня это совсем не игра.
- "Предавший однажды, кто поверит тебе?" Так, кажется, сказано в Библии?
- Можешь считать, как угодно...
- Хорошо, я предлагаю следующее. Первое: ты увидишь дочь, сегодня же. Конечно, только издалека, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Считай, что это награда за то, что пришла на встречу. Посмотришь на нее - и все, мы тут же уезжаем. Договорились?
- Да.
- Хорошо, теперь дальше. Ты вернешься к Остерману и доложишь о нашей встрече, можешь рассказать ему все, это не имеет значения. Полковник - человек азартный, наверняка захочет продолжить игру, поэтому даст тебе разрешение на следующую встречу. Это нас тоже устраивает. Свидание произойдет послезавтра, в то же время на Тверском бульваре. Но ты уже будешь должна принести нам кое-что - хотя бы номер шлюза, который планируют взорвать. А в качестве награды мы дадим тебе часовое свидание с Настей. И теперь третье. Ты скажешь Остерману, что я тебя шантажировал дочерью и заставил работать на себя, он к этому готов и ничуть не удивится. Вы с ним вместе разработаете план операции против подполья, и о нем ты сообщишь нам на третьей встрече. После этого сможешь пообщаться с дочерью дольше. Все ясно?
- Разве вы не собираетесь меня перевербовывать на самом деле?
- Мы это уже сделали, Нина, просто ты еще сама не поняла. Ну что, мы пришли к соглашению?
- Да, разреши мне увидеть дочь...
Петерсен стукнул три раза по стенке кабины, машина развернулась и покатилась в обратную сторону.
- Минут через пятнадцать мы будем на месте, - сказал Ян. - Я открою дверь кузова, и ты сможешь увидеть Настю. Но помни: никакого личного контакта, ни слова, ни жеста! Просто сиди и смотри. Хорошо?
- Я же согласилась...
Через пятнадцать минут машина остановилась. Ян крепко взял жену за локоть и подвел к двери. При дневном свете Нина увидела, как он постарел и поседел. "Ему же почти пятьдесят", - вспомнила она.
- Смотри, - сказал Ян, - но помни, о чем мы договорились.
В конце маленького, заснеженного дворика неспешно гуляли старушка и девочка. Нина сразу же узнала Настю и рванулась наружу, но Ян крепко сжал ее руку. "Настенька, доченька..." - шептала Нина, глотая слезы. Девочка, разумеется, ее не слышала...
Нина смотрела и не могла насмотреться на свою Настю. Как она изменилась, как выросла... Она помнила дочь еще маленькой, шестилетней, а теперь ей было двенадцать. Бледное личико с острым подбородком достались девочке от матери, серые глаза - от отца. Прически под меховой шапкой не было видно, но Нине почему-то казалось, что у Насти длинные русые волосы, как у нее самой в детстве.
Как часто в холодном, чужом Берлине Нине снилось, что она купает в ванной свою дочурку, расчесывает ее мягкие пряди. Утром Нина просыпалась в слезах и целый день была особенно молчалива. И вот теперь, через шесть лет, она наконец смогла увидеть свою девочку...
- Закрывай дверь, - велел Ян, и Леонид, стоявший снаружи, захлопнул створки. Нина разрыдалась и упала на пол, у нее началась истерика. "Ты жестокий, бессердечный человек, Ян, - кричала она сквозь слезы, - умоляю, дай мне возможность поговорить с Настей..."
Ян постучал по стенке кабины, автомобиль поехал.
- Ты еще увидишь Настю, обещаю, - тихо сказал он жене, - если, конечно, выполнишь все мои условия.
- Я сделаю все, что ты захочешь, только не лишай меня возможности видеть дочь...
