– Альпы и Пиренеи это удобно, но это ведь самое логово – работать спокойно не дадут. А кроме этого в плане близости к экватору наш Эльбрус все-таки предпочтительнее. Далее…
Карандаш в его руке зигзагом спускался сверху вниз, на секунду задерживаясь там, где бумага окрашивалась в коричневый цвет.
– Кордильеры и Анды – слишком далеко. Неудобно. Килиманджаро в Африке – почти то, что нужно. Гора стоит почти прямо на экваторе и высота приличная, но места уж больно дикие….
Карандаш ушел вправо, в Азию. Стремительно словно Буденовская конница прокатился по Афганистану, по Персии, по равнинам Индостана и остановился.
– Вот разве что Тибет….
Он широко улыбнулся, радуясь, что вовремя вспомнил нечто важное.
– Джомолунгма, товарищ Сталин.
Сталин до того пристально рассматривавший Европу, повернулся.
– Это где?
– Тибет, Гималаи, Иосиф Виссарионович. Не так давно в массиве Тибетских гор англичане обнаружили гигантскую вершину. Возможно самую высокую гору мира. Они там давно хозяйничают, а значит места вокруг более-менее цивилизованные. Сама же гора имеет форму пирамиды…
Сталин на глаз попытался определить расстояние от Владивостока до огромного коричневого пятна в самом центре Азии.
– Как её назвали колонизаторы?
– Англичане зовут её Эверестом, а местные жители дали ей несколько имен. Джомолунгма, Сагарматка.
Сталин покачал головой, словно вслушивался в то, что эхом мелькнуло в голове.
– Что значит последнее слово?
– Мать Богов.
– Мать богов, – повторил Сталин. Он замолчал, глядя на карту, и Цандер не решился оторвать его от размышления.
– Мы, конечно люди неверующие, но в этом есть символ. Не так ли, товарищ Цандер? Может она родить нам бога Революции?
Фридрих Артурович кивнул.
Вождь думал о чем-то своем, не совсем понятном….
– Её высота более восьми километров, – продолжил ученый. – Если на ней построить наземную разгонную систему, то можно будет запускать на околоземную орбиту гораздо более тяжелые грузы. Сто, а может быть и тысячу пудов!
Сталин молча стоял около карты. Он стоял почти вплотную, и голова его несколько раз повернулась туда-сюда. Цандер понял, что вождь смотрит то на Тибет, то на Кавказ. Вот он наклонился над Индостаном, словно хотел рассмотреть поближе что-то увиденное сквозь бумагу.
Несколько мгновений вождь походил на ученого, застывшего перед микроскопом, постучал трубкой по Тибетским горам, потом повернулся и сделал тоже самое с Кавказом.
– Товарищ Сталин…
Иосиф Виссарионович поднял брови, выныривая из своих мыслей.
– Я хотел бы все же обратить внимание на сложности технические… В прошлом году мы с товарищами из ГИРДА вели работы по созданию реактивных двигателей на бензо-воздушной смеси и на металлическом топливе, однако мощность изделия…
Сталин улыбнулся, словно разделял беспокойство ученого, но знал что-то такое, что делало сомнения ничтожными.
Год 1927. Март
СССР. Москва
… Стук в дверь застал Федосея Малюкова в тот момент, когда он, стащив один сапог, раздумывал что лучше сделать – прямо сейчас закрыть глаза и уснуть, нахлобучив на голову старый летный шлем, или все же перед этим снять второй сапог.
Размышляя над этим, он несколько секунд балансировал на грани между сном и бодрствованием, безучастно слушая, как кто-то колотит кулаком в дверь.
Спать хотелось неимоверно, и под мысли о том, что все-таки надо встать и открыть, он уже даже начал задремывать, но тут незваный гость, видно потеряв надежду достучаться до хозяина руками, пустил в ход ноги.
Федосей заскрипел зубами. Захотелось, накрыть голову подушкой и кануть в ласковую темноту сна… Но вместо этого пришлось встать и идти к дверям. Гости могли быть и с работы.
На всякий случай сунув в карман наган, Федосей побрел по коридору растирая рукой глаза и ловя носом запахи еды. Есть тоже хотелось, но спать – куда больше. А еще больше хотелось спустить незваного гостя с лестницы. Федосей уже начал догадываться, кого к нему принесло.
– Кто? – сквозь зевок спросил он.
– Свои…
Федосей воздохнул и отодвинул засов. Угадал. Дядя пришел. Поликарп Михалыч Малюков. Этого не прогонишь.
– Здравствуйте, Поликарп Матвеевич…
Гость прямо в дверях троекратно, по-родственному, облобызал племянника и немножко потряс за плечи.
– И тебе не хворать. Чего ты сонный такой?
Федосей зевнул еще раз, до хруста в челюстях.
– Работа…
В коммуналке жило пять семей, но у Федосея тут имелась своя комната. Хоть и тесная как готовальня или пенал, но – своя. Сам он уселся на кровать, кивнув дяде на табуретку. Тот основательно расселся, задвинув ноги в начищенных сапогах под койку.
– А я тебе жаловаться пришел, – бодро сказал родственник.
– Дал бы ты мне лучше поспать, дядя Поликарп, – угрюмо отозвался племянник, поглаживая мягкую кожу шлема.
– Ага! Ты тут спишь, а у нас во дворе контрреволюция завелась.
Федосей служил в ОГПУ, но хорошо зная дядину склонность к преувеличениям никак не отреагировал.
– Какой-то контрик недобитый рабочим людям жить не даёт. В сарае у себя так чем-то ревет, что стекла лопаются…
– И что?
– Так спать же невозможно! Так ревет! Каждую ночь ревет… Как же спать-то?
Лучше б он про сон не говорил. Федосеева голова упала на грудь, но дядя был начеку – тряхнул племяша за плечо.
– Эй, племянничек! Ты чего?
– Ну, а в милицию не пробовал? – устало спросил Малюков.
От возмущения Поликарп Михалыч привстал.
– Плевал он на милицию. Участковый, товарищ Фирсов, трижды приходил, только тот ему бумаги какие-то показывал.
– Ну вот видишь – бумаги… – довольный, что нашелся повод отвязаться от родственника, сказал Федосей. – Раз бумага есть, значит все правильно. Работает твой сосед над чем-нибудь нужным для Мировой Революции…
Он почувствовал, что его уносит в сон, и не стал противиться этому. Все-таки два дня в засаде неспамши и нежрамши… Хорошо хоть не без толку.
– Да какие бумаги, Федосей? – гость стукнул ладонью по столу, заставив племянника вынырнуть из дремы. – Такими вещами надо на работе заниматься. Неужели у советского ученого места нет, чтоб на Мировую Революцию работать? Есть же лаборатории… Институты… А он – дома. В сарае. Знаешь, что это значит?
– Что? – машинально переспросил племянник.
– Что это – не советский ученый! Может быть он на Польскую разведку работает?
Малюков вздохнул. Спорить бесполезно. Характер у дяди честно говоря был сволочной. Это признавала вся родня. Так что проще что-нибудь сделать, чтоб успокоить родственника, чем препираться. А потом спать. Сутки…
– Ладно. Чего ты от меня хочешь?
– Не от тебя. Я хочу, спать нормально. Если он работу на дом берет, то я отчего страдать-то должен? У меня смена пол седьмого. Я на паровом молоте работаю!
Тут его осенило новым аргументом.
– А вот если б я домой паровой молот принес…
– Что. Ты. От. Меня. Хочешь? – раздраженно повторил вопрос Федосей.
– Приструни гада… – неожиданно мирно сформулировал дядя. – Поможешь?
Жил дядя не так уж и далеко, поэтому подремать в трамвае Малюкову-младшему удалось только три остановки.
Старинный четырехэтажный дом, построенный в начале века, смотрелся крепко, но обшарпано. Обычное для столицы дело – вместо стекол в подъездной двери – фанера, на площадках искуренные до крайности папиросные гильзы. Хорошо хоть пахло не кошками, а сырым деревом.
На втором этаже дядя ткнул пальцем в дверь. Проверяя на месте ли удостоверение, Федосей коснулся кармана гимнастерки и требовательно застучал. Ответили не сразу, но неожиданно.
– Кто там?
– ОГПУ. Откройте.
Федосей подмигнул дяде, что ухмыляясь в предвкушении торжества справедливости, стоял рядом.
Хоть и без ордера на обыск и без сопровождающих ничего кроме как просто поговорить он не мог, но ведь работал в конторе, и удостоверение имел и знал, как обыватель к этим четырем буквам относится… А вот у «ученого» реакция оказалась отнюдь не обывательской.
Дверь к счастью оказалась не толстой, так что щелчок снимаемого с предохранителя револьвера Федосей успел услышать и оттолкнул мстительно скалившегося дядю в сторону.
Бах! Бах! Бах!
Брызнули щепки. Дырки в двери легли наискось. Стрелок там оказался с опытом. Бил так, чтоб наверняка кого-нибудь зацепить. И зацепил бы, если б не острый слух.
Грохнувшись спиной на ступени, дядя взвыл от боли.
Уходя в сторону, Федосей потянул наган из кармана, но стрелок не стал ждать. Ударом ноги распахнув дверь, шумный сосед прямо по упавшему навзничь дяде пробежал наверх. Дядя снова взвыл, но уже от обиды.
– Стой!
Двумя прыжками сосед взвился вверх и ушел в мертвую зону, прикрывшись лестничным маршем. Мелькнул – и пропал. Сон с Федосея как бритвой срезало. Он наклонился над дядей.
