– Нет, конечно.
– Правильно. Не имеет значения, кто именно объявил меня своим кровником, потому что я теперь кровник для всего рода. Ну и какой тогда смысл убивать их? Мертвые они бесполезны.
– Мертвые они не смогут тебя убить, – не согласился Абдул.
– Не смогут они, смогут другие. Дадык, много ли в вашем роду мужчин?
– Много. И каждый настоящий воин, которому ничего не стоит перерезать тебе горло, – с презрительной миной на лице ответил пленник.
– Угу. Они, наверное, такие же славные воины, как ты, – не сдержавшись, ухмыльнулся Шейранов. – Вот только не я сижу связанный по рукам и ногам, ожидая своей участи. Подумай как-нибудь над этим, это не больно.
– Так ты их отпустишь?
– Да, Малик. Правда, получу за них бо́льшую плату, чем за обычных пленников. Сам посуди, как все удачно складывается. С кровной враждой я ничего поделать не могу. Но зато мои кровники будут бегать сюда табунами, а я прекрасно знаю эти места, так что сам стану на них охотиться, пока они не устанут отдавать мне выкуп. Да это же золотое дно.
– Ты уверен? – с явным сомнением поинтересовался Малик.
– Еще бы. А за деньгами отправим… Да вот хоть Дадыка. Слышишь, Дадык? У тебя ровно шесть дней. Если через шесть дней я не получу шесть тысяч рублей, все они умрут.
– Гяур, я убью тебя вот этими самыми руками.
– Теми, что сейчас связаны? Это вряд ли.
– Мои руки не всегда будут связаны.
– Ну, пока эти четверо гостят у меня, твои руки не будут свободными. А дальше жизнь покажет. Но, признаться, я буду с нетерпением ждать мужчин вашего рода. Как я уже говорил, из этого получится выгодное предприятие.
В ответ Дадык ожег его ненавидящим и весьма красноречивым взглядом. Хм. Если он рассчитывал произвести этим впечатление на Шейранова, то глубоко ошибся. Сергей Федорович прекрасно отдавал себе отчет, что на шею Темлякова уже наброшена петля. Единственный выход – вернуться в Россию. Но это невозможно по меньшей мере ближайшие несколько лет. Тогда остается одно – из сложившейся ситуации извлечь максимум пользы.
* * *
– Сергей Григорьевич, я удивлен, насколько легко вы влились в местные реалии. Да еще и со столь очевидной выгодой. Подумать только, всего лишь за два месяца вы умудрились заработать столько, сколько не всегда удается добыть в походе целому батальону, – облокотившись о крепостную стену, покачав головой, произнес комендант крепости.
– Завидуете, Аркадий Семенович? – оторвав взгляд от удаляющейся группы всадников, произнес Темляков.
– Боже упаси! Чему завидовать? Тому, что у вас в кровниках весьма немалочисленный и упрямый черкесский род? Тут уж никаким деньгам не рад будешь.
Капитан многозначительно кивнул за стену. Дадык управился даже раньше назначенного срока, уложившись в четыре дня. И вернулся он в сопровождении десятка воинов, обуреваемых праведным гневом. Правда, на Шейранова это не произвело ровным счетом никакого впечатления.
Получив деньги и выпустив пленников, он напоследок дал рекомендации по уходу за ранеными. Настоял на том, чтобы раненого с поврежденной бедренной костью уложили на носилки и никак иначе. Снабдил заживляющей мазью и настойкой для обработки ран.
В ответ на все грозные взгляды он вновь заявил, что будет рад появлению в окрестности крепости представителей рода Алаук. Не забыл упомянуть и о том, что с ними приятно иметь дело, поскольку расплачиваются они даже раньше срока. Нужно было видеть выражение лиц родственников освобождаемых, чтобы понять, насколько они жаждут вскрыть Темлякову горло.
Не сказать, что Сергей Федорович и впрямь был рад подобной статье дохода. Все же опасность очень даже реальна. И уж тем более после того, как он покинет своего подопечного, предоставив Темлякова самому себе. Но, с другой стороны, перспектива потери очередной большой суммы вполне может оказать на род Алаук отрезвляющий эффект. Опять же его жест доброй воли тоже чего-то да стоит.
– Однако должен заметить, меня волнует то, что вы служите в моем гарнизоне, – между тем продолжил капитан Балахнин.
– Даже так? – вскинул бровь Шейранов.
– Не надо на меня так смотреть, Сергей Григорьевич. За последние два месяца потери гарнизона превысили все допустимые нормы. Шутка сказать, почти треть солдат из молодого пополнения. Бог с ним, если бы можно было все списать на результат штурма, но ведь и после нападения потери продолжились. И ситуация ничуть не исправится, пока вокруг крепости будут кружить эти стервятники.
– Ну, в последнее время мы обходимся без происшествий. И это не только стараниями гарнизона и пластунов. Десяток отловленных мною и Даулетовыми бандитов тоже сыграл свою роль. Да и то, что я не убил кровников, должно способствовать примирению.
– Если они это оценят, а не озлобятся еще больше.
– К сожалению, тут трудно вам возразить. «Он первым ружье опустил, промолвив: «Мир вашему дому». Он первым другого простил, но ясно ли это другому?» – Шейранову отчего-то вспомнились строки из песни, звучавшей в советском еще фильме «Не бойся, я с тобой».
– Стихи? Кто автор? Уж не вы ли балуетесь?
– Знаю, что данное поветрие довольно модное, но нет, поэзия мимо меня, – явственно различая внутреннее возмущение Темлякова, который как раз пробовал свои силы на ниве стихосложения, ответил Шейранов. – Просто слышал где-то, а где, сейчас и не вспомню.
– Сергей Григорьевич, вы бы все же больше уделяли времени своим непосредственным обязанностям, а то ваши казачки предоставлены самим себе. Нехорошо это.
– Я вас понял, Аркадий Семенович.
А чего тут непонятного? Нет, конечно, коменданту вылазки Темлякова только на руку. Да и прав подпоручик, после того как он с братьями провернул парочку удачных захватов, нападений на часовых пока зафиксировано не было. Оно, конечно, все может измениться в связи с появлением почти полутора десятков боеспособных джигитов. Да только сомнительно. Алауковы скорее всего подадутся прямиком домой. Не тот расклад, чтобы прямо сейчас бросаться выяснять отношения.
Да и не сказать, что Темляков так уж забросил свои служебные обязанности. Полусотня со своими обязанностями справляется, неприятностей от казачков никаких, пакостей от горцев тоже не наблюдается. Так что хотя Шейранов и не стал спорить, как тут ни крути, а упрек от коменданта незаслуженный.
Хоть и старается это скрыть капитан, но все же в нем говорит именно обида. Шутка сказать, но лично он за содержание в крепости десятка пленных получил пятьсот рублей, а это почти в полтора раза больше его годового жалованья. Еще столько же подпоручик раздал другим офицерам и про нижних чинов не забыл. Получается, что у него самого осела куда более значимая сумма. Да Балахнину за всю свою службу так и не довелось одновременно держать в руках такие деньги.
