Евдокимов как увидел разом полезших со всех сторон противников, так и обомлел, потеряв дар речи. Слишком все произошло буднично. А особенности местности мешали оценить действительное число наступающих. Казалось, что они везде. То тут лезет группа, то там.
— Полковник, — зычно гаркнул Меньшиков, обращаясь к начальнику штаба. — Огонь по готовности.
— Есть, — козырнул тот, лишь искоса взглянув на генерала, все еще озиравшегося с выпученными глазами.
— Не дури, — зло бросил Евдокимову граф Александр Данилыч, прописав увесистую оплеуху.
Афанасий Петрович от неожиданности вспыхнул, едва не накатив в ответ, но спохватился и сразу же включился в работу. Не до сантиментов.
Минометы, картечницы, карабины, револьверы — все пошло в дело. Даже местами штыками и шашками отмахивались, ибо не получалось фокусировать огонь, и кое‑кто из противников прорывался к редутам. Однако такое обстоятельство сыграло злую шутку больше с самими маньчжурами. Если бы всей толпой ломанулись с одного направления, то получив свою порцию 'маминых люлей и отцовских лещей', развернулись бы и отступили. А тут — разрозненные группы не были так подвластны эффекту толпы и мало понимали, что происходит на некотором удалении. Дым взрывов, неровности местности, высокая трава и прочее очень способствовали своеобразной изоляции групп. Что приводило к более напористому наступлению, ибо, осознавая колоссальное численное превосходство, каждый командир отдельного отряда считал, что если не тут, то вон там или там его соратники уже ворвались. И нужно лишь поднапрячься, чтобы эта ужасная бойня прекратилась. Возможно командующий Цин на это и рассчитывал, сделав вывод из чудовищного разгрома на границе. И, вероятно, все у него бы получилось… если б хватило войск. Слишком уж губителен оказался минометный и стрелковый огонь по открыто расположенной живой силе. Особенно на дистанциях до трехсот — четырехсот метров, да еще и в плотных построениях.
Волна за волной, группами от роты до батальона с разных направлений маньчжуры стремились приблизиться к редутам. А метров с пятидесяти еще и открывая ответный огонь — где стрелами из луков, где редкими залпами аркебузиров, которые таки у них все же были. Пусть и немногочисленные. Артиллерийские корректировщики и штаб дивизии буквально падал с ног от напряженной работы, управляя минометными батареями, дабы оперативно подавлять то тут, то там замеченные отряды. Батареи картечниц же напротив, стреляли самостоятельно, контролируя заранее нарезанные и распределенные сектора.
Весь день продолжали атаки, совершенно измотавшие бойцов. Полчаса — час — это максимальный перерыв, который маньчжуры давали русским. А потом снова. Причем разом со всех сторон. И лишь когда солнечный диск коснулся земли на западе наступила тишина. Ну… как тишина. Просто прекратили стрелять, что после постоянных выстрелов и взрывов в течение дня казалось чем‑то невероятным. Почти божественным. Невероятным.
— Как думаешь, — обратился к Меньшикову Евдокимов, — завтра продолжат?
— А черт их знает? — Ответил тот, баюкая руку, в которую угодила шальная стрела, выпущенная, видимо, наугад. — Они весь день рвались сюда….
— Думаешь, отступят из‑за больших потерь?
— На начальной стадии битвы под Брестом войска Лещинского тоже весь день атаковали. Но там у нас было поплоше оружие. Да и у них артиллерия имелась…. А тут…. Нет, не знаю. Не понятно, сколько мы положили. Иногда мне казалось, что уже несколько сот тысяч….
— Ваша милость, — козырнул жутко уставший начальник штаба дивизии, — подсчитали боеприпасы.
— Ну наконец‑то. Сколько осталось?
— К 'Ели' и 'Кедру' часа на три боя мин осталось. К 'Пихте' часов на шесть.
— А патроны?
— Еще хуже. Порядка пятидесяти на 'ствол'. Это без учета расхода картечниц, которые жрут их словно безумные. Как вы понимаете…
— Приплыли… — тихо выдохнул, сев на раскладной походный граф. — С такими запасами минут через десять пехота останется только с холодным оружием.
— А что с людьми?
— Тысяча двести пять ранено, из них триста восемь серьезно. Четыреста двенадцать — убито. Но из тяжелораненых многие до утра не доживут. Сильные кровотечения. Да еще и грязи много в ранах. Дивизионный медик говорит о том, что, если полсотни встретит рассвет — уже хорошо. На ноги вообще никого из них не обещает поставить в этих условиях.
— Хреново, — хмыкнул граф. — Получается у нас без малого тысячу безвозвратно выбили.
— Получается так, — согласился полковник. — Плюс еще кто‑то из средних и легких умрет от заражения крови. Слишком много грязи в ранах.
— А сколько мы выбили у маньчжуров оценить можете? — Поинтересовался Евдокимов.
— Никак нет. Даже порядки. Полагаю, что слово 'много' вас не устроит.
— Верно полагаешь, — усмехнулся Меньшиков. — Так и мы считать горазды.
— Кроме того, нужно утра дождаться. Слышите — все поле стонет. Это раненые, что не смогли на своих двоих уйти с поля боя. Сколько их доживет до утра я не знаю. Но им, в отличие от наших раненых, никто медицинской помощи не оказывает. А грязь там не хуже. Да и кровотечения.
— А к нам не полезут?
— Я усилил посты. Приказал добивать.
— Хорошо. Не до них сейчас…. Ступай. Хотя бы часик вздремни. Досталось тебе. — По — отечески мягко произнес Евдокимов.
— Но дела не требуют отлагательств.
— Если завтра будет новый бой, то ты будешь нужен со свежей головой и на ногах много больше меня. Я так, — махнул Евдокимов рукой, — знамя. Ступай. Поспи. Это приказ. И ты Александр Данилыч отправляйся в палатку. Царапина оно царапина. Но все одно крови много потерял. А тут уж я посижу….
Утро было, на удивление солнечным, а чистое голубое небо казалось каким‑то совершенно неестественным. Меньшиков даже поежился.
— Что, Александр Данилыч, не по себе? — Поинтересовался с усмешкой генерал.
— Есть немного.
— Мне тоже показалось, что утро слишком доброе… после вчерашней драки. Однако… — Евдокимов замолчал, хитро улыбнувшись.
— Что?
— Оно оказалось действительно добрым. Конные егеря, что я отправил в ближнюю разведку, донесли — маньчжуры отступают на Гирин. Их заметили, но лишь выставили небольшой заслон в пару сотен. В бой вступать не решились, опасаясь спровоцировать нас на удар. Видимо. Хотя, кто их знает?
— А языки что говорят?
— Ничего. Нет пока ни одного. Я приказал нашим не геройствовать. На новую бойню у нас нет боеприпасов.
— Да уж… — покачал головой Меньшиков. — Получается, что мы их таки сломили?
