Он положил трубку, улыбнулся и сказал:
— Видишь, какие у нас связистки капризные. Не хотят соединять — ни с товарищем Сталиным, ни с товарищем Курочкиным. Не положено, говорят. Так какие у тебя сведения?
— Государственные, товарищ старший лейтенант.
— Владимир Леонидыч. Государство здесь — это я. Ну и комсостав полка.
Леонидыч несколько секунд подумал — а что бы на его месте сделал настоящий фронтовой разведчик? Сказал бы пароль, наверное… Показал бы шелковый секретный платочек из потайного шва… Стал бы орать на особиста…
Ни то, ни другое, ни третье Леонидыч делать не стал. Он просто сказал:
— Сегодня пятнадцатое мая?
— С утра календарь не отрывали.
— Послезавтра, семнадцатого мая, на южном участке фронта, где сейчас идет наступление на Харьков, под командованием маршала Тимошенко, немцы ударят в тыл нашим войскам. Первая танковая группа генерала фон Клейста. Слышали о таком? Наши потери могут достичь двухсот пятидесяти тысяч человек.
Лицо Калинина слегка вытянулось…
— Откуда сведения?
Леонидыч промолчал, нахмурившись…
— Интересные дела… — протянул старлей. Потом повозился чего-то под столом и… выставил оттуда сапоги с портянками.
А потом, слегка извиняясь, сказал:
— Ноги устали, мочи нет, — и прошелся, с наслаждением шлепая босыми ступнями по дощатому полу, нагретому сквозь чистые окна теплым майским солнышком.
— А почему я вам верить должен? Владимир Леонидыч? Из уважения к возрасту? Сколько, говорите, вам?
— Полсотни пять. Это имеет значение?
— Конечно.
— Какое? — удивился Леонидыч.
— Все имеет значение. Вы в армии служили?
Микрюков чуть подумал и ответил:
— Приходилось как-то.
— Вместе с унтер-офицером Богатыревым?
— Южнее несколько. И в другой армии. Остальное, товарищ старший лейтенант… Или гражданин уже?
— Ну почему же… Гражданин еще рано, а геноссе не с руки… — внимательно смотрел на Леонидыча Калинин.
— Кем? — не понял Микрюков.
— Не важно… — махнул рукой энкаведешник. — Сердюк. Увести!
— Подождите, а…
— А вы, Владимир Леонидович, соберите вещи, оправьтесь. Через сорок минут выезжаем.
— У меня всех вещей — то, что на себе.
— Ну, вот и ладушки. А мне еще кой-чего собрать надо. Сердюк!
— Я!
— Там остался еще кто?
— Бабы еще. Две штуки.
— Не бабы, Сердюк, а женщины.
— А какая разница? — удивился Сердюк.
— Ты, Сердюк, личность серая и неграмотная. А потому тебе никогда не узнать разницу между бабой и женщиной. Увести… — подумал Калинин и добавил, — задержанного. А с женщинами мы разговаривать завтра будем. Вернее, я!
Леонидыч закусил губу, заложил руки за спину и зашагал из дома. А Сердюк снял винтовку с плеча…
Старлей долго смотрел в окно. Минут пять. Больше он не мог себе позволить. Но за эти пять минут успел передумать многое.
Как ни странно, он думал не о том, что сказал ему — разведчик? — Микрюков. Он думал о том, как странно выглядят эти двое, Ежов и Винокуров. Что-то такое, непонятное, отличало их от всех тех, с кем встречался на допросах, да и просто в жизни, старший лейтенант НКВД Александр Сергеевич Калинин. Что-то странное, да…
Но что?
Он развернулся к столу, подошел, намотал портянки, морщась от потного запаха:
— Сердюк!
— Я!
— Слушай, Сердюк… Если к вечеру свежих не будет — я тебе их за пазуху засуну и на передовую. Немцы в Берлин от тебя сами убегут. Куда пошел? Стоять! Машину иди готовь. В дивизию поедем.
— Какую машину? У меня нету…
— Дуболом ты, Сердюк. Любую. БЕГОМ!
Старлей обулся и пошел в штаб полка.
По пути заглянул к связистам:
— Сержант Попова? Одуванчик вам от всей сердцы! — протянул он ей чудом не затоптанный у свежей поленницы желтоголовый цветочек.
— Ой, товарищ старший лейтенант… Спасибо… — заулыбалась в ответ ему невысокая, обаятельная блондиночка с кокетливо заломленной пилоткой.
— Тебе в военторг надо было?
— Да, очень… — широко распахнула она глаза. — А что, машина будет?
— Будет. Быстро давай собирайся. Через полчаса едем. Ждать не буду.
— А у меня дежурство только через час закончится, — жалобно посмотрела сержант на старлея.
— Ириш, ну ты уж реши эту проблему. Я ж с Ширшиблевым поеду, — старлей подмигнул ей. — А с начальством твоим я договорюсь.
— А Сережка здесь? — вспыхнула она. — Даже не заглянул, вот зараза!
— Сержант… Служба у Сережки! — старлей снова подмигнул ей и вышел из землянки.
А в штаб зашел уже совсем другой человек:
— Товарищ полковник, разрешите обратиться!
— Заходи, Александр Сергеич дорогой, заходи… — Полковник сидел с задернутыми до колен штанами и грел ноги в тазике с горячей водой. Ревматизм мучал его давно. А по сырой демянской весне обострялся вдвойне. Белая рубашка обтягивала его большой живот, а по бокам висели подтяжки.
— Чего там у тебя, старшой? Разобрался с партизанами?
— Так точно.
— И?
— Политрук, который с ними вышел — под трибунал.
— За что?
— Документов нет, в чужой форме. Что тут еще? Обстоятельства попадания в плен тоже неясны.
— Правильно. Остальные?
— Одного я в дивизию увезу. Троих можно в строй. Парни неплохие.
— А не засланцы немецкие? — улыбнулся полковник.
— Не похоже. Парням по восемнадцать, молодые еще. У одного батя в корпусе генерал-лейтенанта Власова служил. Финансистом.
— Да ты что? Запрос отправь. Хотя, вряд ли найдут… Там такая заваруха была, старлей…
Полковник почесал пузо и налил себе в стакан чая из дымящегося на горячей печке чайника, — Саш, чай будешь? С медом и мятой! Жена медок прислала!
— Спасибо, ехать надо! Один из них на карте кой-чего интересное показал.
— Знаю, мы с начштаба уже глянули. Остальные-то что, молчат?
— Остальных пока не допросил. Завтра.
— А кто там еще остался у тебя?
— Две девчонки и раненые.
— С этими понятно… Вернешься когда?
— Пока доеду, пока сдам в дивизию задержанного, пока обратно… К ночи вернусь.
— Тогда и трибунал завтра. Точно чая не будешь?
— Спасибо. Разрешите идти?
— Тебе не разрешишь… Иди, конечно. Поедешь на чем?
— А на Ширшиблеве и поеду.
— Тоже верно. Тогда обратно помчишься — газет захвати для комиссара. Только свежих. Лады?
— Лады, товарищ полковник!
Старший лейтенант вышел на крылечко, сел и опять закурил. Хотя от поганых немецких сигарет щипало язык, но махру курить он совсем не мог. А нормальных папирос не привозили уже давно. «Надо Иринке в военторге заказать „Казбека“, пусть купит пачек десять, пока я этого Микрюкова коллегам сдаю» — мелькнула ленивая мысль. Он откинулся на прогретые доски дома и немедленно задремал от усталости. За последнюю неделю он спал не больше трех-четырех часов в сутки — постоянное пополнение состава, отслеживание настроений в полку, работа с разведчиками, немца недавно кололи всю ночь, да так расколоть и не смогли, ни хрена не знает, самострел вот был еще, а во втором батальоне драка на почве… а хрен его знает на какой почве подрался узбек с евреем? Шебутной вообще батальон, хотя воюют как полагается, а у старухи в деревне свинью украли. А после каждой атаки в полку пропавшие без вести — то ли убило и никто не видел, а кто видел, тот тоже погиб, теперь вот еще окруженцы эти, хорошо не сорок первый, тогда тысячами выходили, как каждого-то проверить, ущучил млалей тогда Калинин одного, да, ущучил, все люди как люди, а у этого документики с иголочки, месяц в окружении а скрепочки не заржавели, рожа сытая, а все-таки какие-то странные эти партизаны, взгляд странный, да…
